***
— Эй, — зовёт шёпотом Чонгук, — мы ведь можем просто полежать так? Всю ночь. Тэхён ловит на себе слишком серьёзно-заинтересованный взгляд, выхватывает из полумрака знакомые черты лица, каждую плавную линию, каждую родинку, мимическую морщинку. На самом деле, он не видит ни черта, очки лежат на тумбе, но память подкидывает воспоминания фотоснимками, он ни на миллиметр не ошибётся. Ни на долю миллиметра. У Чона выбриты виски и затылок. У Тэхёна обрита вся голова, и Чонгук беспокойным взглядом, грустным и ласковым, оглядывает открытый лоб и колючую макушку напротив. Из зачесанных назад осветленных волос выпадает прядь, падает на лицо, щекочет переносицу, и Тэхён не может сдержать порыв, когда тянется рукой к младшему и убирает выбившуюся прядь обратно. Он застывает на мгновение, обводит пальцами широкую линию бровей, щекочет дрожащими ресницами подушечки своих пальцев, спускается ласкающими движениями по носу и хочет игривым щелчком развеять интимность момента, когда Чонгук вдруг ловит его запястье губами, прижимаясь сухим горячим поцелуем к чуть выступающим жилкам. У него блестят глаза, Тэхён знает этот блеск, он шепчет, мягко отнимая своё запястье от чоновых губ. — Расплачешься — прибью. Чонгук хмыкает, он усмехается, зарывается носом в подушку, поглядывая на перевернувшегося на спину Тэхёна. — Я буду приходить сюда в особенно холодные и одинокие ночи, — шепчет Чон, — буду ложиться на эту постель и вспоминать, как я брал тебя здесь. Буду вспоминать каждый наш раз. Старший фыркает, скашивает тёмный взгляд на Чона и выдыхает вместе со смешком. — И дрочить будешь? — А как же иначе, хён, — лыбится, — и простыни стирать не буду. Тэхён поворачивается лицом к Чону, тычется поцелуем в скулу, в нежное местечко за ухом, царапая губы жёстким ёжиком сбритых на затылке волос. Чонгук поднимает голову с подушки, ловит горячие пухлые губы своими, целует неторопливо, ласкаясь кончиком языка. У Тэхёна взгляд чертёнка, демонические тёмные огоньки зажигаются в больших глазах, младший плавится в них, когда встречается с хёном взглядом. — А, может, — хрипло шепчет Тэхён между невесомыми поцелуями, — покажешь мне сейчас? Как ты это будешь делать. Будет что вспомнить. У Чона сбивается дыхание, сердце прилипает к рёбрам, он теряется, смотря во все глаза. — Откажешь что ли? — спрашивает Тэхён. — Да когда я мог тебе отказать? — усмехается Чонгук, трёт ладонями лицо, привстаёт с кровати, стягивая с себя футболку и домашние штаны с бельём. Он чувствует себя странно, потому что хён никогда не озвучивал подобных просьб, но оттого, наверное, возбуждение особенно быстро закручивается тугим узлом внизу живота. Тэхён подбирается, опираясь на спинку кровати, следит на Чоном, усаживающимся напротив на колени, обласкивает тёмным взглядом каждую твёрдую мышцу на любимом теле, цепляется за тёмные соски, за вздувшиеся венки на предплечьях, за крупную ладонь, обхватывающую твердеющий член. Чонгук под этим взглядом заводится быстро, у Тэхёна блестят в полумраке губы, тот закусывает их, облизывает влажным языком, он жадно следит за младшим, и тот чувствует, что хёну нравится всё, что он видит. Это льстит. Чонгук оттягивает крайнюю плоть, обнажает крупную чувствительную головку с выступившей капелькой смазки. Размазывает её пальцами, ласкает себя не спеша, почти лениво проводя ладонью по всей длине. Тэхён следит за движением его руки, за игрой твёрдых мышц под светлой кожей. Чон поправляет свободной ладонью волосы, зарывается в них пальцами, зачесывая выбившиеся пряди назад. Он смотрит на хёна кусая губы, дышит глубоко, разрешая себе пропустить первый приглушённый стон сквозь зубы. Тэхён зажимает своё возбуждение через ткань штанов, Чонгук перед ним с раздвинутыми ногами, ласкающий себя, до одури красивый и горячий, как лучшая эротическая фантазия, как самый сладкий высокорейтинговый сон. — Присоединишься? — хрипит Чон, крепче сжимая собственный член, но не ускоряя движения ладонью. Тэхён раздевается как-то дёргано, избавляется от одежды и раскрывается перед младшим полностью, когда полулежа на кровати сгибает ноги в коленях, разводит их в стороны. Чон почти скулит от возбуждения, он следит за тем, как Тэхён проводит ладонью по вставшему члену, ласкает пальцами блестящую от смазки головку, спускается вниз, растягивая ниточку предэякулята до поджавшихся яичек и, почти игнорируя их, останавливается пальцами на сжатом чувствительном колечке мышц, оглаживает его подушечками пальцев. — Ну бляяять, — тянет Чонгук и ложится между разведённых ног Тэхёна, утыкаясь носом в пах. Он целует нежную кожу с внутренней стороны бёдер, ласкается щеками, чувствует, как свободной рукой Тэхён придерживает его за затылок, зарывается пальцами в волосы. Другой рукой держит собственный член у основания, и Чонгук угадывает правила игры, принимает их, когда Тэхён сам водит крупной головкой своего члена по влажным губам младшего, заставляя того открыть рот шире. Чонгук дрожит от возбуждения, от откровенно пошлого напора хёна, когда тот заставляет его взять в рот, когда стонет протяжно, глуша звук в плотно сжатых губах. Чонгук языком ласкает чувствительную головку члена, выцеловывает её, посасывает, продвигаясь ниже, беря глубже и утыкаясь носом в кольцо из пальцев Тэхёна, всё ещё сжимающих член у основания. Он проходится языком по вздувшимся венкам, прижимается кончиком к уздечке, давит, заставляя хёна под собой шипеть, сдерживая стоны. Чонгук оглаживает своими пальцами его член, вбирает себе в рот, насаживается губами ниже, смачивает обильно слюной, оглаживает влажными подушечками пальцев сжатое колечко мышц между ягодицами. Он проталкивает пальцы поочерёдно, медленно, растягивает Тэхёна аккуратно, продолжая ласкать член, выбивает из старшего один стон за другим, тот насаживается на пальцы сам, несдержанно двигаясь бёдрами навстречу. Не выдерживает и Чонгук, меняясь с ним местами, садится, опираясь на спинку кровати, поддерживает хёна на себе под ягодицами. Тэхён дышит глубоко, он придерживает ладонью член Чона у основания, направляет крупную головку в разработанное колечко мышц, насаживается медленно, осторожно опускаясь ниже, хмурится и шипит, когда касается ягодицами бёдер младшего. Чонгук смотрит сумасшедшим взглядом, беглым, разглядывает Тэхёна, цепляется ладонями за его плечи, оглаживает пальцами выпирающие ключицы и острые лопатки. Шепчет срывающимся голосом. — Охуеть, — переводит дыхание, — просто охуеть. Тэхён ухмыляется, пропускает смешок. — У тебя такое лицо, будто мы впервые это делаем. — Это же ты. Мне иногда кажется, что я умру от того, насколько ты охренительный. Ким посмеивается, пробуя немного привстать, шипит и еле слышно матерится, усаживаясь обратно, привыкая к чужому размеру. Чонгук гладит его по голове, колется шершавая ладонь о колючую макушку. Он чуть хмурится, между сведёнными бровями появляется плотная складочка. — Не нравится? — спрашивает Тэхён. — Хён, хочу, чтобы ты отрастил волосы обратно, когда я вернусь из армии, — отвечает Чонгук, — чтобы было за что тебя держать, когда ты будешь встречать меня глубоким минетом после долгой разлуки. — Иногда я хочу тебя убить, — признаётся старший, — но ты слишком- — Много знаю? — Хорошо трахаешься. Чонгук смеётся и давится тут же стоном, когда Тэхён начинает двигаться. Наращивает темп аккуратно, постепенно, и Чон поддерживает его ладонями под ягодицами. Сжимает пальцами его бёдра, крепко, до красных отметин, чувствует, как сильно бьётся сердце в чужие ладони на собственной груди. Он укладывает Тэхёна на лопатки, входит в него размашисто, быстро и глубоко, покрывает поцелуями влажную от пота кожу, слизывает языком любимый естественный запах, держит крепко ладонью чуть ниже шеи, другой под острым коленом. Тэхён дышит через рот, шумно, глубоко и рвано, он стонет Чону в рот, в скулы, в сладко пахнущую высветленную макушку. Он кусает его куда-то под ключицу, кладёт руку на чужую задницу, оставляет красные полосы от коротко стриженных ногтей. — Я буду скучать, — сбивчиво шепчет. — Я очень буду скучать. Он не слышит, лишь ловит чужой стон собственным горлом, щекочущей вибрацией несётся тот к самому сердцу. Горячему, бешеному. Тэхён теряется будто бы на мгновение, от ритмичных глубоких толчков, приятных, горячо заполняющих, и на самом деле растворяется окончательно, будто отключаясь от всего происходящего. Чонгук знает, хён близок к разрядке, когда начинает подаваться бёдрами вперёд, совсем себя не жалея, когда раздирает собственную шею своими же руками, когда кусает тонкие красивые пальцы до уродливых алых отметин. Младший вжимает его в кровать, заводит руки за голову, крепко держа за запястья, доводит до края рваными глубокими толчками, чувствует, как мокро становится между ними и слышит, как громко кричит под ним Тэхён. И этого достаточно, чтобы кончить самому. Они лежат уставшие, сонные и грязные после секса. Оглаживают ладонями, пальцами всё ещё горячую кожу друг друга. Водят узорами, ловят, собирают рассыпанные на теле родинки. — Я уже скучаю. У Тэхёна весь мир сужается вдруг до двух маленьких точек, до двух блестящих огоньков в глазах напротив. Он сужается и разрастается обратно до невероятных размеров, до космоса и далёких-далёких галактик. Он складывается вдруг в знакомые черты, плавные линии носа и губ, невероятно красивый разрез глаз, трогательную ямочку на щеке. Он перетекает между влажными прядями волос, перекатывается по чётко очерченным мышцам родного тела. Весь мир для него здесь. В его руках. Весь мир для него — Чонгук.Ночь в Токио
16 августа 2020 г. в 18:52
Чонгук знает, это самая сложная в мире игра — разгадать, о чём думает Ким Тэхён. Он, как всегда, смело бросает вызов своим возможностям и сталкивается с невозмутимостью черт лица, расслабленной позой и взглядом, скользящим по улицам Токио через окно такси, но ни за что не цепляющимся.
О чём ты думаешь?
А Чонгук думает о том, как тяжело отпускать время, как страшно его измерять, и ещё страшнее — терять. Он думает, что в формуле косяк. Не могут долгие годы, проведённые бок о бок, пасовать перед восемнадцатью месяцами разлуки. Но эти полтора года теперь — пропасть, огромная зияющая дыра аккурат в центре чоновой груди. И как же хочется не драматизировать, но Тэхён сидит рядом, тёплый и родной, и Чону нестерпимо хочется коснуться его плеча, привлечь внимание, провести ладонью по жёстким стриженым волосам, очертить большим пальцем острую линию скул. Хочется схватить его в охапку, сжать в объятиях, усадив на колени, вдыхать жадно знакомый запах, уткнуться в шею носом и замереть на бесконечность минут. И чтобы такси остановило своё движение, чтобы люди застыли нелепыми фигурами, и ветер не качал ни одной ветки дерева, ни одной приклеенной листовки на светофорном столбе. И чтобы время остановилось насовсем, не складывались бы часы и минуты в долгие месяцы, годы.
Какая же это, всё-таки, драма, Чонгук.
Тэхён разгадывает состав соуса у себя в тарелке, подбирает список ингредиентов и выстраивает ряд специй. Чонгук в разгадывании Тэхёна не продвинулся ни на йоту, он всё ещё украдкой смотрит на друга в поисках подсказки, ключа, открыто обводит взглядом лицо напротив, когда требуется сделать вид, что сейчас в твоей в голове не решается самый сложный на Свете ребус. Но Тэхён всё видит, он только округляет глаза под ползущими вверх бровями, мол, «Что?». Но вопрос не задан вслух, и Чон справедливо разрешает себе не давать на него ответ. Гляделки исподтишка и недомолвки ложатся тонким слоем, растягиваются невидимой нитью между ними.
Между ними — давно затерявшийся во времени смазано-пьяный поцелуй после концерта. Как будто забытый, погребённый под испуганными взглядами и трусливым избеганием объяснений. Будто ничего не было, будто это ничего не значит. И Чону сейчас нестерпимо хочется заорать, что есть сил, раздвинуть длинными пальцами податливые рёбра, обнажить своё рваное нутро, сочащееся и пульсирующее. Ноющее. Потому что нет, это значит пиздец как много. Потому что у него сдвиг по фазе после этого поцелуя, потому что ему хочется сейчас обхватить ладонями лицо Тэхёна и шептать, нашёптывать, чуть ли не напевать колыбельной песней. А помнишь, как мы целовались? Помнишь, как тебе это нравилось? Помнишь? Ты запомнишь меня такого? Меня, который только для тебя.
О чём ты думаешь?
Чонгук представляет, как устало клюёт нежным поцелуем кончик любимого носа и шепчет, потираясь своей щекой о чужую: «Ты только не уходи». Тэхён посмеётся в ответ, пошутит над Чоном за его излишнюю чувствительность и драматизм, и, наверное, он обнимет его в ответ?
Он не продвинулся в игре ни на один уровень. Всё, что может позволить себе Чонгук — это делать вид, что совсем не фантазирует, что в фантазиях своих не тонет, захлёбываясь.
В гостиничном номере страшно. Тэхён заходит первый, и Чонгук видит перед собой его спину, тёмный силуэт. Они почему-то не включают свет, темнота комнаты, расползаясь перед оконным проёмом, ластится к фигуре Тэхёна цепкими лапами. Чону страшно, ему страшно, очень страшно. Потому что за окном проезжает случайная машина, освещает долетающим до комнаты светом фар, выхватывает фигуру хёна, очерчивая знакомые Чонгуку линии тела ломаными отголосками света. А потом он резко пропадает, и их обратно затягивает в темноту.
Чонгук даже не думает, когда быстро шагает вперёд и буквально ловит руками Тэхёна, прижимает его спиной к своей груди и слышит, как бешено колотится собственное сердце. Ещё бы его поймать.
Тэхён выжидает долгие секунды и выпутывается из цепких объятий, удерживает их за запястья, разворачиваясь лицом к Чону.
— Ну чего ты? — шепчет.
Чонгук машет головой, кусает губы, ему стыдно за свой детский страх, стыдно за глупое желание не отпускать своего хёна совсем-совсем, никуда-никуда. За то, что первый тогда сделал вид, что не было между ними никакого поцелуя.
Он не замечает, как говорит это вслух, и осекается, только когда Тэхён обхватывает ладонями его лицо, заставляя опустить голову ниже, и шепчет в самые губы.
— Всё в порядке, всё хорошо.
Чонгук целует его совсем по-другому, не так, как в ту ночь после концерта, когда адреналин и выпитый алкоголь требовал резкого и жадного выхода. Он целует его неторопливо, сминает чужие тёплые губы, проникая в рот горячим языком. И хён отвечает, он раскрывает губы шире, углубляя поцелуй, хватается за ворот чоновской футболки, и тот, обхватив Тэхёна за талию, жмёт к себе сильнее. У него сбивается дыхание, когда Чонгук прикусывает его нижнюю губу, ласково зализывая её кончиком языка, спускается ладонями по твёрдым мышцам вниз, поддевая пальцами футболку и забираясь ими под неё, обжигаясь о горячую упругую кожу. И Тэхён, смело касаясь напрягшегося пресса, задирает чужую футболку вверх, вынужденно отстраняясь, позволяет Чону снять её и отбросить в сторону. Свою футболку он снимает сам, жмётся к Чонгуку, соприкасаясь голой кожей. Чон хватает его рукой за затылок, вынуждает задрать голову назад, выцеловывает узоры на шее влажными поцелуями, очерчивает горячим языком линию подбородка, подбирается к чувствительному местечку за ухом, собирает кончиком языка рассыпанные на шее родинки. На ощупь, по памяти, потому что в комнатной темноте ни черта не видно, но он безошибочно угадывает расположение каждой из них, потому что он-то знает. Знает только он.
Тэхён падает на кровать спиной, тянет за собой Чонгука, хватаясь за пояс его джинсов. Он проводит пальцами по самой кромке, очерчивая кончиками нежную кожу над ней, поглаживает. И когда чувствует горячие поцелуи на своих ключицах, смело тянется к чужой ширинке, стягивает джинсы ниже и слышит облегчённый вздох аккурат в собственное сердце. У Чона стоит крепко, у самого Тэхёна — от возбуждения сносит крышу, он забирается пальцами под чужие боксеры и оглаживает горячую твёрдую плоть.
Чонгук рычит, он хмурится, щурится, закрывает глаза, трётся щеками о живот, рваными движениями приспускает с того штаны вместе с бельём. Чон почти воет от того, что не сможет сегодня быть с хёном так, как, действительно, хочется. Потому что подготовки ноль, надо было хотя бы в аптеку сходить, чтобы сделать всё по-хорошему. Им обязательно должно быть хорошо.
Собственные джинсы спускаются ещё ниже, и Чонгук чувствует чужие ладони на своих ягодицах. Он падает на бок, увлекая с собой старшего, обхватывает его член ладонью, стирает большим пальцем выделившиеся капельки смазки, растирает их с нажимом на чувствительной головке, выбивает из Кима стон. Тэхён целует Чонгука смазано, кусается, зажимая нижнюю губу Чона меж зубами. Слышит шипение в ответ и отстраняется, чтобы поднести свою ладонь к собственным губам. Чонгук смотрит во все глаза, улавливает в тусклом отсвете из окна, как хён несколько раз проводит влажным языком по своей ладони. Он вообще перестаёт соображать, когда тот, от настойчиво-ритмичной ласки чужой руки, стонет, раскрывая губы и запуская в рот свои пальцы, вылизывает жадно каждый. Чон грязно матерится, он не сдерживает себя, когда чувствует чужую влажную ладонь на своём члене. Та переходит сразу на быстрый темп, и Чонгук стонет, придвигаясь ещё ближе к старшему. Он шепчет ему в губы, в скулы, куда-то в шею, в самое сердце шепчет, как именно его хочет. Обещает, что не выпустит из постели до самой грёбаной армии. Откровенно и пошло называя его «своим мальчиком», «малышом». И Чону обязательно, за всё сказанное сейчас, было бы стыдно на утро, ему бы пришлось трусливо сделать вид, что не с его губ срывались эти слова. Но хён будто посмеивается, кивает согласно головой, сталкиваясь губами с младшим, и между громкими стонами хрипло шепчет: «Хочу тебя».
Чонгук отрывает его руку от своего паха, придвигается совсем вплотную, кладёт ладонь Тэхёна на оба члена, вынуждая обхватить их, и сам сверху накрывает его ладонь своей. Они трутся друг о друга, срываются руками на один быстрый ритм, в одном ритме бьётся у них в грудной клетке.
Чонгук забывается. Он вдруг думает, что мысли хёна — понятные, кристально-чистые. Они как на ладони, прямо перед носом. И он жадно глотает их, игнорируя сбитое дыхание. Тэхён — чертёнок, он откровенный и возбуждающий, он нежный и ласковый, покладистый, он строит и подстраивается, он матерится сквозь плотно сжатые губы и шепчет что-то неразборчивое, сокровенное. Он невероятно красивый. И он только для Чон Чонгука.
Тэхён бьётся в оргазме долго, его трясёт долгие секунды, он жмётся к Чону, тычется носом куда-то в ключицы, дышит громко через рот, цепляется пальцами за его бока, у самого плечи дрожат от чувства эйфории. Чонгук такое видит впервые, он прижимает Тэхёна к себе, гладит ладонью по волосам и чувствует, как дрожь чужого тела под собственными руками потихоньку усмиряется.