в тени мандариновых деревьев.

      где-то на рассвете августа, за три недели до восемнадцатилетия, йеджун выпрашивает у родителей поездку на остров чеджудо к старому другу их семьи.       на самом деле, это было несложно — сейчас он остаётся один дома слишком часто, чтобы родители не звонили чаще чем обычно и не спрашивали, не успел ли йеджун натворить чего-то, за что соседка-старуха будет ругаться до конца своей, итак неспокойной из-за кудрявого мальчика из дома напротив, жизни. а так, они смогут не беспокоиться в течение дня о том, жив ли ещё их сын и соседская кошка.       не сказать конечно, что йеджун был совсем непослушным или типичным хулиганом из корейских дорам, которые йеджунова мама смотрит взахлёб каждый выходной вечер. нет, совсем нет. просто йеджун очень-очень-очень неуклюжий. невероятно неуклюжий. чудовищно неуклюжий. невозможно неуклюжий.       но проблема именно в том, что это самое невозможно в случае йеджуна почему-то возможно.       и именно поэтому иногда йеджун просыпается от того, что упал с кровати; запинается о собственную тень и падает прямо на довольно немягкий пол; режет вместо сыра свой же палец, а потом три дня ходит с пёстрым пластырем с котом гарфилдом, обёрнутом вокруг указательного пальца; выходя из комнаты впервые за день в магазин, наступает на хвост соседской кошки, что трётся рядышком.       а теперь пересчитывать свои синяки йеджуну придётся ещё чаще, просто потому что в чужом маленьком доме на берегу моря он запинаться будет не только о свою собственную тень.       зато из окна комнаты, где его поселили, видно только-только выглядывающее солнце, эфемерный рассвет, тёплое южное море и далёкий зелёный утёс, исщеплённый розово-сиренево-рыжими пятнами полевых цветов, а в самой комнате пахнет морской солью, розовыми пионами в ярко-синем горшке, что стоят прямо на столе и душистыми мандаринами.       пожалуй, хотя бы только ради мандаринов на чеджу приехать и стоит. ими здесь пропахло всё: воздух, море, дома и пляжи. куда бы не пошёл — точно наткнёшься за аллеи из цитрусовых деревьев, на мощных ветвях которых висят дюжины дюжин мандаринов.       а мистер чхве, тот самый друг семьи, при встрече пихает только приехавшему йеджуну целых пять огромных спелых цитрусов какого-то невероятного рыжего цвета и с тёплой, почти отцовской улыбкой, наблюдает за горящими глазами йеджуна.       что-что, а мандарины — главная любовь йеджуна. и конечно, увидев на заднем дворике целый десяток цитрусовых деревьев, йеджун пытается прикинуть, сколько можно их съесть, чтобы не умереть от передоза.       почему-то впервые в жизни йеджуну в шесть утра хочется не спать, а бегать по песчаному берегу моря, сидеть на едва тёплом песке, чувствовать в непослушных кудрях и складках огромной футболки солёный ветер и жевать мягкие мандарины. собственно, этим он и занимается.       ближе к восьми йеджуну хочется спать. и этому желанию он не сопротивляется. жаль только, что больше двух с хвостиком часов поспать у него не вышло. и только проснувшись, он замечает синяк на коленке — видимо, слишком сильно ударился об дверь — и вздыхает. ничего нового.       поэтому окончательно разбирает своё небольшое количество вещей он только ближе к полудню. тогда же он и отвечает в общем с родителями чате в катоке на их сообщения. мама спрашивает про море — йеджун честно отвечает, что предпочёл купанию сон; а отец спрашивает про мандарины — йеджун с радостью рассказывает про то, насколько вкусные и ароматные были те, что он съел.       когда же йеджун второй раз за сегодняшний день выходит из комнаты (что, вообще-то, является успехом, потому что дома он предпочитал завтракать с родителями — а потом не выходить из своей комнаты весь день, за редким исключением выходя в магазин), то сразу же натыкается на парня его возраста, а может чуть постарше, подпрыгнувшего и издавшего какой-то непонятно громкий ультразвук, стоило йеджуну хлопнуть дверью.       йеджун вовремя вспоминает, что у мистера чхве есть сын, ёнмин кажется, и что не мешало бы с ним подружиться.       — привет, — йеджун машет рукой и улыбается самой дружелюбной улыбкой, которой вообще может. возможно, она недостаточно дружелюбна, потому что ёнмин хмурится.       — привет, — но потом он кивает и тоже улыбается, так тепло и обезоруживающе, что йеджун на момент теряется, — ты о йеджун, да?       йеджун кивает и с интересом смотрит на ёнмина.       — а я ёнмин! ну, сын мистера чхве, — он почему-то запинается и вздыхает, — ты наверняка уже это знаешь, да?       йеджун снова кивает, со смешком думая о том, что ёнмин постоянно добавляет «да?» в конце вопросов.       — тогда, — ёнмин в задумчивости тянет последнюю гласную, — не хочешь мандаринов? папа говорил, что ты их очень любишь, — йеджун кивает, по-дурацки широко улыбаясь, и ёнмин за руку ведёт его к мандариновому саду на заднем дворике. в этом раю йеджун оказывается уже второй раз за день.       они сидят прямо на крыльце с десятком рыжих-рыжих мандаринов в подолах футболок в таких же рыжих-рыжих душистых пятнах, болтают и смеются. ёнмин снова шутит что-то глупое и абсолютно несмешное, а йеджун задушенно хихикает, пытаясь не подавиться долькой сладющего мандарина.       вот так, на рассвете августа, за три недели до восемнадцатилетия, йеджун знакомится с чхве ёнмином.       в мелочах он совсем как йеджун — любит мандарины больше жизни; завязывает узелочки на шнурках толстовки, пытаясь занять руки; вкладывает весной-летом между книжными страницами листочки и цветы; фанатеет по кпоп бэндам и розалии, сам не понимая, как получилось это сочетание; бегает по пляжу босиком в час дня, а потом жалуется на очень горячий песок; ходит в одних и тех же безразмерных футболках и толстовках; шутит чуть ли не глупее йеджуна, а смеётся того ли громче.       но совсем не как йеджун он мыслит — возможно, так сказываются год и четыре месяца разницы в возрасте, но там где йеджун видит безусловный конец, ёнмин видит прорехи света в тумане.       проще говоря, йеджун совсем пессимист, а ёнмин вроде даже не оптимист, а реалист.       но общаться с ёнмином йеджуну искренне нравится. ёнмин много читает и думает, но ему почти не с кем обсуждать всё то, к чему он приходит, поэтому он буквально светится от счастья, когда находит слушателя в лице йеджуна.       а тому лишь на радость — такое чувство, что за два месяца, проведённых в своей комнате в практически полном одиночестве йеджун разучился связно говорить о чём-то сложнее мемов. слушать ему даётся легче. конечно, иногда он вставляет что-то своё, чтобы показать, что действительно слушает — и, кажется, ёнмин действительно это ценит.       в итоге, йеджун и ёнмин довольно быстро сдружились. хотя, у них и выбора как такового и не было. либо подружись, либо останься в одиночестве на ближайшие почти четыре недели.       когда они читают любимые книги друг друга и обсуждают их, спустя полторы недели после приезда, йеджун понимает, что ёнмин для него действительно тот, кого называют родственной душой.       с ёнминовых по-хорошему дурацких шуток хочется смеяться; с ёнмином одинаково сильно хочется обсуждать и «вино из одуванчиков» и «вероника решает умереть», не стесняясь своих мыслей, порой абсурдных; с ним хочется лежать прямо на прохладном кафеле крыльца в тридцатиградусную жару, кушать тающее мороженое и обсуждать вкусы мандаринов.       рядом с ёнмином йеджуну хочется жить. по-настоящему жить, попробовать юность на вкус, перестать замыкаться в себе и бояться нового. быть свободным.       эти мысли заставляют йеджуна слишком много думать. поэтому он засыпает только в три часа ночи — прямо как в родном сеуле. до этого он засыпал, чуть его голова касалась подушки.       новый город и изучение его пейзажей выматывает.       первые две недели йеджун гулял вместе с ёнмином по пляжам и в общем по городу, слушал рассказы ёнмина о его детстве и здешних людях. йеджуну кажется, что он никогда ещё так много не ходил. а ещё, он периодически писал своим родителям, чтобы те не переживали — но после новости о том, что йеджун подружился с ёнмином они вовсе перестали беспокоиться.       а сегодня ёнмин и йеджун не гуляли — погода испортилась, весь день шёл дождь и гремел гром. зато они обменялись книжками — у йеджуна с собой была только «вино из одуванчиков», и ёнмин смеясь, сказал, что не против перечитать эту книгу, так как читал её последний раз аж пять лет назад, — а сам ёнмин достал из своего книжного шкафа «harmless person to you» писательницы чхве ынён, о которой йеджун слышал, но немного и совсем ничего из её книг не читал.       в конце концов, ему стало не по себе от того, как обеспокоенно ёнмин смотрел поочерёдно то на книгу, то обратно на шкаф, видимо думая о том, стоит ли давать йеджуну именно эту книгу.       йеджун не понимал, что не так. это ведь просто книга?       — ёнмин, всё в порядке? — йеджун подошёл чуть ближе, и ёнмин нервно выдохнул.       — да, просто... — и выдохнул, — эта книга довольно... специфична и... — ёнмин запинается и замолкает.       йеджун всё ещё не понимает.       — ну, я всё равно могу её прочитать? — йеджун беспристрастно пожимает плечами, — в этом и прелесть, ведь я не знаю, о чём книга и моё мнение будет непредвзято.       ёнмин молча отдаёт книгу йеджуну в руки.       — ты обещаешь, что не разочаруешься во мне? — почему-то ёнмин предельно серьёзен.       — хён, ты не мог посоветовать настолько плохую книгу, не бойся, — йеджун хихикает, — но я обещаю, что не разочаруюсь в тебе.       ёнмин улыбается и неожиданно обнимает йеджуна, который слегка опешил, но всё же обнял ёнмина в ответ.       йеджуну, если честно, как-то боязно начинать читать, поэтому он берёт книгу в руки спустя день, — кажется, будто его мир перевернётся вверх ногами и его выбьет из приятной стабильности, стоит только открыть книгу.       так и происходит.       йеджун понимает, чего боялся ёнмин. и не понимает, что чувствует по отношению к этому.       в его семье не принято даже говорить слово «лгбт», не то, чтобы обсуждать эту тему. конечно, йеджун не был в абсолютном неведении — он знал о том, что существуют люди, которых влечёт к своему полу или к обоим полам. но никогда ещё он не сталкивался с лгбт напрямую, даже в книгах или фильмах. возможно, это связано с тем, что читал он в основном классику или книги для подростков, а фильмы не смотрел вообще, кроме традиционного «гарри поттера» в канун нового года.       проблема была в том, что йеджун никогда не стремился иметь какую-то активную точку зрения насчёт этого. ему попросту было всё равно — ну любят люди других людей и любят, ему-то какое дело? но сейчас он понимает, что чувствует что-то отдалённо похожее, и это вгоняет в ступор.       йеджун избегал книг, где главным была любовная линия. ему не нравилось, вызывало какие-то смущающие эмоции и иногда даже было стыдно читать про любовь других людей, пускай даже выдуманных. просто так вышло, что он никогда не чувствовал чего-то подобного. да и это вполне нормально — ему даже восемнадцати пока нет.       а сейчас, читая про чувства девушки, влюблённой в другую девушку, он странным образом находил себя в печатных строках, словах и знаках препинания. так, как находил себя в дугласе сполдинге, и его детских переживаниях и дурацких мыслях. это пугало.       и так, совершенно непонятным образом, в разгар августа, за неделю до восемнадцатилетия, йеджун понимает, что, возможно, ему нравится чхве ёнмин.       когда йеджун действительно осознаёт это, то его тянет заплакать, откинуть книгу куда подальше, уехать обратно в сеул, даже не попрощавшись, и забыть всё это как страшный сон.       но бежать от проблем это очень сомнительная идея, а книга оказывается действительно интересной. йеджун даже закрывает глаза на любовную линию, ни разу не испытывая стыда и читая залпом.       йеджун тратит почти два дня на чтение этой книги, и всё это время ненамеренно избегает ёнмина, засыпая днём и просыпаясь совсем рано утром, — тот этому способствует, не выходя из комнаты толком, только в первый день вечером, пока йеджун спал.       йеджуну странно признавать, что он действительно нуждается в присутствии ёнмина. думать о том, что он будет делать в сеуле, без ёнмина и, вероятно, с разбитым сердцем больно. мысль о том, что он влюбился за две недели просто смехотворна, но отзывается ноющей болью где-то в сердце.       вечером второго дня йеджун наконец-то выходит из комнаты и сталкивается почти лоб в лоб с причиной его бессонных ночей, проведённых за мыслями. как только ёнмин хочет сказать что-то, его перебивает йеджун.       — я прочитал книгу, хён, — эти четыре слова даются ему с трудом. такое чувство, что за эти два дня он разучился говорить совсем.       — и... как тебе? — ёнмин не то краснеет, не то белеет, — ты ведь не разочарова-       — нет, — йеджун хмурится, а потом хватает ёнмина за руку, — я ни за что не разочаруюсь в тебе, хён. я просто слишком много думал из-за этой книги, потому что, ну, знаешь, мои родители до сих пор предпочитают делать вид, что слова лгбт не существует. но, — йеджун останавливается, чтобы сделать вдох, — знаешь, эта книга очень интересная. спасибо, что дал мне её почитать, хён.       ёнмин улыбается так же тёпло и ярко, как в день их знакомства и сжимает в своей руке руку йеджуна.       — я рад, что тебе понравилось.       сегодня на улице всё ещё слякоть, а море буйное и волнуется — ёнмин шутит, что должно быть, произошло что-то очень плохое, раз море так разбушевалось. йеджун думает, что шутки у ёнмина какие-то дурацкие и слишком правдивые.       в конце концов, йеджун слоняется туда-сюда по двору с полным беспорядком в голове, пока ёнмин занимается каким-то делами по дому, что ему поручил отец, когда снова начинается дождь. первый порыв — зайти в дом, но второй же — постоять под дождём, может даже побегать. возможно, это прояснит мысли.       в итоге, промокшего до нитки йеджуна в дом затаскивает ёнмин, вслух ругающийся на то, что он в такую погоду вздумал погулять по двору.       — йеджун-а, ну и зачем, — ёнмин тяжело вздыхает, заводя йеджуна в его временную комнату, — ты можешь простудиться, сам знаешь же.       — не знаю зачем, просто захотелось, — йеджун рассеяно смотрит куда-то вниз, совершенно не сопротивляясь. вода с его кудрявых волос стекает прямо на пол.       — тебе не мешало бы переодеться, — ёнмин снова тяжело вздыхает, — горе ты моё.       от последних слов у йеджуна невольно вспыхивают щёки, и он отходит к шкафу со своими вещами. ёнмин почему-то застывает на месте и утыкается взглядом в никуда.       — а выйти ты не хочешь, хён? — йеджун достаёт очередную белую футболку, но уже сухую, и только тогда обращает внимание на ёнмина, приподнимая бровь.       — а? а, да, я чего-то задумался, прости, — ёнмин словно отмирает и сразу же выходит, захлопывая дверь и выглядя каким-то сконфуженным.       когда йеджун выходит из своей комнаты в сухой тёплой одежде, он думает, что зря поддался порыву и остался под дождём. правда же заболеть может, а тогда все каникулы коту под хвост.       он всё ещё думает насчёт того, стоило ли гулять под дождём, когда заходит в комнату ёнмина, забыв постучать, и натыкается на него, сидящего на своей кровати, держащего в руках «вино из одуванчиков» и плачущего чуть ли не в захлёб. увидя это, йеджун сразу же садится рядом и тянет руку к книге, чтобы отложить.       ёнмин, не ощущая больше веса в руке, обращает внимание на сидящего рядом, но сразу же отворачивается.       — п-прости.       — хён, ты чего? — теперь йеджун тянет руки, чтобы обнять ёнмина. тот, только оказавшись в плену из рук, обнимает в ответ, кладёт голову на йеджуново плечо и плачет ещё пуще прежнего.       когда же ёнмин успокаивается и чуть ли не засыпает (но всё так же сильно обнимает йеджуна), йеджун берёт в руки книгу, открывает страницу, отмеченную зелёной закладкой, и понимает, почему ёнмин заплакал. смерть прабабушки дугласа — тот момент, на котором и сам йеджун постоянно плакал.       но другой вопрос в том, почему ёнмин настолько сильно расстроился?       йеджуну кажется, что пока ему не нужно знать ответ на этот вопрос. однако, ёнмин сам рассказывает про причину своих бурных слёз.       — моя бабушка умерла год назад и... — голос ёнмина хриплый, затухший, словно свеча, — перед смертью она сказала мне, что... — ёнмин снова всхлипывает, утыкаясь лбом в плечо йеджуна, — чтобы я позаботился о том, кого преподнесёт мне судьба следующим летом, по... — он жмётся ближе к йеджуну, словно пытается спрятаться, — потому что после зимы всегда приходит весна. я до сих пор не понимал, что она имела ввиду, но сейчас я... я понял.       йеджун обнимает ёнмина крепче, позволяя ему снова положить голову на чужое плечо.       — за смертью приходит жизнь, — ёнмин успокаивается, — за расставанием встреча. я думаю... — он мнётся, — звучит глупо, но мне кажется, что наша встреча что-то более важное, чем просто... вынужденная дружба, — ёнмин поднимает взгляд прямо на йеджуна, но тушуется.       — я понимаю о чём ты, хён, — йеджун поглаживает ёнмина по спине, — возможно, это правда так.       ёнмин расслабляется и пытается улыбнуться, но выходит кривовато. йеджун хихикает и тыкает его в щёчку.       — ты не хочешь поспать, хён?       — нет, я хочу мандаринов.       на улице всё ещё капает дождь, поэтому за мандаринами они не выходят. зато перемещаются на кухню, где ёнмин хочет приготовить обычный рамён, потому что никакой другой еды почему-то в доме нет.       — это единственное блюдо, которое я умею делать помимо яичницы, — ёнмин улыбается намного ярче и живо перемещается между холодильником и плитой.       — о, это круто, — а йеджун моет посуду, которую в прошлый раз ёнмин не помыл, когда ужинал вместе с отцом, — а я только пёк чизкейк однажды, даже вышло вроде хорошо. люблю чизкейки.       — больше мандаринов? — ёнмин хихикает, помешивая рамён в кастрюле.       — ну, это ты загнул, — йеджун смеётся, отвлекаясь от тарелок.       после ужина ёнмин решает продолжить читать, йеджун же за компанию лежит на ёнминовой кровати, а в итоге как-то незаметно засыпает.       — йеджун, — ёнмин тихонько зовёт его, закончив читать, — йеджун-а?       когда ёнмин понимает, что йеджун крепко заснул, то хмыкает и накрывает его сверху одеялом. он сомневается, стоит ли ему пойти в комнату йеджуна, которая вообще-то бывшая его комната, или остаться здесь и иметь процент того, что проснутся они в обнимку.       в итоге, он решает остаться. и конечно, они и вправду просыпаются рано утром в обнимку. ёнмин был смущён немного, но ощущение чужого тепла рядом давало ему какой-то странный уют и вставать не хотелось, хоть и нужно было. а йеджун, кажется, вовсе не придал этому значения — ну проснулись в обнимку и проснулись, чего бубнить-то.       — ну хён, холодно! останься, — йеджун чуть ли не на ухо ёнмину ноет. конечно, ему ничего не остаётся, как лечь обратно и обнять йеджуна снова.       именно поэтому они встают только в час дня, когда уже совсем невозможно спать вместе — сегодня стало жарко, даже жарче, чем было все недели до этого.       они выползают на крыльцо во дворе ближе часам к трём — в самый пик жары. но плитка почему-то всё ещё приятно-прохладная, и не то, чтобы йеджун и ёнмин жалуются. они снова обсуждают книги и едят мандарины, громко смеются и глупо шутят.       ближе часам к пяти они идут в сад — плитка нагрелась, а йеджун выдал мысль, что, возможно, в тени деревьев будет холоднее. и оказался прав.       поэтому сейчас они сидят в тени мандариновых деревьев, плечо к плечу и почти дремлют. ёнмин чувствует, как йеджун тихо вдыхает и выдыхает воздух, отдающий солью и запахом сладких мандаринов, и роняет голову на его плечо.       йеджун ценит такие ленивые дни, когда не приходится делать ничего, кроме как лежать или сидеть. это происходит довольно редко, потому что в сеуле если он не делает дела по дому, о которых его просит мать, то занимается учёбой — даже летом. но тут, в чеджу, он проводит дни совершенно иначе, и ему это нравится. хоть раз в жизни он может позволить себе не думать ни о чём, кроме себя и своих чувств.       йеджун понимает, что ему нравится чувствовать голову ёнмина на своём плече; нравится чувствовать, что ёнмин ему доверяет; нравится чувствовать, как он обнимает его руку в дрёме.       йеджуну нравится чувствовать, что он значит хоть что-то для ёнмина, пускай это может быть и временно.       сейчас он может просто наслаждаться этим.       в итоге, они сидят в саду до самой темноты — прямо на нагретой земле под деревьями. а потом ёнмин встаёт, тормошит почти заснувшего йеджуна и берёт его за руку, ведя в дом и усаживая на кровати в его комнате.       — ты как маленький ребёночек, йеджун-а, — ёнмин хихикает, смотря на до конца не проснувшегося йеджуна и всё ещё держа его руку.       в ответ он лишь сжимает руку ёнмина крепче и утыкается щёкой в плечо, протяжно зевая, а после заваливает ёнмина на кровать и обнимает крепко-крепко.       «что я творю?» — в полусонном состоянии мелькает мысль у йеджуна, всё ещё обнимающего ёнмина.       но когда ёнмин кладёт тёплую руку на голову йеджуна и гладит его по волосам, то все сомнения испаряются. хоть раз в жизни йеджун может пойти на поводу чувств.       они снова засыпают в обнимку, разморенные тёплым днём.       на следующий день йеджун просыпается рано-рано утром — солнце даже не показало первые лучи, а на часах нет и четырёх утра, — и ему в голову ударяет осознание, что сегодня ему исполняется восемнадцать и сон отходит куда-то в сторону.       подумать только, целых восемнадцать лет — а столько всего произошло, и ещё больше произойдёт. йеджуну кажется, что ему осталось меньше миллиметра до того, чтобы заиметь экзистенциальный кризис от этих мыслей.       но он снова засыпает, краем глаза уловив, что время теперь половина пятого утра.       когда йеджун просыпается, то чувствует что ёнмин уже встал, но сидит рядышком. это почему-то греет.       — йеджун-а, вставай, у меня есть подарок для тебя, — ёнмин тихо-тихо шепчет, гладя йеджуна по спине и улыбаясь своей самой тёплой и ласковой улыбкой.       йеджун снова ничего не говорит в ответ, лишь приподнимается и берёт руку ёнмина в свою. ему кажется, что этот день правда будет одним из самых чудесных его дней рождений.       ёнмин ведёт йеджуна во двор — на улице пока не так жарко — и показывает на небольшой пёстрый горшок с каким-то совсем крошечным ростком, стоящий в углу крыльца       — это домашний мандарин! отец сказал, что он вырастет невысоким, но будет давать плоды, — ёнмин воодушевлён и заинтересован в реакции йеджуна, которая последовала незамедлительно.       — хён, вау!! — он очень громкий сейчас и не менее счастливый, — спасибо большое, правда!!       йеджун снова крепко-крепко обнимает ёнмина, думая о том, что теперь у него будет хоть что-то материальное, напоминающее об этом чудесном месяце в чеджу.       этот день проходит не менее лениво — ёнмин узнал во время первых двух недель о том, что йеджун не очень любит гулять, поэтому намеренно не тащил его на улицу. они снова сидели прямо на кафеле крыльца, переговаривались и ели мандарины, а после переместились в тень деревьев.       — хён, я, кажется, к концу месяца на девяносто девять процентов буду состоять из мандаринов, — йеджун смеётся, доев последний мандарин из тех, что собрал для себя. ёнмин смеётся с набитым ртом и почти давится, но вовремя дожёвывает и уже смеётся в полный голос.       — ты за эти три недели съел мандаринов больше, чем я за половину жизни, — ёнмин шутливо-осуждающе качает головой, а затем снова заливается смехом, а вместе с ним и йеджун.       они сидели так, плечо к плечу, ещё какое-то время, просто разговаривая и обсуждая всякое. ёнмин стал рассказывать про свою семью, чего не делал совсем в первое время, — йеджун чувствовал себя хорошо, понимая, что ему доверяют.       так он узнал, что мать ёнмина умерла, когда ему было всего два года, поэтому толком он её и не помнит, только то, что она любила читать и что именно она посадила все эти мандарины во внутреннем дворике дома за несколько лет до рождения ёнмина.       после смерти матери воспитание ёнмина оказалось на плечах его бабушки по маминой линии, потому что отец в то время постоянно был на работе, даже чаще чем сейчас. конечно, за всю свою осознанную жизнь ёнмин очень сильно привязался к бабушке, поэтому сложно пережил и её смерть.       йеджуну же нечего было рассказывать — у него простая семья, работящие родители, пропадающие на работе круглые сутки, и он — единственный ребёнок в семье. у него вполне нормальные отношения с мамой и папой — нейтральные и стабильные. он никогда не делает рисковых поступков, учится так хорошо, как может и в целом старается никого не разочаровать. но он всё равно рассказал об этом всём ёнмину, отплатив доверием на доверие.       — ты отлично справляешься, йеджун-а, — ёнмин мягко улыбается и треплет его по волосам, — а я буду подавать документы следующей зимой в сеул. мне надо хорошо постараться в выпускном классе, — он вздыхает.       — я уверен, что ты всё сдашь, хён, — йеджун улыбается тепло-тепло, а ёнмин думает о том, как сильно ему нравится улыбка йеджуна.       «я буду не против, если он решит поцеловать меня» — рассеяно думает йеджун, держа ёнмина за руку, сидя слишком близко к нему и буквально видя солнечные блики в ёнминовых глазах.       «я так хочу поцеловать его» — неловко пролетает в голове ёнмина, чувствующего тёплое дыхание йеджуна рядом со своей шеей и мягкую йеджунову руку в своей, — «а почему, собственно, и нет?»       когда ёнмин наклоняется ещё ближе йеджун начинает паниковать, но стоит чужим остановиться в нескольких сантиметрах от его, он наклоняется на встречу, будто не контролируя себя.       так, на закате августа, в день йеджунового совершеннолетия, ёнмин и йеджун впервые целуются, сидя в тени мандариновых деревьев и держась за руки.       у губ йеджуна привкус мандаринов, что неудивительно, а у ёнмина — крови, что тоже неудивительно, учитывая то, как часто он обкусывает свои губы. очень своеобразное сочетание, но не то, чтобы кто-то из них жаловался.       йеджуну чудовищно неловко. настолько неловко он себя никогда не чувствовал — даже споткнувшись однажды на входе в школу на глазах одноклассников в прошлом году.       но он не отстраняется. напротив, йеджун крепче сжимает руку ёнмина и боится пошевелиться, словно это сон, который можно спугнуть одним лишним движением.       входная дверь хлопает, и они буквально отпрыгивают друг от друга, и ёнмин, не поднимая взгляда, помогает йеджуну подняться с тёплой земли, не спеша отпускать чужую руку снова.       — о, вот вы где! — мистер чхве, улыбаясь, выходит на крыльцо, а потом машет рукой йеджуну и ёнмину, всё ещё неловко стоящим под одним из самых высоких деревьев, — йеджун, с днём рождения! — он словно и не замечает неловкости, парящей между его сыном и йеджуном.       — спасибо большое, — йеджун старается улыбнуться как можно естественней, и у него вроде как получается, потому что мистер чхве заходит обратно в дом, снова громко хлопая дверью.       ёнмин серьёзен, когда поворачивается к йеджуну лицом и смотрит прямо в глаза, всё ещё держа руку йеджуна в своей. но он молчит, словно боясь начать говорить.       — почему... — йеджун берёт дело в свои руки, но запинается, — почему ты поцеловал... меня?..       от того, как часто он запинается йеджуну становится ещё более неловко и даже стыдно. но он не знает, что может сделать со своими чувствами, чтобы иметь уверенность в себе.       — ты мне нравишься, йеджун-а, разве это не очевидно? — ёнмин хмурится, не отрывая взгляда от йеджуна, а тот тушуется под пристальным вниманием, — я тебе тоже, судя по тому, что ты меня не оттолкнул.       йеджун думает «я даже наклонился тебе навстречу, не то, что не оттолкнул», но молчит. поднимается ветер и ветви мандаринов шумят, сталкиваясь друг с другом и шурша листьями. становится чуть холоднее.       ёнмин делает рваный вздох и обнимает йеджуна, смыкая руки у него за спиной и прижимая к себе крепко-крепко. йеджун обнимает в ответ, утыкаясь носом куда-то в плечо.       — ты правда мне нравишься, хён, — йеджун еле слышно шепчет, словно сомневаясь в словах, — но... я всё равно скоро уеду обратно в сеул, так есть ли в этом хоть какой-то смысл?       ёнмин тихо смеётся и треплет мягкие волосы йеджуна. ветер успокаивается немного и деревья больше не шумят так громко.       — ты дурак, йеджун-а, — ёнмин тоже тихо говорит, хоть и не настолько как йеджун, — какая разница, если мы просто можем провести оставшееся время вместе, как и делали до этого?       йеджун прижимается ближе и чувствует, что ёнмин гладит его по спине. солнце слегка припекает его кудрявую макушку.       — было бы отлично, хён.       последняя неделя проходит слишком быстро, совсем не слыша просьбы йеджуна о том, чтобы время шло чуть помедленнее.       эти семь дней прошли почти как прошлые — йеджун и ёнмин много-много разговаривали, кушали мандарины и гуляли по берегу моря. кроме этого, ёнмину удалось вытащить йеджуна в море поплавать. а ещё, они стали больше обниматься и держаться за руки — йеджуна сначала это ужасно смущало, но он привык, потому что это действительно приятно, и он любит быть тактильным.       но приходит тридцатое августа — день, когда йеджуну нужно возвращаться домой. у него ночной билет на самолет и уже собранные вещи, хоть остался почти целый день.       ёнмин даже не скрывает того, что ему грустно из-за этого. кажется, впервые в жизни он чувствует что-то настолько сильное по отношению к кому-то — но вынужден расстаться с этим человеком (хоть и на время, он надеется).       они сидят на кровати в комнате ёнмина, голова йеджуна на его плече, а их руки снова переплетены. ёнмин думает, что будет очень сильно скучать по этому, но сейчас он должен, просто обязан, сделать ещё кое-что.       ёнмин снова наклоняется к йеджуну, сидящему где-то глубоко в своих мыслях, и понимающему что происходит только когда ёнмин останавливается в нескольких сантиметрах от йеджуновых губ (у йеджуна какое-то глупое чувство дежавю).       но в этот раз йеджун не паникует, а лишь улыбается, придвигаясь чуть ближе к ёнмину и мягко отвечая на поцелуй.       никто из них не может сказать, что ждёт их чувства — окажется ли это простым помутнением и пройдёт спустя месяц, или спустя год, два и даже все пять они всё ещё будут влюблены.       пускай они не могут заглянуть в будущее, точно так же как и не могут переиграть прошлое.       но у них всё ещё есть настоящее, в котором они могут быть счастливы, переписываясь дни и ночи, и вспоминая тот месяц, что провели вместе, узнавая друг друга и влюбляясь.       в конце концов, даже если их чувства пройдут, то низкое мандариновое деревце в пёстром рыжем горшке, стоящее на балконе, всегда будет напоминать йеджуну о том, что он был счастлив тем летом, когда стал совершеннолетним; о том, что однажды он влюбился, чувствовал трепет и тепло; о том, что он чувствовал себя живым.       и вместо того, чтобы жалеть, он будет с улыбкой помнить о том, что всё плохое заканчивается, и начинается хорошее; за смертью приходит жизнь; за расставанием встреча.       в конце концов, всё будет хорошо.       поэтому на едва теплившемся рассвете марта в комнате йеджуна появляется ещё один человек, принёсший с собой запахи солёного моря, розовых пионов, душистых мандаринов и счастье.