Когда иллюзия развеяна...

       В спальне дома Блаженств повисла напряженная тишина, заставляющая даже воздух искриться в ожидании решения, которое Хуа Чэн страстно желал никогда не принимать. Более сложного выбора за всю его более чем восьмисотлетнюю жизнь ещё не было и вряд ли когда-нибудь будет. Разрываться между чувствами и мольбой возлюбленного он бы не пожелал даже врагу.               Хуа Чэн медлил, оттягивал неизбежное, в общем занимался тем, чем не занимался никогда прежде — бежал от проблем. Конкретно от одной единственной проблемы, что ворвалась в их спальню с непредсказуемостью и скоростью бывшего Повелителя Ветров, подобно мешку риса закинула его, непревзойдённого Князя Демонов, Собирателя цветов под кровавым дождем, на кровать и для пущей уверенности, что тот не сбежит и не перехватит инициативу, придавила его сверху своим весом.               Се Лянь сидел на бёдрах своего мужа, уверенно, не ерзая и не нервничая, как это обычно бывало ранее. Его влажный взгляд был устремлён в единственный глаз, поражающий своей непроглядной чернотой, в то же время являющийся хранилищем самого большого звездного скопления. Только сейчас в широко распахнутом глазу не сияло ничего, кроме всепоглощающей чёрной пустоты. Таким взглядом мог обладать только истинный демон.        — Ваше Высочество…        — Прекрати! Не называй меня так, — «Не зови меня так, будто мои слова ничего не изменили, будто я все ещё смысл твоей не! жизни!», — Просто ответь! Ты сделаешь это или нет?!               Кадык Хуа Чэна тяжело перекатился под бледной кожей, кожей белее снега.               Се Лянь знал, какое действие имеют его слова над этим человеком. Также он знал, какую боль они ему причиняют. Но он даже не думал останавливаться.               Тяжело вздохнув, будто смирившись с неизбежным, Хуа Чэн резко перевернул Се Ляня на спину, нависая над его упрямым лицом. Раньше бы он сразу потянулся к пленительным лепесткам губ, зацеловывая их. Нежно, осторожно и вместе с тем требовательно и собственнически. До влажного блеска и кроваво-алого оттенка. Но сейчас он даже не думал склониться ближе.               Красные верхние одеяния, с которыми Се Лянь справлялся бы добрые десять минут, пока развяжет все узелки и разберётся с поясом, серебряными наручами, Хуа Чэн снял с себя в два движения, небрежно отбрасывая куда-то на пол. Наряд краснее клена.        — Сделаю, — коротко ответил Хуа Чэн.               За этими словами последовала лишь скорбная улыбка, исказившая половину лица Белого Бедствия.       

***

              Как до этого дошло? Где взяла начало эта история? На эти вопросы даже Се Лянь не сможет дать чёткого ответа.               Может все началось в его семнадцатый день рождения, а может быть и раньше. Сказалось дворцовое воспитание и натянутые отношения с отцом. Или Се Лянь так и не стал самым примерным, чистым и непорочным душой, телом и мыслями учеником горы Тайцан. Возможно, кто-то возразит, что это не та ситуация, когда стоит копать столь глубоко в прошлое. Се Лянь не отдаст предпочтение ни одному мнению.               Ни для кого не секрет, что память Его Высочества наследного принца Сянь Лэ напоминает решето. Едва ли можно сказать, будто он помнит свои восемьсот лет бесцельного скитания, скорее просто где-то да что-то застряло. Иначе чем ещё можно объяснить такое его отношение к себе, к своей жизни, к людям вокруг себя?               Будучи наследным принцем жил едва ли не под открытым небом, собирал мусор, добровольно отказался от второго вознесения, сотни лет проведя в ожидании третьего. После чего он не оставил попытки высмеять себя же, построив храм в свою честь, в добавок поставив табличку с просьбой о пожертвовании средств на реставрацию убогого жилища.               Не знающие Се Ляня люди могли подумать, что он либо глухой, либо повредился умом, если слышит все кривотолки, что гуляют у него за спиной, а иногда и не только за спиной, и ничего не предпринимает в защиту своей чести и достоинства. Хотя на это люди ответят, что у принца ничего из перечисленного не осталось.               Что же им движет? Что заставило его отказаться от покровительства Цзюнь У? До раскрытия всей подноготной императора отношения этих двух выглядели более чем тёплыми. Стоило только вспомнить щедрый подарок на тот момент ещё Его Величества Императора Шеньу в виде целого дворца наследного принца. А меч Фан Синь, полученный Се Лянем из личной коллекции Цзюнь У? Да и пара других бесценных артефактов.               Никто не знал ответов на эти вопросы. Никто не знал Се Ляня. Настоящего, а не того, образ которого он послушно носил вот уже восемьсот лет. Хотя многие пытались разглядеть больше, узнать то, что Небожитель умалчивал и утаивал даже от близких. Но разве ж им это позволено? Был один, кому Се Лянь никогда бы не посмел солгать, да и в его неумелую ложь не поверили бы, но даже перед ним образ спокойного и слегка недалекого божества, скопления всех несчастий этого мира, не дрогнул.               Даже перед родным Сань Ланом он не осмелился открыться. Хотя, если бы тот задавал правильные вопросы, Се Лянь бы послушно на них отвечал. Но слова такие удобные, непостоянные и неоднозначные. Стоит лишь захотеть, приложить немного усилий, и человек не допустит даже мысли, что его провели. Отдельную благодарность за это стоит отдать дворцовой жизни, где за тобой, наследным принцем, неустанно следят сотни пар глаз, которые только и ждут момента, когда ты упадёшь, ошибёшься. Воздух наполнится сладким дурманом страха, и молчаливые наблюдатели от него будто с цепи сорвутся, накинутся на тебя, пока окончательно не сломают твою волю, пресекут всяческие трепыхания.               Так, привычно притворяясь глухим, слепым и толстокожим, Се Лянь провёл восемьсот лет, после которых ему самому на короткое мгновение, короткое для небожителя, показалось, что маска и его истинный образ слились воедино, и отпала необходимость вечно себя контролировать. Се Лянь был окрылён этим знанием, ведь теперь он был свободен. Каким счастливым может быть человек, когда получает предмет, на который никогда не имел права, с рождения мирясь с мыслью, что свобода не для него, не для принца и наследника. Се Лянь жил с мыслью, что судьбу не дано обмануть никому, и свобода не для него. И внезапно, спустя восемьсот лет он получает то, от чего отказывался всю жизнь.        Счастлив ли он был? Безусловно! Долго ли?..              Лучше бы я никогда не изведал ее благ. — такой ответ вас устроит? А ведь сам Се Лянь дал его.               Память Се Ляня действительно была не слишком надежным хранителем информации. Иногда ему нужно было встретиться с людьми из его прошлого или посетить место, чтобы вспомнить о каком-то событии, или вовсе нужно было в лоб напоминать о давнем разговоре, поступке. Но после истории с демоном, на время присвоившим себе воспоминания Се Ляня, юноша неуловимо для остальных изменился.               Хотя Се Лянь никогда и не стремился проводить время с другими небожителями, но бывали ситуации, когда хочешь не хочешь, а надо с ними встретиться. Например, с Му Цином и Фэн Синем. Или с Лин Вэнь, которая работала до потери пульса, зарывшись в свитки, что даже растрёпанная голова не торчала. Эта девушка продолжала нести наказание за своё преступление, и единственным страстным желанием у неё теперь было желание подремать хотя бы пару минут. Куда ей до выяснения притихшего состояния Се Ляня.               Старые подчиненные были повнимательнее и времени имели побольше. С ними Се Лянь был особенно осторожен.               Но труднее всего приходилось в моменты близости с Хуа Чэном. Человеком, если быть точнее то демоном, который, казалось, видел Се Ляня насквозь, единственным чёрным глазом впиваясь в бессмертное тело, пробирая до костей. В первое время Се Лянь ещё боялся этого взгляда, ему думалось, что стоит только Князю Демонов посмотреть на него, как вся правда, все его мысли вскроются, во всей красе показывая жалкий и грязный внутренний мир Его Высочества наследного принца Сянь Лэ.               Однако, время шло, а Хуа Чэн не менялся, как и не менялось его отношение к возлюбленному. И это его «Ваше Высочество», пропитанное трепетом и неподдельным восхищением, почтением. В такие моменты Се Лянь понимал, что даже великому Князю Демонов может быть что-то неизвестно в этом мире. И самое забавное здесь то, что эта самая загадка находится прямо у него перед носом, живет с ним в одном доме, спит в одной кровати, а Хуа Чэн будто ослеп на свой единственный глаз и не видит подвоха.               После того, как Се Лянь вернул свои воспоминания, заново пережил восемьсот лет, прочувствовал всю боль и страдания, так живо и так реально, хотя для остального мира прошла всего пара мгновений, внутренне ему становилось все тревожнее, тогда как внешне наследный принц казался спокойнее и умиротвореннее, чем обычно.               Он не мог не думать о своих поступках, своей прежней, бесцельной жизни. В какой момент его дорога повернула не туда? Как он из прекраснейшего образа «Наследный принц под маской Бога» превратился в духа поветрия и мусорного божества? Почему будучи одним из сильнейших Богов Войны он остаётся посмешищем трёх миров?               Вот многие люди говорят: «Нельзя жить прошлым». А чем же ещё жить? Будущее нам неизвестно, настоящее неуловимо. Есть люди, которые утверждают: «Я живу только настоящим». Но время движется с безумной скоростью. Его не догнать и не обогнать, как ты не беги, а все равно будешь оставаться позади. Разве это не значит, что настоящего нет? Выходит, что момент «настоящего» это крохотная точечка на черте времени, что несётся вперёд, как бешеная. Прошлое — все, что у нас есть. Вот как это работает. Ты копаешься в прошлом, анализируешь свои поступки и становишься лучше как человек.               Се Лянь верит в это, живет этим, но не чувствует себя лучше. Наоборот, груз ошибок давит его, гнёт к земле и с каждым прожитым мгновением он становится все тяжелее, тяжелее. Се Лянь борется с этим давлением своими силами. Копается, анализирует, делает выводы, исправляется, но не чувствует облегчения. Он будто бы превратился в утопающего, что камнем идёт на дно. Озеро наполнено ледяной водой грехов, и как бы сильно Се Лянь не грёб, не тянулся к свету, он лишь стремительнее уходил на дно, точно озеро продолжало расти и полниться, выходить из берегов. Ледяная вода уже проникала в лёгкие, и те, несмотря на холод, от которого трещали кости, горели огнём.               А поведение Хуа Чэна, его раскованность и искренность, сочетающиеся с внимательностью и заботой лишь сыпали соль на рану. Князь Демонов был счастлив, ведь спустя восемь сотен лет на его чувства, что он намеревался похоронить в себе, дабы не оскорбить ими наследного принца, ответили взаимностью. Каждый его день теперь напоминал прекрасный сон, и Се Лянь не мог оставаться равнодушным, видя это счастье. Да — это мерзко, да — это подло, но он ничего не мог с собой поделать. Его любимый пребывал на девятом небе, а сам он погружался в пучину отчаяния, граничившую с безумием.               Правильный Се Лянь, тот Се Лянь, от которого Хуа Чэн без ума и с которого он готов пылинки сдувать, ради которого он готов умирать и возрождаться тысячи и тысячи раз, должен был радоваться и делить это счастье с любимым. Наш же Се Лянь — грязный и неправильный, мелочный и аморальный, желал обратного. Забрать все счастье Князя Демонов, причинить ему боль, заставить страдать, а самому возвышаться над ним мрачной тенью величия и безмятежно улыбаться.               Эта история и этот человек действительно заслуживает своё место среди четырёх прекраснейших картин. Прекрасный принц с короной на голове, в одной руке меч, в другой цветок. Сильный бог войны, что сбережёт красоту цветка. Се Ляню стало противно от мысли, что он не такой, что эта картина не про него. В глазах потемнело и голова опустела, а во рту разлился неприятный вкус горечи. От этих мыслей его тошнит.               Хватит с него. Он устал. Ему больно. Он просто хочет отдохнуть и забыться!               Быстрее ветра Се Лянь бежал по дому Блаженств. Он точно знал, что Хуа Чэн сейчас в их спальне, поэтому не уделяя никакого внимания ненужным поворотам и вжавшимся в стену демонам, что попадались ему по пути, Се Лянь бежал в комнату, что не хранила ни одного неприятного воспоминания. Каждый предмет в той комнате, даже стены и воздух были пропитаны любовью и нежностью, что дарили друг другу демон и небожитель тёмными, холодными ночами.               Толкнув массивные деревянные створки и привычно произнеся в голове: «С благословением небожителей никакие запреты неведомы!», Се Лянь с непривычной возбужденностью ворвался в спальню, тут же захлопнув двери, едва удержавшиеся на петлях. Хуа Чэн повернулся к любимому и на мгновение потерял всякое самообладание. Брови его так и желали упорхнуть с высокого лба вольными птицами, единственный глаз распахнулся, будто пытаясь выпрыгнуть из глазницы и покатиться по полу.        — Гэ… — только Хуа Чэн открыл рот, чтобы поинтересоваться, что так растревожило принца, как Се Лянь небрежно сгрёб демона за талию и бросил на огромную кровать.               Хуа Чэн поморщился и коротко выдохнул от неприятного столкновения затылка и изголовья кровати, но Се Лянь будто и не заметил этого, придавливая супруга своим весом.        — Хуа Чэн, возьми меня, — в приказном порядке потребовал Се Лянь.               От произнесённого обращения Князь Демонов застыл будто громом поражённый. Его Высочество лишь раз называл его этим именем и случилось это после событий в крепости Бань Юэ. С тех пор, следуя просьбе демона, Се Лянь всегда звал его Сань Ланом. Так давно это было, практически в прошлой жизни. Хотя Хуа Чэн ведь рассыпался тысячью серебряных бабочек после битвы с Цзюнь У, так что это можно принять за смерть. Но кроме странного обращения, несвойственного принцу поведения демона также ввели в ступор слова Се Ляня, прозвучавшие точно приказ императора. Его Высочество слишком скромен даже для того, чтобы не сдерживать стоны, а их занятия любовью, которые начались по инициативе Се Ляня можно было пересчитать по пальцам одной руки.        — Гэгэ, что на тебя нашло? — сразу почувствовал подвох Хуа Чэн, ведь не только у Се Ляня чувство опасности и интуиция развились до пугающих величин.               Се Лянь не желал пускаться в объяснения, о чем говорили недовольно поджатые губы и упрямая складка между бровей. Хуа Чэн ощущал какую-то неправильность происходящего, все его чувства буквально вопили, что добром это не кончится, но действовать необдуманно тоже нельзя. А сравниться по силе с Богом Войны задача не из легких даже для Князя Демонов.        — Гэгэ…        — Замолчи, — от нежного обращения сознание Се Ляня на секунду прояснилось, но гнев и беспричинная злоба на эту нежность не желали отступать, заставляя принца отвечать грубее, — Я хочу, чтобы ты взял меня. И чем грубее, тем лучше.        — Это желание гэгэ я не в силах исполнить, — справившись с потрясением, ответил Хуа Чэн.        — Если не сможешь ты, я найду того, кто сможет.               Одним только колючим взглядом Се Лянь пригвоздил Князя Демонов к постели, не позволяя ему положить руки на свою талию. Последние слова, выплюнутые небожителем подобно кислоте, все ещё витали в воздухе, создавая несвойственную для этой комнаты удушающую атмосферу.               Хуа Чэн медлил с ответом, точнее даже если бы он открыл рот, из него не вылетело бы ни звука. Какой-то ком, появившийся после этих слов, что разили страшнее стрелы и меча, не давал ему говорить. Будь Хуа Чэн живым человеком, эти сдавливающие горло тиски наверняка бы ещё и перекрывали доступ воздуху. Но это не значит, что Князь Демонов не мог почувствовать весь спектр душевной боли, что только возросла из-за отсутствия боли физической.        — Ваше Высочество, если есть что-то, что тебя беспокоит…        — О боги, прекрати меня уже так называть! Иначе я тоже не буду молчать, Собиратель цветов под кровавым дождем. И меня беспокоит лишь твоя нерешительность, великий, непревзойдённый Князь Демонов. Ты сделаешь это или мне найти кого другого? — жестко прервал своего мужа Се Лянь, даже не думая смягчиться под нотками надломленного голоса.        — Я тебя не пущу, — на мгновение в чёрном глазе Хуа Чэна промелькнула какая-то искра, а голос зазвучал тверже.        — А сможешь? — приблизился к лицу демона Се Лянь, кривя губы в усмешке.               Нет. Хуа Чэн не сможет. Дело не только в силе, он просто не в состоянии противиться воле Его Высочества. Даже если сам он будет страдать и желать смерти, он никогда не ослушается Се Ляня и тем более не принудит его ни к чему, неважно словами ли или силой.        — Что Его… вы хотите, чтобы я сделал? — проглотил привычное обращение Хуа Чэн, надеясь, что ответ не будет таким жёстким и невыполнимым, как он успел придумать.        — Чтобы. Ты. Взял. Меня, — выделяя каждое слово, отчеканил Се Лянь, — Я не девушка, и твоя нежность мне претит. Ты же демон, так? Я хочу увидеть твою настоящую сущность. Хочу чтобы ты взял меня грубо и без подготовки, поступил как настоящее животное, удовлетворяя собственную похоть.               Когда Се Лянь только пересёк порог их с Хуа Чэном спальни, остановился взглядом на широких плечах и мощной спине, что сужалась у талии, его решительность на миг пошатнулась, но чем больше Хуа Чэн противился, чем больше он напоминал загнанного охотником зверька, когда взгляд чёрного глаза выражал покорную безысходность, Се Лянь почувствовал себя впервые за долгие месяцы счастливым.               Хуа Чэн любил дразнить Его Высочество как в постели, так и в обычной жизни, но теперь пришло время Се Ляня. Он по полной отыграется на Князе Демонов, выжмет максимум из ситуации. Только Хуа Чэн всегда останавливался, когда чувствовал, что его шутки чуть было не зашли слишком далеко. Се Лянь останавливаться не планировал.        — Ваше Высочество…        — Прекрати! Не называй меня так и просто ответь! Ты сделаешь это или нет?!        Се Лянь вложил в свой голос весь клокочущий внутри гнев, всю боль, что он терпел так долго, и обиду за то, что счастье, в котором купался Сань Лан, обошло его стороной. Хоть в воздухе и прозвучал вопрос, интонации и звенящий голос давали понять, что это был приказ.        — Сделаю, — послышался короткий ответ, за которым последовал шелест быстро сбрасываемых на пол одежд.               Се Лянь хотел было самостоятельно избавиться от одежд, но Хуа Чэн перехватил тёплые руки и крепко связал их безжизненным белым поясом монашеских одежд, Жое для таких целей совершенно не годилась, и привязал к изголовью кровати. Хуа Чэн старался не смотреть на своего возлюбленного, на губах которого застыла кривая улыбка. Все происходящее было таким неправильным, в каком-то роде даже отталкивающим и противным.               Услышав слова Се Ляня о его натуре, Хуа Чэн почувствовал острую, колющую боль в сердце, и в голове промелькнула мысль, возможно похожую боль испытал и Его Величество, когда бывший ученик пригвоздил учителя к гробу.               Раньше Хуа Чэн воспринимал свою демоническую природу, как шанс, возможность быть вместе с бессмертным любимым, неотступно следовать за ним, оберегать и защищать, иметь силы и возможности для этого. Но теперь он возненавидел свою нежизнь. С каких пор Его Высочество думает, что Хуа Чэн скрывал от него свою истинную сущность? Где Хуа Чэн ошибся? Разве ж он когда-то причинял боль Его Высочеству? Давал повод усомниться в своей искренности?               Нет же. Хуа Чэн всегда был честен, если гэгэ просил остановиться, он останавливался, если Се Лянь чего-то желал, он это делал, исполнял даже неозвученные желания. Хуа Чэн мог быть груб и безжалостен с другими, но никогда бы не испытал гнева к Се Ляню. Это казалось чисто физически невозможно. Он ведь самый преданный последователь своего божества.               Стоило только представить, на что минуту назад Хуа Чэн согласился, добровольно растоптав свои чувства, и речь уже не могла идти ни о чем другом, кроме фанатичной преданности.               Князь Демонов сидел полностью обнаженный в благопристойной позе, подогнув под себя ноги и положив сверху руки. Алый полог кровати он задернул уже бессознательно, ведь Его Высочество не мог до конца расслабиться, если не чувствовал себя отделенным газовой тканью от остального мира. Верхние белые одеяния принца были сброшены им самим, ещё во время их разговора. Нижние Хуа Чэн без лишних прелюдий грубо распахнул, поотрывав с мясом завязки. В тот миг он ожидал увидеть хоть намёк на сопротивление или испуг на лице Се Ляня. Но принц лишь поежился от прохладного ветра, что спровоцировал бег мурашек по упругому животу и груди, и продолжал странно улыбаться.               В тот миг Хуа Чэн понял, что пути назад уже нет, а Се Лянь даже не думает отступать. Наоборот, подталкивая Князя Демонов к более решительным действиям, он прошёлся оголенной стопой по рельефным мышцам живота, после чего остановил ногу на груди демона, чуть надавливая пальцами. Поборов нестерпимое желание прижаться губами к аккуратным стопам, прочертить влажным языком дорожку до лодыжки, где более нет проклятой канги, прикусить, оцарапать небольшими клыками, Хуа Чэн поставил себе на грудь вторую ногу принца, хватаясь за завязки штанов, с треском разрывая их.               Штаны Его Величества неприглядной кучей упали на пол к остальным слоям бело-красных одежд. Се Лянь оставался невозмутимым как гора Таньшань. Обычно на его щеках в миг вспыхивал румянец, стремительно распространяющийся на шею и грудь. Сейчас же кожа оставалась оттенка благородной белой яшмы, грудь размеренно вздымалась и опадала, а если бы Хуа Чэн попытался прислушаться к сердцу возлюбленного, то заметил бы, что оно бьется медленно, как у спящего.               Князь Демонов с силой схватил лодыжки принца, грубо разведя ноги в стороны. Се Лянь и бровью не повёл, когда Хуа Чэн втиснулся между его развратно разведённых ног, лишь опустил взгляд на внушительных размеров орган демона. Головка только-только показалась из-за крайней плоти, и, если сейчас ничего не предпринять и не возбудить демона, едва ли они смогут продолжить. Жаль, что руки у Его Высочества были связаны его же поясом, так было бы проще и быстрее решить эту задачу, теперь же приходилось выкручиваться.               Дождавшись, пока темный взгляд Хуа Чэна вернётся на его лицо, Се Лянь приподнял и второй уголок губ, делая улыбку симметричной, и мучительно медленно прошёлся кончиком языка по нижней губе, в конце прикусив уголок. Принц выглядел развратно, губы призывно заблестели, а его взгляд, предвкушающий, скользнул по торсу демона, ненадолго останавливаясь на члене, после чего вернулся к лицу, с которого все ещё не ушли печальные черты будущего сожаления.               Се Лянь почувствовал, как рука Хуа Чэна предупредительно сжалась на левой лодыжке, но не удерживала. Поэтому принцу не составило большого труда снова положить свою ногу на грудь демона, скользнув выше, укладывая лодыжку в месте перехода шеи в плечо. Хуа Чэн помнил о желании Его Величества и вместо обычного трепетного поцелуя, похожего на касание крыла серебряной бабочки, он по звериному вгрызся в лодыжку принца. На языке тут же разлился металлический привкус. Се Лянь не дернулся, хотя после старых слов Хуа Чэна, что у него больше нет необходимости сдерживать и терпеть боль, он всегда дергался и пытался сжаться, чувствуя боль или дискомфорт.               Нижняя губа принца вновь оказалась прикушена. Хуа Чэн с ужасом узнал этот жест. Его Высочество таким образом пытался сдержать стон удовольствия. После бесчисленных занятий любовью немудрено, что Хуа Чэн стал безошибочно понимать язык тела, на котором больше всего любил изъясняться Се Лянь в их спальне.               Размашистым движением языка слизав струйку крови, Хуа Чэн пошёл дальше, оставив укус под коленкой, ощутив, как кожа под его холодными пальцами покрылась мурашками. Неужели Се Ляню это действительно нравится? Следуя плавным изгибам ноги принца, Хуа Чэн вскоре добрался до внутренней стороны бедра, откуда открывался чудесный вид на ещё не до конца налившийся кровью член и плотно закрытую дырочку Се Ляня. Что же с ней будет, если немалый орган демона войдёт в неё без подготовки?               Оставив ногу Его Высочества в покое, Хуа Чэн, обойдя вниманием член возлюбленного, склонился над выпирающей тазовой косточкой. Нет, не кусая ее. Так он делал в их обычные занятия любовью. Сегодня он оставил вокруг неё россыпь темно-фиолетовых засосов. Когда ледяные руки демона, наконец, перестали дрожать, он повёл ими от ключицы принца до затвердевшего от прохладного ветерка сосочка, ощутимо царапнув ногтями. Безжалостно схватив бусинку, оттянув, Хуа Чэн поднёс испачкавшиеся в крови пальцы ко рту Се Ляня, оставив на его приоткрытых губах вкус собственной крови.               Приняв правила игры, Его Высочество покорно слизал с губ кровавый след, быстро лизнув отодвинувшиеся пальцы демона, оставляя тоненькую нить слюны. Хуа Чэн шумно сглотнул. Как же это горячо. Се Лянь, скромный и неискушенный, вытворяет что-то за гранью фантазии, призывно изгибается в пояснице, как будто специально заставляя свои щёки покрыться румянцем. А ведь он мастерски сумел подчинить себе собственное тело. Так, что ему стоит приказать своим щекам заалеть?               Хуа Чэн опустил взгляд на соски принца. Один — расцарапанный, с тонкой корочкой подсохшей крови, второй — девственный и нетронутый. Се Лянь, проследив за взглядом демона, ещё немного приподнял уголки губ, как бы говоря: «Ты все правильно понял, продолжай» Князь Демонов выполнил просьбу Его Высочества, одной рукой грубо убирая следы крови, ногтем подцепляя маленькие ранки, заставляя их снова кровоточить. Второй сосок Хуа Чэн принялся терзать зубами. Отстранившись, он слизнул вязкую кровь сначала с пылающей бисеринки соска, затем с собственных пальцев. Хуа Чэн неотрывно смотрел за рвано вздымающейся грудью Се Ляня, как будто бы любуясь искусанной кожей вокруг сосков и повыше, под ключицами, Его Высочества.        — Ещё… — прошептал Се Лянь, увлажняя языком пересохшие губы.        — Нет. Это не тебе решать, — грубо накрыв рот принца ладонью, Хуа Чэн остервенело впился зубами в оголенную шею.               Его руки скользнули по спине принца. Тыльная сторона ладони неприятно терлась о нижние одеяния принца, которые по причине связанных рук невозможно сбросить. Хотя это мелочи. Они все равно ничего не скрывают.               Хуа Чэн в отличие от других демонов никогда не отращивал длинные ногти. Во-первых, ему самому с ними было неудобно. Во-вторых, он не хотел ранить Его Высочество во время подготовки. Поэтому сейчас он не смог бы оцарапать нежную кожу принца, даже если бы сильно захотел. Но и не выполнить желание Се Ляня он тоже не смел. В таком случае оставалось лишь сильнее сжимать пальцы, неизбежно приводя к появлению новых и новых синяков на талии и бёдрах.               Добросовестно разукрасив шею и плечи принца красными и фиолетовыми кровоподтеками, Хуа Чэн внезапно ощутил, как за это время у него успело потяжелеть в паху. Возможно какую-то роль здесь сыграли и трепыхания Се Ляня, который пытался освободить руки, что впринципе невозможно, учитывая каким количеством духовной энергии Хуа Чэн пропитал белый пояс. Его теперь разве что Эмин разрежет.               Отняв руку от лица принца, Князь Демонов стал искать ей под подушками флакончик с маслом, параллельно бросив взгляд на Се Ляня. Раскрасневшийся, с разметавшимися по подушкам волосами, с руками, наполовину прикрытыми рукавами белых одежд, а вторая половина была усыпана укусами. Взгляд поддёрнут дымкой и сосредоточен на лице Хуа Чэна, что вылил масла себе на ладонь и, не заметив какого-либо протеста со стороны Се Ляня, остатки флакончика разлил между двух округлых ягодиц, заставляя неподготовленную дырочку немного раскрыться и тут же сжаться.               Обильно смазав свой член, Хуа Чэн приставил головку к неразработанному отверстию, и на лице его застыла гримаса сожаления, на которую Се Лянь благополучно не обратил никакого внимания, нетерпеливо повиляв бёдрами и потянувшись к губам демона. Одновременно с неглубоким толчком Хуа Чэн запечатал губы принца своими, глотая всхлипы и вскрики, ибо его душа просто не выдержит всех этих издевательств.               Се Лянь, однако, все ещё не мог отделаться от чувства, будто его жалеют, а потому сам толкнулся навстречу, чувствуя, как нижняя часть тела непроизвольно дрожит, а дырочка горит огнём. Но и этого ему было мало. В отместку он прокусил нижнюю губу Хуа Чэна, после тщательно собирая юрким язычком сочащуюся кровь. Только Князь Демонов хотел вторгнуться в рот принца, углубив поцелуй, как Се Лянь стал ласкать его губу кончиком влажного языка, убирая щиплющее чувство с аккуратных ранок, сводя Хуа Чэна с ума.               Потеряв в этом безумии контроль, Се Лянь почувствовал один немилосердный толчок, заполнивший его до отказа. Больно. До одури больно. Это было неожиданно и больно настолько, что Се Ляню захотелось биться головой о стенку, а из глаз его побежали слёзы, но он и не думал останавливаться, продолжая языком провоцировать демона на ещё более жестокие поступки, что ко всем чертям разобьют его выдержку. Закинув свои ноги на талию Хуа Чэна, Се Лянь нетерпеливо повёл бёдрами, в ту же секунду ощутив внутри себя пустоту, что тут же оказалась заполнена с влажным хлюпаньем.               Хуа Чэн вылил слишком много масла, что вдобавок смешалось с кровью, и теперь все поступательные движения сопровождались этим пошлым звуком, но Се Лянь его точно не слышал, подмахивая бёдрами, чувствуя, как пальцы на его ягодицах сжимаются все сильнее то ли в попытке замедлить, то ли желая ускорить проникновение.               Мышцы ног и живота Се Ляня непрерывно сокращались, тем самым отзываясь на вспышки боли. Хуа Чэн входил грубо, глубоко, постоянно меняя угол, отчего боль простреливала позвоночник. Даже будучи в возбужденном состоянии Се Лянь не всегда мог выдержать подобную глубину проникновения, прося Хуа Чэна замедлиться и не входить на всю длину.               Сейчас же страдания принца не поддавались никакому описанию. Он метался в крепких руках Хуа Чэна, которые сжимали его столь сильно, что невозможно было отделаться от мысли, что в конце Се Лянь обнаружит у себя пару переломов. Слёзы застилали обзор, хотя в спальне горело слишком мало свечей, чтобы можно было разглядеть что-то находящееся на расстоянии дальше вытянутой руки. Щеки принца пылали так же сильно, как искусанная шея и соски. А из приоткрытого рта вырывались всхлипы и крики, от которых уже охрип голос, по-прежнему находивший в себе силы просить и умолять. Если бы остановиться…        — Ещё… глубже, пожалуйста… Хуа Чэн, умоляю, продолжай… градоначальник Хуа…               Внезапно Се Лянь почувствовал, что его руки схватили за белый пояс и резко дёрнули наверх, поднимая и заставляя обвиться вокруг шеи демона. Теперь Се Лянь сидел на бёдрах Хуа Чэна, что с большим остервенением стал вбиваться в принца, которому казалось, будто все его органы поменялись местами. Внутренняя сторона бёдер сделалась ещё более влажной. Горячая кровь пачкала и Хуа Чэна, и простыни под слившимися воедино телами.               Князь Демонов отстранился от ключицы принца, взглядом пожирая возлюбленное лицо. Если бы его сердце имело свойство биться, оно бы уже обратило в пыль грудную клетку. Утончённое лицо Его Высочества с плавными чертами и бледной кожей кануло в лету. На щеках ярче рассвета полыхал румянец, влажные, искусанными, а оттого кроваво-красные губы приоткрыты и услаждают слух демона мольбами продолжать и стонами, полными удовлетворения. Светло-карие глаза прикрыты, а с их уголков сыплются жемчужины слез, угрожающие похоронить Хуа Чэна в созданной сокровищнице. Весь вид Се Ляня будто кричал о том, насколько ему сейчас хорошо, точно он ловил неописуемый кайф от этого занятия «любовью». Этот развратный вид, излучающий похоть и удовлетворение, заставил член Князя Демонов болезненно заныть, желая скорее получить разрядку.               Горячее, влажное нутро непрерывно сокращалось вокруг жестокого вторженца, даря тому непередаваемые ощущения, одновременно с эти лишь усугубляя собственное положение и травмируя нежные стеночки, что тщетно пытались сжаться и замедлить продвижение увеличившегося до максимальных размеров члена демона. До побеления костяшек сжав талию Его Высочества, Хуа Чэн проникал в принца, пока не достиг пика наслаждения, залив содранные и раздражённые стеночки своим семенем.               Вместе с этим пришло и осознание собственных поступков. Все закончилось, ему больше не нужно быть чудовищем. Осторожно покинув тело принца, Хуа Чэн опустил Се Ляня на подушки, не осмеливаясь опустить взгляд вниз и увидеть дела рук своих. Развязав белый пояс и освободив обмякшие руки-веревочки, чёрный глаз впился в неприглядные кровавые следы, появившиеся на запястьях из-за трения кожи и туго затянутой ткани. Синяки и засосы, стремительно наливающиеся кровью, заставляли мертвое сердце Хуа Чэна ожить и отправиться в путешествие по кругам ада. Сможет ли он когда-нибудь избавиться от угрызений совести?               Красота наследного принца Сянь Лэ по праву считалась уникальной, единственной в своём роде. Юноша вобрал в себя самые притягательные черты своих родителей и всего рода Се. Но Се Лянь не был единственным представителем древней династии, доживший до наших дней. Все, кому довелось лично встретиться с Лазурным Демоном, сейчас бы, глядя на распростершегося на мокрых простынях принца, утверждали, что Ци Жун каким-то неизвестным образом вернулся из небытия. Не только фамильная красота, но и выражение лица Се Ляня соответствовали образу безумного демона.               Се Лянь чувствовал боль во всей верхней части тела, нижнюю он просто не хотел признавать своей. Румянец быстро сошёл на нет, отчего кожа приобрела мертвенно-бледный оттенок обескровленного человека. Приоткрытые губы сжались в линию не толще листа бумаги и также побелели. Бессильно свернувшись в комочек, Се Лянь обнял колени руками, желая поскорее исчезнуть.        — Ненавижу… — на этих словах Хуа Чэн вздрогнул и опустил голову, ожидая именно этих слов в ответ на свой поступок, — Как же я себя ненавижу…        — Ваше Высочество… гэгэ, — ласково звал Хуа Чэн, не решаясь прикоснуться к свернувшемуся на огромной кровати Се Ляню, которого била крупная дрожь.               Наследный принц не отзывался, потому что не слышал ничего. Кровь кипела и бурлила, в ушах звенело так, что хотелось волком выть. Се Ляню было больно. Нестерпимо больно от того, что его Сань Лан сотворил с ним. И физическая боль меркла перед тем, с какой силой его чувство безмерной любви к этому демону сдавливало обливающееся кровью сердце. И в тоже время на душе стало легче — иллюзия, наконец-то, рассеялась. Его собственными стараниями, его гнилым языком, что после всех произнесённых слов следует вырвать с корнем и ему же скормить.               Се Ляню казалось, если бы Хуа Чэн действительно любил его столь сильно, как всегда утверждал, тогда он бы ни за что на свете не поступил бы так. Не согласился бы стать причиной боли и страданий своего божества. Впервые в жизни отказал бы Се Ляню. Хотя воспоминания того, как жалко принц выглядел, унижался ради желаемого, подмахивал бёдрами, плакал и умолял о большем, быстро напомнили виновника этого события, что мрачной тенью ляжет на их будущее.               До какой степени у него отсутствует стыд, что он решил переложить вину за случившееся на своего возлюбленного? Именно Хуа Чэн из них двоих пострадал сильнее. Тело Се Ляня ничто по сравнению с растоптанными чувствами и разбитым сердцем Сань Лана.        — Прости, С-Сань Лан… прости… — сил в теле совершенно не было, и все, что оставалось Се Ляню, это сквозь душащие его слёзы просить прощения и дрожать, подобно осиновому листу на ветру, — Тебе стоило меня убить… Почему… ты этого не сделал?.. Неважно… Просто убей меня…        — Гэгэ, не виноват. Это Сань Лан был невнимательным. Это он не заметил тревог гэгэ или, сам того не понимая, стал их причиной. Это Сань Лан тот, кто должен унижаться и просить прощения. Гэгэ… я…               В несвойственной для него манере Хуа Чэн запнулся на полуслове, не в силах продолжить. Стоило ему на секунду утратить контроль, и взгляд его упал на бледные ноги Его Высочества и те кровавые реки, что он породил своим варварством. От увиденной картины, казалось даже кожа мертвеца побелела на несколько оттенков, челюсти намертво прилипли друг к другу, а губы точно оказались зашиты невидимыми нитками. Такое не развидеть.               Между двух округлых холмов плоти, хранивших отпечатки сильных пальцев демона, царил первозданный хаос из интимного масла, крови и спермы. Анус оставался открытым и весь полыхал. Нестерпимо больно было даже смотреть на него, так что Хуа Чэна стали посещать мысли одна страшнее другой. Беспощадно истерзанная дырочка, кожа вокруг которой набухла настолько, что казалось, будто внутренние стенки готовы вывалиться наружу, все ещё подергивалась, извергая красно-белую жидкость.               Се Лянь лишь едва слышно всхлипывал, никак не реагируя на слова Хуа Чэна. Он совершил за свою жизнь столько ошибок, что уже должен был научиться не совершать их. Однако, этот вечер ему наглядно продемонстрировал крылатое выражение — наступать на одни и те же грабли.               Се Лянь второй раз в жизни пожалел о своём поступке так сильно, что возжелал смерти. Хотелось прямо сейчас призвать Жое и повеситься. И плевать на то, что он бессмертный небожитель, он будет болтаться в петле, пока смерть не сжалится над ним и не заберёт его в свои владения! Лишь бы только сбежать от Сань Лана так далеко, как это возможно, чтобы не иметь даже призрачного шанса вновь услышать его голос, встретиться с пронзительным взглядом единственного чёрного глаза, коснуться бархатной и тоже время ледяной кожи.               Хуа Чэн — сильнейший среди непревзойденных демонов, великий Князь, Собиратель цветов под кровавым дождем, уважаемый градоначальник Хуа, милый и добрый Сань Лан заслуживает всего самого лучшего. И Се Лянь не подпадает под определение «самое лучше из всего существующего»               Внезапно Се Лянь ощутил, как мурашки побежали вверх по позвоночнику, исправно предупреждая об опасности. Рука действовала на чистых рефлексах, звонко ударяя кисть, потянувшуюся к перепачканным нижним одеяниям принца. Осознав, что он сейчас натворил, увидев в чёрном глазе застывшую горечь сожаления, Се Лянь окончательно определился — смерть его единственный выход.        — П-Прости… нет… нет, я… я… я… я…               Когда голова прояснилась, а непонятная каша превратилась в перепутанные мысли и фразы, Се Лянь бесконечно много повторял одно и тоже, пока его не прервал хриплый голос Хуа Чэна, не осмелившегося поднять взгляда.        — Ваше Высочество, здесь нет вашей вины. Лишь я… поступил недостойно…        — Сань Лан лишь выполнил мое желание! — закричал Се Лянь, закрывая лицо руками, содрогаясь от новой волны боли и слез, — Я… не прав… Я ошибся!.. Я не д-достоин жизни!.. Возненавидь меня, у-умоляю!.. ещё сильнее… сильнее, чем я с-сам… с-себя…               Не в силах больше слушать отчаяние и безысходность, с которыми проклинал себя принц, боль, что сквозила в каждом слове Се Ляня, и поглощала его изнутри, безудержный гнев и ненависть, направленные на самого себя и ни капли на Князя Демонов, Хуа Чэн, забывая о собственном страхе и волнении, обнял Его Высочество со спины. Нежно, стараясь не причинить лишней боли, оставлял трепетные, почти невесомые поцелуи на солоноватой коже шеи, будто вымаливая прощение за прошлые поступки.               Почему он не может забрать эту боль себе? Не физическую, она просто ничто в сравнении с той, от которой так стремится убежать Се Лянь. Как же он был до смешного отчаян, умоляя Князя Демона о прошедшем варварстве. А ведь он просто пытался убежать от той глубокой, душевной боли. Если бы только Хуа Чэн заметил ее раньше…        — Гэгэ, я не в силах тебя убить, как и возненавидеть. Ты слишком важен для меня, чтобы я мог от тебя отказаться. Ты смысл моей жизни. Причина, по которой я буду тысячу раз умирать и столько же возрождаться. Если же я однажды возненавижу тебя, то убью себя прежде, чем ты узнаешь о моих чувствах. Я уйду…        — Не уходи! — внезапно прервал демона Се Лянь, мертвой хваткой вцепляясь в ледяную кисть на своей груди, точно от этого зависела вся его жизнь, и голос его зазвенел как и в тот момент, когда он отдал приказ Хуа Чэну. Этот звон породил не гнев, а отчаяние и слёзы, — Не смей уходить! Не оставляй меня никогда!        — Никогда. Гэгэ, никогда, — уверенно прошептал на ухо принцу Хуа Чэн, безмолвно уронив слезу, в которой жило и счастье, и облегчение, и боль, и страх, столько чувств, что казалось живое сердце просто не выдержит их и остановится.               После всех озвученных слов и обещаний, вновь нежных и заботливых рук, дарящих безмерную любовь Сань Лана, что не исчезнет и не рассыплется серебряными бабочками, что бы Се Лянь ни сказал и ни сделал, принцу оставалось только расплакаться. Горько и навзрыд, попытаться повернуться к Хуа Чэну, но тот будто предвидя, какими мучениями обернётся даже малейшее движение для Се Ляня, сам перелег, позволяя уткнуться красным лицом в свою грудь.               Хуа Чэну оставалось лишь аккуратно гладить содрогающуюся спину, пока Се Лянь наконец не устанет и не обмякнет, вверяя всего себя любимому, что едва различимым движением поменяет положение рук, просунет одну под коленями, другую под грудью, и, подняв Се Ляня, точно он ничего не весит, понесёт его… а куда уже не важно. Се Лянь слишком устал, боль все ещё отказывается покидать его душу и тело, и юноша слишком доверяет Сань Лану. Это то самое доверие, когда любые вопросы излишни.               Пряча своё заплаканное лицо на груди демона, Се Лянь скорее слышал, чем ощущал парящие шаги Хуа Чэна, которыми он прошел через дверной проем и принц почувствовал, как оказался в комнате с повышенной влажностью, подчиняясь которой кончики его волос слегка завились.               Сань Лан подошёл со своей ценной ношей к огромному бассейну, от водной глади которого поднимались клубы горячего пара и медленно опустился в воду, после чего подошёл к специальной подводной ступеньке, на которой было удобно сидеть во время омовения, и, опустившись на неё, вновь взял на себя заботу о Его Высочестве, точно это сама собой разумеющаяся вещь. От этой нежности и заботы на глаза Се Ляня навернулись слёзы.               Из одежды на Се Ляне практически ничего не оставалось, а то, что было Сань Лан быстро снял, даже не коснувшись кожи принца, и отбросил в сторону, взглядом превращая кусок ткани в горстку пепла. Почувствовав, как рука Сань Лана соскальзывает с груди, Се Лянь ощутил разрастающуюся пустоту в душе и появившееся за место привычного тепла непомерное, всепоглощающее чувство одиночества. И холод. Несмотря на горячую воду, Се Лянь покрылся мурашками, будто стоял влажный и раздетый на продуваемой всеми четырьмя ветрами террасе.               Верно истолковав дрожь принца, Сань Лан остановил свою руку на чуть впалом животе, только после этого жеста почувствовав, как Се Лянь расслабился. Принц недвижно сидел на коленях демона, погруженный до середины груди в воду. Хуа Чэн ласково надавил на плечо Се Ляня, без резких движений укладывая его спину на свою грудь, а голову позволяя откинуть на крепкое плечо.               Небожитель и демон не раз прежде точно так же сидели в этой купальне, правда на румяных лицах их всегда играла умиротворенная, счастливая улыбка, но никак не маска безразличия, за которой пара привыкла на протяжении сотен лет прятать свои чувства. Только вот плавные черты лица Се Ляня напряглись и заострились, из-за адской боли, которой полыхала нижняя часть тела. Хотя Сань Лан уже успел поколдовать над водой, благодаря чему мышцы, точно песком забитые, обмякали, а боль постепенно сходила на нет.               Оба не проронили ни звука.        — Сань Лан, прости меня за случившееся, — собрав в кулак всю свою храбрость, разрушил тишину Се Лянь, роняя голову себе на грудь.        — Гэгэ… почему? — спросил Сань Лан, надломленный голосом умоляя об ответе.        — Не знаю. Я даже не думал… ни о чем таком… и ни о чем другом тоже не думал… будет ужасно, если я скажу, что все получилось само собой, — с горькой насмешкой ответил Се Лянь.        — В том, чтобы говорить правду, нет ничего ужасного, — тихо ответил Сань Лан.        — Сама правда ужасна, — отказываясь поворачиваться лицом к собеседнику, иронично заметил Се Лянь.        — Я приму от тебя все. Если я готов пережить муки несравнимые с жизнью, тысячу раз умереть и, прорвавшись через пламя преисподний, вернуться к тебе, неужели я не смогу выслушать правду? — задал риторический вопрос Сань Лан, под водой мягко проглаживая дрожащие кисти Его Высочества.        — Ты прав, как и всегда. И касаешься меня также нежно. Сидишь сейчас со мной, заботишься обо мне, хотя внутренне боишься, что я прогоню тебя, разозлюсь за это, скажу, что больше не хочу тебя видеть. И все же ты здесь, — Се Лянь тяжело вздохнул, перед глазами все поплыло, но он продолжал рассказ своим охрипшим голосом, ведь Сань Лан заслуживал знать правду, — Ты всегда был таким нежным и заботливым, идеальным. И все вокруг тоже было прекрасно, точно все происходило не по-настоящему. Не со мной… И продолжая думать об этом, я и посчитал, что все вокруг сплошной обман. Иллюзия, что ты создал, в которую ты заставил меня поверить. Жизнь в Призрачном городе и за его пределами совершенно разная… Там столько проблем и ненависти. Поэтому мне было трудно поверить, будто все происходящее со мной взаправду. И я так хотел, чтобы этот обман закончился…        — Гэгэ, — выдохнул Сань Лан, прижимая принца, чувствуя, как тот балансирует на грани истерики, но продолжает рассказывать о том, что замалчивал все это время, ведь начни Се Лянь этот разговор раньше, и острая боль пронзала бы его сердце, как пронзали его тело тысячи мечей.        — …Мне было больно от мысли, что ты меня обманывал, водил за нос с самой первой нашей встречи тогда в монастыре Водных каштанов. Я хотел, чтобы ты прочувствовал мою боль, и в то же время я хотел сбежать от своей, — внезапно губы Се Ляня тронула нежная улыбка, будто он вспомнил что-то хорошее, но в следующий миг в прекрасные черты исказились будто от сильной боли, — Ты выглядел таким счастливым, тогда как я постоянно слышал за своей спиной столько грязи. Я не настолько толстокожий, чтобы постоянно терпеть это… и после того, как мне пришлось заново пережить все эти восемьсот лет… для тебя тогда сколько времени прошло? А для меня вся жизнь. И «я», тот старый «я» — семнадцатилетний наследный принц Сянь Лэ, со старыми взглядами и убеждениями, я не мог не думать о прожитых годах, не мог воспринимать их так, как это делал новый «я» — дважды свергнутый мусорный бог.               Сань Лан мягко повернул принца на своих коленях, нестерпимо желая заглянуть в любимое лицо, а уж после ответить на это тяжелое признание. Се Лянь поднял взгляд, лишь когда рука демона самыми кончиками пальцев коснулась его щеки, убирая влажные дорожки. От слез кончики глаз и носа раскраснелись, и Сань Лан, чувствуя вину за это, трепетно их поцеловал, после чего оставлял поцелуи по всему лицу принца, не в силах словами выразить все кипящие в его душе чувства. Оставалось лишь передавать их через прикосновения легче крыла бабочки.        — Гэгэ, — мягко позвал Сань Лан, поймав неуверенный взгляд Се Ляня, — В тебе все ещё живет маленький принц, что верит в справедливость и стремится к прекрасному. Не убивай его, ведь «он» тоже часть тебя. Нового тебя, что пережил больше боли, чем кто-либо другой, и не потерял свою человечность. Я не могу не восхищаться силой твоего духа, для меня ты навсегда останешься самым сильным и прекрасным. Ты — мое божество. Как бы я ни старался, я не смогу догнать тебя, стать таким же сильным как ты. Я лишь могу продолжать всеми силами защищать тебя, идти на смерть ради тебя и при этом оставаться тем же маленьким мальчиком, которого ты увидел падающим с крепостной стены.               Пока воздух колыхался под действием негромких слов, чувства Се Ляня успели умереть и заново родиться, стать еще сильнее, чем прежде. Такие сильные чувства просто невозможно испытать смертному, ведь, если раньше принц не представлял свою жизнь без Сань Лана, то сейчас страшно представить, каких высот достигла его любовь. Зардевшись от макушки до пят, Се Лянь уткнулся в грудь демона, едва слышно отвечая.        — Я не такой…        — Такой, — прервал принца Сань Лан, целую чёрную макушку, — И я буду тебе это повторять, пока ты не поверишь в это… Прости, гэгэ, я не настолько сильный, чтобы изменить целый мир и людей в нем. В моей власти лишь Призрачный город, но я могу всегда быть рядом с тобой, чтобы ты не чувствовал себя одиноким в остальном мире.        — Не надо, Сань Лан. Я счастлив, что у меня есть место, куда я могу вернуться. Знаешь, Призрачный город — мои личные девятые небеса, — с улыбкой ответил Се Лянь, поднимая голову на тепло улыбающегося Сань Лана, для которого это была самая лучшая похвала.        — Ты дома, — выдохнул в самые губы принца Сань Лан, не принуждая принца, давая ему выбор, который он, не раздумывая, принял, мягко накрывая губы демона.               Этот поцелуй наконец исполнил желание Сань Лана, и забрал из души принца всю ту терзающую внутренности боль. Медленный, тягучий, пропитанный чувствами поцелуй дарил обоим неописуемое чувство блаженства, абсолютного единения. Он же окончательно рассеял страх, что мерзко нашёптывал им на ухо, будто они потеряют друг друга. Но разве ж это возможно тогда, когда они не представляют своей жизни друг без друга? Когда они необходимы друг другу словно воздух?               Оторвавшись от нежных губ любимого, Се Лянь застыл и внутренне напрягся, разглядев на дне черного зрачка непомерное отчаяние, которое после почувствовал и в голосе и в объятьях. Болезненных, но он готов был вытерпеть любую боль, лишь бы только убрать то отчаяние из взгляда и из души Сань Лана.        — Ваше Высочество… никогда больше не просите меня ненавидеть вас. Не просите… убить вас… Я… Я не выдержу…        — Никогда. Сань Лан, никогда, — ещё сильнее прижавшись к демону, будто желая раствориться в нем и стать единым целым, ответил Се Лянь, ещё долго не размыкая объятий.