Предрассудок

— Айси, солнышко! — Раздражающим заиканием прокричала Мэри только лишь переступив порог дома. Девочка рвано выдохнула, звучно уронив «Этикет для юных леди» на одеяло. Солнечные тона комнаты вмиг помутнели, в глотке встала рвота, а уши проколол писк. Сознание размякло, а в голове были лишь невнятные обрывки бессвязной речи. Поставив босую ногу на розовый мягкий коврик, блондинка «протрезвела» и влажно всхлипнула. «Боже— Нет— Боже—» — Айси уже не видела стен за пёстро—тёмным туманом и пелёной слёз. Ещё мгновенье и она разорвётся в рыдания от страха. Может, она просто позовет в магазин? Лишь бы не расплакаться зря.Мэри клацнула ручкой двери, воздух потянул травой и перегаром, а сама женщина почти проорала заклинание, и ноги ребёнка по колено сковал разъедающий кожу лёд. — Прекрати, прекрати, прекрати, прекрати! — истошно вырывались крики Айси, пока мачеха грубо тащила ту за блондинистый, блестящий хвост. Может, она оглохнет и передумает? — Да перестань, не вчера родилась — громыхнула черновласая фея, надрывисто посапывая и шипя. Не то сегодня настроение, чтобы слушать мольбы. Семилетнее дитя упало на пол, скрипя худощавыми коленями по белёсому паркету коридора. Когда сквозь веки повиднелся свет кухни, девочка завизжала из—за всех сил, разрывая гортань. Мэри захохотала, бросив приёмницу к углу между диваном и стеной, прижимая каблуком. Уши порезала звучная искра, женщина, держа странный предмет в руке села на колени перед трепещущей девочкой, бессмысленно повторяющей бесконечные «прекрати» и грубо протолкнула кляп в рот, клацая застёжкой. Дженнингс поднесла блестящий железный тазик к подбородку дочери и твердым движением надавила на корень извивающегося языка, брезгливо придавливая. Айси рефлекторно закашлялась, пытаясь стиснуть зубы, но в то же мгновение начала выплёвывать рвоту в миску, вместе с рыданиями. Спустя казалось вечность, женщина удволетворенно достала влажные пальцы изо рта, вытерая их об щёку ребёнка. Сняв кляп, фея сквозь трясущуюся походку поставила тазик на кухонную тумбу, чем—то беспрерывно шурша. Айси тонула в содроганиях и импульсах, слыша всё до последнего в своём теле. Засохшие раны, тягущие синяки, прошлонедельные ожоги и незатянувшиеся кровоподтёки. Голова пуста, а мысли слились с белым шумом, ежесекундной, пульсирующей болью. Ноги немеют сладкой, липкой ватой, ватой в облака, облака в спокойное летнее небо, наслаждающееся своей сущностью и покоем. Летнее небо в мягкое коралловое море, пушащее волосы и щекочущее ресницы, а на дне моря тихий сон в лужицу дурно пахнущего бензина, но красивого.Расплыться блестящим бензином к палящему солнцу, а солнце это ожоги, и вновь рыдания, тошнота— — Что тебя больше устраивает, кочерга в матке, или блинчики? — Заскрипела Мэри у уха. Что такое матка? Но в кочерге никогда не будет ничего хорошего. — Блинчики. — Шипя желудочным соком прошептал ребёнок, судорожно шевеля онемевшими ногами. Мать передала горячую, огромную тарелку Айси. От пузырящихся, неоднородной массы блинов несло трупами, а внешняя муть и вовсе рефлекторно сводила с ума собственным безобразием. Девочка сглотнула непокорство, в очередной раз побледнев, и жмурясь так, как будто это её спасёт. «Что угодно, что угодно, но не кочерга» — и вмиг разорвала скрученный в валик слипшийся комок Господь пойми чего зубами, пытаясь не дышать и как можно скорее проглотить это. Смесь жира, казалось даже не тронутых ингредиентов трезвых блинов и собственных желудочных выделений, которые жгли жаром и своим существованием руки, губы и гортань лишь чудом и молитвами не оказались выплюнуты обратно на тарелку. Через вечность прорезался крик с нечеловеческой отдышкой и рыданиями. До зуда хотелось затолкнуть эту гадость ей в глаз, вдавив его поглубже в мозг, чтобы это она уродливо орала, роняя жидкости на линолеум и жалко валялась в мерзотных судорогах. — Если ты это доешь, я дам тебе отгул от школы на неделю. — Прошуршала восхищённая брюнетка. Айси одарила её мертвым взглядом. — Ты меня отпустишь? — Да. — Ласково мурлыча Мэри поднесла консистенцию ко рту девочки. «Я бы с радостью оторвала тебе руку и заставила бы её жрать, падаль» — непроизвольно вдохнув, она растаяла во рвоту, из—за всех сил пытаясь как можно больше окропить белоснежное платье матери своими соками.