Сумасшедшая история любви

      Вернер приходит в сознание и тяжело раскрывает глаза, жмурясь.       — И где я? — поинтересовался он у самого себя. Ожидаемо ему ответила лишь тишина. Он лежал на чём-то горизонтальном и мягком, однако не походившем на кровать или что-то ей подобное. Мутный взгляд был устремлён в белый потолок. А голова трещала по швам, отдаваясь противным звоном в ушах. Стоило бы оглядеться, но всё, что мог Вернер, — это повернуть голову на бок, потому что сил хотя бы сесть просто не было. Абсолютное белое помещение, обитое тканью, было ужасно плохо освещено, чтобы что-то разглядеть конкретно, но даже так парень понял, что в этой комнате не больше двенадцати квадратных метров и нету ничего, кроме тишины и его самого. Он тяжело вздохнул и захотел протереть лицо руками, но и тут на его пути встало припятствие. Вернер даже не сразу понял почему руки тоже не хотят двигаться. От беспомощности он решил просто не двигаться до тех пор, пока он не придётся в себя, чтобы трезво оценить ситуацию. Комната почти не пропускала звуков, и тишина вскоре начала давить на нервы, создавая чувство скрытой угрозы, вот-вот готовой нахлынуть. Сердце ускорило биение под давлением степенно развивающейся паники. Прошло, может, полчаса, или час, Вернер не мог ориентироваться во времени. Тут что-то скрипнуло впереди, и в комнату ударил яркий луч света из дверного проёма. Это заставило его через силу поднять голову. В светящемся прямоугольном проёме застыл чёрный силуэт, подопнув носком ботинка что-то металлическое внутрь, но Вернеру, чтобы увидеть это, пришлось бы подняться ещё, но этого он сделать всё равно не мог.       — Да мать твою, хоть бы руки мне развязали! — крикнул вслед Вернер и снова опустил голову на пол. — Не хочу показаться себе странным, но кажется я всё-таки в дурке... — он пришёл к выводу, когда взглядом немного окинул комнату и не увидел больше ничего, кроме белых и мягких стен. Вернер вздохнул ещё глубже прежнего и снова продолжил лежать. Он был всё ещё без сил, а по ощущением будто его избивали. Гнетущая тишина опять нарастала, но мыслями её разгонять не получалось. Мысли упорно не хотели лезть в трещащую от боли голову. Как вообще он оказался тут? Последнее, что он помнит, это приём у невролога. Ему нужно было пройти медицинское обследование для работы, куда он хотел устраиваться. И всё закончилось приёмом у невролога. Больше ничего не помнит. В голову сразу пришла мысль только об одном: похищение? Да не может быть... Или может? И Вернер не был бы так напуган, даже если бы оказался в чужом холодном гараже, но он оказался в больнице для душевнобольных... Он ведь нормальный... Нормальный! Ему здесь не место! Что тогда с ним тут будут делать? Хотел бы он закричать об этом, но крик его оборвался кашлем, разрывающим горло и грудь, и кашлял так долго, надрывисто, пока не стал чувствовать, что задыхается, и в итоге без чувств от усталости снова свалился в небытие.       Проснулся он уже... Он не знал когда он проснулся. Рядом не было ни часов, ни окон. Даже к шагам снаружи нельзя было прислушаться. Зато теперь ему, вроде как, стало легче. Голова уже не трещала так сильно, и он даже, кряхтя, смог сесть. А затем он принялся издали осматривать тот предмет, который ему недавно впихнули. У порога стояла кривая алюминиевая миска с чем-то очень густым. Похоже, еды подкинули. Интересно конечно знать, как это есть без ложки. Да хотя бы без рук. Вернер на коленях подполз к этой миске и плашмя плюхнулся рядом. Поднял голову, принюхался. Густая несолёная овсянка на воде, такая вкуса не имеет совершенно, а это точно ещё и противная. И в неё отсюда наверняка что-то ещё и подмешали. Вернер не одичал до такой степени, чтобы с голоду кидаться на первую попавшуюся еду, поэтому отполз в сторону и раздражённо пнул тарелку, та ударилась о обитую тканью дверь и перевернулась, вывалив всё содержимое на тканевый пол. Вернер отполз в дальний угол и забился там, сжавшись в комок. Скорее всего, здесь помощи ждать неоткуда. Он не знает, что с ним тут сделают. Знает только то, что скорее всего обречён, по крайней мере догадывается. И от безысходности ничего не остаётся делать, кроме как молча ждать своей участи.       — Ну хотя бы какая-то еда есть, да и сижу я вроде как в вполне тёплой комнате, — пытался искать плюсы Вернер, пугливым взглядом оглядывая комнату. Тут дверь открылась и вошёл какого-то сомнительного вида человек, но в белом халате. Санитар или врач, – подумал Вернер. Тот выглядел грозно в свою очередь. Он небрежно глянул на миску с кашей и потом пошёл к Вернеру.       — Так-так... Новый пациент, – со злобной ухмылкой сказал он. По телу Вернера пробежали мурашки. Санитар подошёл вплотную к нему и крепко взял за подбородок, поднимая за него Венера, чтоб он встал. — Будешь хорошим мальчиком — снимем с тебя смирительную рубашку. А если нет, то придётся наказать, – санитар снова ухмыльнулся и залез своей ледяной рукой под рубашку Вернера. Тот был готов заплакать от того, что его так унизили. Санитар вышел из его «комнаты» и встал на входе, отдавая приказ уборщице. В палату вошла молодая девушка с красивой внешностью, но ужасно измученным видом. Она посмотрела на несколько секунд Вернеру в глаза. Ему этого хватило, чтобы предположить, что это не просто психушка, и что надо убираться отсюда при любой удобной возможности. Уборщицы часто выглядят уставшими, но не столь... Запуганными? Девушка, не обращая внимания на Вернера, принялась собирать разваленую на входе кашу. Тот долго за ней следил, пока не вернулся в реальность из своих мыслей.       — Эй... Эй, девушка! Подождите! — Вернер, особо не раздумывая, сделал прыжок в сторону уборщицы, падая прямо ей под ноги на грудь. Возможности схватить её не было, и всё, что оставалось, это извиваться и кричать. Девчонка взвизгнула и отскочила, захлопывая перед носом парня дверь. Вернер вздохнул.       «Уже веду себя, как псих, люди пугаются...» — подумал он, с трудом переворачиваясь и отползая обратно в свой угол. Это ментально создавало ощущение хоть какой-то защищённости, хотя здесь быть под защитой просто невозможно.       — Единственный с кем я могу тут пообщаться, это с собой... Сколько ещё мне тут призрачно ждать, пока не появится тот, кто меня спасёт? — Вернер вздохнул и снова погрузился в свои мысли, а позже и в сон. Единственное развлечение, которым он мог себя занять.       Проснулся он от очередного звука открывания двери. По правде говоря, дверь эта была ужасно скрипучая.

***

      Тонкие резиновые перчатки, халат и маска — набор, который выдают каждому врачу, вышедшему на смену. Штауффенберг свой первый набор получил этим вечером. Ещё вчера он — лишь студент медицинского вуза, всю учёбу мечтал стать нейрохирургом. А сегодня он впервые выходит на смену интерном в больнице, с которой заключил контракт через наставника ещё при поступлении в вуз. Пока к хирургическому отделению его не подпустят — месяц он должен отработать санитаром по обслуживанию пациентом, и для начала будет в процедурной готовить вместе с медсёстрами оперируемых перед началом самой операции, а лишь потом он станет помощником старшего нейрохирурга.       Под этим обмундированием не видно лица — его скрывает маска снизу и колпак сверху, и лишь глаза остаются непокрытыми. У Клауса из-под этой маски на левом глазу торчала глазная повязка — однажды, ещё в детстве, он лишился глаза. В универе все шутили, что это из-за лоботомии, Штауффенберг вскоре привык. Вместе с глазом по несчастному стечению обстоятельств он лишился и правой руки. Благо семья у него обеспеченная, смогли позволить качественный механический протез в кратчайшие сроки.       На эту ночь намечалось три операции. Больница никогда не отдыхает, персонал лишь сменяет друг друга. Измеряя коридор широкими шагами, Штауффенберг направлялся на второй этаж, к тридцать третьей палате. Возле двери висела карточка пациента. Клаус взял её в руки для ознакомления, прежде чем открыть дверь.       «Вернер фон Хафтен.       Дата рождения: 09.10.1996.»       Строчка с диагнозом и лечением была незаполнена. Клаусу это показалось странным, но он пожал плечами, ведь старшим виднее. Тем более, судя по дате, поступил он только этим утром. Со скрипом открывается дверь. Всё, что может заметить Клаус сразу в пустом помещении, — только данного ему пациента. Вернер, как испуганный щенок, дрожит, забившись где-то в углу маленькой комнаты. И беглым взглядом оглядел Клауса с ног до головы.       — Что вы со мной сделаете? — спросил Вернер. Его сердце начало бешено биться в ожидании. Ответ мог быть самым любым. Клаус изумлённо взглянул на него. Не так он представлял себе людей с психическими расстройствами. Этот не похож на больного... Или Клаус чего-то не знает? Но ведь он уже был на практике и не в первые видит таких... Штауффенберг наклоняет на бок голову, поняв, что тот боится как-то не с проста. Что могло произойти?..       — Эй, парень, спокойнее... Мне сказали тебя отвести в процедурную. Ты сюда с чем попал? У тебя истории болезни совершенно нету, — Клаус аккуратно подошёл ближе и присел на колени, взглянув в лицо пациенту.       — Я... Я не знаю. Сначала был приём у невролога, а потом провал в памяти. Я не знаю, я здоров, честно, — спокойно рассказал Вернер. Клаус сразу показался ему не таким как все те, что были тут. — Сними с меня это, пожалуйста. Или хотя бы как-нибудь освободи мои руки... — взмолился он, опустив взгляд.       Штауффенберг тяжело вздохнул, не зная, верить ли ему. Всякие случаи бывали, судя по рассказам из практики, и чуть ли не треть пациентов твёрдо были уверены, что здоровы. Но этот явно был... более адекватным, даже с виду.       — Ты... Знаешь, что мне жёстко предъявят старшие, если я это сделаю?       Вернер поникше опустил голову.       — Я буду послушным... – Со вздохом сказал он, снова глядя на свои руки. Новые попытки как-то ими пошевелить ни к чему не привели. Хафтен искренне не понимал, зачем он в этом месте. Штауффенберг вздыхает ещё раз и около десятка секунд смотрит парню в глаза. Карие, большие, выразительные... Честные. Или это просто провокация? Что будет, если Клаус продолжит вестись на такое?       — Ладно, иди сюда...       Он поднимается с колен и подходит к парню ближе, помогая подняться и ему.       — Спасибо, — улыбнулся Вернер, смотря в единственный глаз Клауса. Он, нахмурившись, не поднимал взгляд на парня, беспокоился о том, что потом влетит. Руками он развязал крепкий узел из рукавов и задрал длинную рубаху вверх, стаскивая её. Правда, оказалось, что под ней ничего больше нет. Штауффенберг тихо фыркнул.       — Не замёрзнешь так? — серьёзно спросил он, подняв взгляд с торса парня на его лицо. — Тебя тут от простуды лечить не будут, тут только беды с башкой лечат, — Клаус кратко потрепал рукой макушку пациента.       — Уж лучше так, чем с завязанными руками. Но рубашку всё равно на всякий случай оставь... — Хафтен снова улыбнулся своему спасителю и в благодарность решил обнять его. Хотя возможно этого не стоило делать, но это первый добрый человек в этом месте. Хоть Вернер пробыл тут совсем немного, он уже прекрасно понимал, что живётся тут далеко не сладко. Клаус слегла опешил от такого жеста, но противиться не стал. Парень сидит тут с утра, но уже так странно реагирует на всё.       — Да брось, — отмахнулся он и еле слышно усмехнулся, похлопав парня по спине. Выждал ещё полминуты, не мешая ему, и тогда отстранился. — Давай, нам пора идти.       — А куда идти? — в глазах Хафтена снова появился страх и они взволнованно забегали из стороны в сторону.       — Да там сейчас вроде только базовые анализы, не бойся, – ответил Клаус, успокаивая его. На самом деле он и сам слабо знал, что там будет.       — Л-ладно, пошли... — у Вернера просто не было выбора, поэтому он пошёл рядом с Клаусом. Штауффенберг вёл парня под руку рядом на первый этаж. Поскольку сейчас был очень-очень поздний вечер, вокруг особо никого не было. Только иногда проскакивали сонные дежурные медсёстры и технички, на первом этаже у входа дрых охранник. Сейчас Клаусу нужно было сделать осмотр, а дальше уже не его работа, а старших. Но, поскольку осмотр этого пациента до утра откладывать не стали, одним осмотром дело точно не кончится. Штауффенберг завернул влево, открыв дверь с табличкой «процедурная». Там стояло двое медсестёр и пожилой врач.       — Эй, Маттиас, что с ним делать? Почему у него в карточке даже диагноз не стоит, не говоря уже о терапии? — Клаус громко окликнул старого врача, усаживая Вернера на кушетку.       — Ну... Сейчас осмотрим и решим что с ним делать, — сказал тот, почесав затылок. Маттиас подошёл к тумбочке и принялся рыться в ящиках в поисках каких-то нужных бумажек. Штауффенберг чётко понимал понятие «осмотреть». То есть взять кровь на анализ, послушать сердце, измерить пульс, проверить быстроту реакции и базовые рефлексы. Что он и проделал в течении минут пятнадцати, при чём в одиночку. Медсёстры не шли помогать, или же просто не мешались, а старый врач возился с бумагами, шумно чёркая ручкой по ним. Клаус сунул маленькую баночку с кровью в руки одной из медсестёр, и та моментально удрала в лабораторию. Штауффенберг выпрямился и почесал затылок.       — Да всё с ним нормально, — твёрдо произнёс он, оборачиваясь на старшего врача.       — Ты уверен? — покосился на него тот, прервав своё копание в бумагах. — Может ты не заметил чего, я напишу что-нибудь. А лечение просто пока что давать не будем, — Маттиас развел руками.       — А зачем мы тогда его ночью тащили сюда? До утра подождать не могло? — Штауффенберг оглядел сначала врача, потом парня, а потом озадаченно покачал головой. Утерев запястьем лоб, скрытый за колпаком, Клаус опустился на стул у входа. — В ночное время на осмотр же выводят только в том случае, если на ночь запланирована операция. Или я чего-то не знаю?       — Ну уведи его пока что. Осмотр проведён уже, – в приказом тоне скомандовал врач Клаусу. Поэтому он взял Хафтена под руку и они пошли обратно к нему в палату. По пути Вернер несколько раз дёрнул Клауса за рукав, привлекая к себе внимание.       — М?       — Если я правильно помню, у меня четвёртая группа крови...       — Ну я не знаю, анализ покажет. А если так, то что с того? — Клаус, не оборачиваясь на парня, тащил его вперёд тем же бодрым размашистым шагом, возвращаясь к тридцать третьей палате.       — Самая редкая группа крови... — Хафтен поднял голову и увидел свою палату. Он так не хотел снова просто засидать в четырёх стенах...       — Я знаю. И самая счастливая. В случае чего, им для переливания подойдёт любая, — Клаус пожал плечами и толкнул тяжёлую дверь палаты, заводя внутрь своего пациента, наконец отпустив его.       — А когда вы ещё вернётесь? — спросил Вернер, снова присев на пол.       — У меня смена с двадцати одного до девяти. Ночь работаю, следующую отсыпаюсь и потом выхожу на смену снова. Спокойной ночи, — кратко бросил Клаус и исчез, захлопнув за собой дверь. У него на эту ночь ещё обход каждой палаты второго этажа и две операции.       — Только знать бы мне, который час... — Вернер лёг на бок в привычное положение, которое его хоть как-то успокаивало, и накрылся своей рубашкой. – Очень надеюсь, что он мне поверит.       Работы Клаусу на ночь привалило много, тем более для первой его смены. Обойти палаты недолго, но готовить пациентов к операции — процесс часа на два. Психбольница на самом деле не спит никогда. Некоторые больные, а это больше половины, страдают нарушениями сна. И за эту ночь он видел многих, и поделил на два типа: буйные — на них надевают смирительные рубашки, они агрессивно набрасываются на персонал и ведут себя, как одичавшие звери. Вторые, — смирившиеся, — молчат, опустив взгляд в пол, послушно всё выполняют и постоянно дрожат не то от холода, не то от страха. И оба типа на людей совершенно не походят. И первый пациент Клауса, тот самый Вернер, не походил ни на одного из таких людей. И Штауффенберг ещё долго думал над тем, что его пациент абсолютно нормальный, вероятно оказался тут по ошибке. Но разве так можно, такое бывает? Мысли терзали его до конца смены, что остаток рабочих часов он провёл молча, не обращая ни на кого особого внимания и почти не разговаривая. Но, как только около десяти утра оказался дома, сразу забыл все свои гипотезы, от усталости тяжело свалившись в кровать и уснув без задних ног до следующего утра.       Вернер всё это время боялся того, что с ним могут сделать что-то страшное. Он думал о том, что возможно есть и другие такие же пациенты, как он, и что их тоже надо освободить. Хафтена пока что не трогали, лишь изредка давали еду, больше похожую на корм свиньям.       — Душевнобольные всё-таки тоже люди. По-моему ужасно так относится к людям.       Следующей ночью было тихо. А ещё через сутки дверь раскрывается, представляя в её освещённом проёме чёрный силуэт, совершенно одинаковый каждый раз. Только вот голос на этот раз оказывается знакомым.       — Тебе так и не написали историю болезни? — в руке Штауффенберга была карточка Вернера, он в неё пялился, зевая и потирая свободным запястьем единственный глаз. Спать так долго — целые сутки — было плохой идеей. Но одна такая смена нехило утомляет.       — Я не знаю. Но больше меня никуда не водили, – Вернер пожал плечами.       — Тебя никуда не водили, потому что тебя, как пациента, прицепили ко мне, а я только что сейчас на смену вышел.       Клаус навалился плечом на стену, пытаясь фокусировать взгляд на медицинской карточке. Единственное, что там появилось нового — результаты анализа крови. Абсолютно обычные, какие могут быть у здорового человека. Штауффенберг зевает ещё раз и на пару секунд переводит взгляд на пациента, после чего возвращается к карточке.       — Но на сегодня... — он сделал паузу, стирая рукавом поступившие от зевка слёзы, и продолжает: — На сегодня на тебя указаний не давали.       — И сколько же мне тут сидеть? Я ведь действительно здоров и адекватен. Хотя, вероятно, я сойду с ума в этой маленькой комнате,— спросил Вернер у Клауса с большой надеждой.       — Честно сказать, я не знаю. Я приглядываю за тобой, но ничего не решаю, – Клаус просто пожал плечами и снова зевнул. — Решают старшие. Я лишь интерн, парень, — Клаус качнул головой и убрал карточку на железную подставку, которая была рядом с каждой палатой, как раз-таки для историй болезни, которой у этого пациента и не было. Штауффенберг кинул усталый взгляд на Вернера и тихо вздохнул. — Ложись спать лучше... — посоветовал он, исчезая за дверью. Ровно через полчаса он должен отправить пациента из тринадцатой палаты в операционную, а перед этим ещё обойти весь второй этаж. Он расставил приоритеты, на первое место выставив врачебный долг, прежде чем начинать думать о личных соображениях. И так он здесь точно ничего не решает.       — Да я этим целыми днями и занимаюсь... — Вернер вздохнул и протёр лицо руками. — Надо поискать что-то типо выхода. Вдруг есть вентиляция или что-то в этом роде... Всё равно меня пока что никто трогать не собирается. Ещё б неплохо было обзавестить часами и выучить время обходов.       Вернер встал, подперев руками бока, и пару минут стоял в раздумьях с чего же ему начать. На самом деле у него была небольшая жажда. Хочешь или нет, но местую еду пришлось поесть, ибо совсем без еды можно и загнуться в стенах психушки.       Клаусу никогда не разрешали заходить дальше процедурного кабинета. Процедурная перед операционной заканчивалась широким проходом с двумя дверьми, и заходить молодому интерну и медсёстрам за неё было строго запрещено. Причину не объясняли. Но на предоперационном осмотре, первичной анестезии и очищении организма полномочия Штауффенберга заканчивались. Маттиас — старший хирург в клинике и по совместительству наставник Клауса тоже не хотел ничего говорить. Ещё месяц — и Клаус сможет попасть за запретные двери в качестве помощника хирурга. На самом деле ему это казалось намного более интересным, чем поить касторкой пациентов. На приготовления пациента ушло около часа, а дальше Штауффенберг знал — операция затянется часа на три как минимум. А значит в это время он свободен, и остаётся просто дежурным врачом на втором этаже.       Кофе, над которым он десятками минут зависал в ординаторской, уже не помогал. Какая же смена, в конце-концов, неудобная, нет бы дали время днём и график два на два, а тут дежурство по ночам, да так сразу с порога, простого интерна, ещё вчера сошедшего со скамьи вуза. Разве можно так? Но здесь похоже никто ни с кем не церемонился. На втором этаже у лестничной площадки был оборудовал столик со светильником, где ночью сидели дежурные врачи, но Штауффенберг отсидел себе уже всё, что только можно, поэтому слонялся из стороны в сторону по пятидесятиметровому коридору. И всё равно каждый раз его останавливала дверь с табличкой «33».       — Вернер, Вернер, Вернер... Какого чёрта ты забыл тут?.. — шёпотом говорил Клаус сам с собой, потому что тот бы всё равно ничего не слышал. В этой больнице все сумасшедшие и это логично, но только вот этот вот один по крайней мере выглядит абсолютно адекватным, и никто, кажется, особо не понимает, зачем он тут, а главврач ничего никогда объяснять не собирается, врачи со стажем в этой больнице знают его нрав. А Клаус наслышан от Маттиаса. Тем временем Вернер начал поиск вентиляции.       — Предполагаемо, если вентиляция забьётся и её будут чинить, то что-то точно открываться... — пробормотал он, постукивая уже пятнадцатый раз по стене. Обивка была разделена на клеточки, поэтому по большей части это напоминало морской бой. Только задачей было не подбитие кораблей, а поиск выхода. Лучше всего широкого.       Это обычный нервный тик, который бывает от того, что ты либо не поспишь одну ночь, либо проспишь сутки. Обычный нервный тик, обычный... Да с таким графиком Клаус быстрее сойдёт с ума, чем эта больница признает, что его пациент совершенно здоров. Ну что, Клаус, выбрал профессию по душе, да?.. В психушке работать интересно, думал, да?..       Кажется, это только вторая рабочая смена, а он уже пожалел... Он совершенно ничего не понимал, а люди, обычные люди, но с одичавшим взглядом, и здоровый человек среди них, — вот это ему не давало покоя. И это давило морально. Штауффенберг даже не заметил, как начал шептать каждую свою мысль с укором вслух. Не заметил, и с силой стукнул протезированной рукой по голубой штукатурке на стене, и только этот звук привёл его в чувства. Может, и правда попроситься перевестись в график два на два и дневную смену? Но за ночь платят больше...       Клаус потирает переносицу и спиной сползает по стене на пол у той самой двери, обхватывая колени. Будто лечащий врач вовсе не он, а кто-то другой. Кто-то, кроме него. А он тот, кто должен быть за дверью вместо здорового человека.       — Так, хоть что-то у меня будет, — сказал Вернер, увидев небольшой железный прут, немного торчащий возле заклепки на стене. Вернер крепко ухватился за него и потянул на себя. Прут всё не хотел вытаскиваться, лишь по милиметрам. Но в итоге Вернер упал, зато прут оказался в его руках. Не более, чем железка, но им можно было попытаться что-то открыть, поддеть или разрезать.       Просыпается Клаус от того, что его неслабо пинают носком в бок, это заставило его вздрогнуть, разомкнуть глаз и поднять голову.       — Прохлаждаешься тут, да? На время вообще смотришь? — от Маттиаса, возвышавшегося над интерном, едко несло хлоркой. Запах чистоты. Такой запах витает по всей больнице, но в операционной он будет в десяток раз сильнее, там всё стерильно, всё-таки.       Клаус, будто опомнившись, подскакивает на ноги и виновато опускает взгляд. Сначала порывается что-то сказать, но старший его перебивает раньше:       — Пациент уже как десять минут должен быть в процедурной. Живее, Клаус. На, — он сунул в руки Штауффенбергу карточку какого-то ссохшегося, но ещё слишком молодого для этого пациента. Клаус себя успокаивал тем, что на его смену это последняя операция, ещё час возни —и он будет свободен, только ещё с учётом обхода палат. А после девяти утра закончится смена.