Боги не умирают

Человечьи руки не могут обнять тебя так, как укроют крылья. Я стану птицей, и ни тоске, ни страху, ни боли, ни смерти тебя не отдам. Пахнет ладаном и корицей, горит светильник, вьётся горячий дым. Я держу тебя за руку, я прошу за тебя всех богов, я готова сдохнуть сама, я буду с тобой всегда. Только, пожалуйста, не умирай. *** Боль сожгла все мысли; в голове было пусто, горячо и странно легко. Слёз уже не было, руки не дрожали. Восприятие и память казались прозрачными кристаллами. Стало понятно, зачем понадобились годы фанатичного увлечения травами, анатомией и лекарским искусством. — Я смерть, но я придумаю, как тебя воскресить, — шепчет Инпу. Нужно время. И нужно сохранить тело, пока не будет найден способ вернуть отца к жизни. — Исида?.. — спрашивает робко, ожидая злого и колкого ответа на любую просьбу, чувствуя себя подкидышем, виноватым в гибели Осириса. Но в глазах мачехи нет ненависти. И никогда не было. «Ты с самого начала был для меня сыном. Я не виню тебя в его смерти. И… ты это всё, что от него осталось». — Что, Инпу? И становится немного стыдно за свой страх. В горе и боли — каменной скорлупе, сжимающей сердце, каждый одинок. А вера и надежда объединяют. — Помоги мне. Смола кедра. Мирра. Киннамон — масло со сладким тревожным ароматом. Расплавленный пчелиный воск. От горячего запаха кружится голова. Тихий шёпот Инпу — то ли заклинания, то ли что-то другое, ещё более таинственное и пугающее. К первому этапу мумификации Анубис Исиду не допустил, мягко сказав: «это не для тебя». Закрылся в комнате, где лежало тело Осириса, и только через несколько часов полной тишины открыл дверь: растрёпанный, бледный, с тёмными кругами под глазами. — Теперь ты. Исида начинает обматывать тело мужа льняными лентами, пропитанными благовониями. Касается неподвижной бледной ладони, нежно сжимает ледяные пальцы — и вдруг вздрагивает и замирает. Инпу смотрит на неё — безмолвное: «что случилось?» — У него всегда были такие тёплые руки… Слеза дрожит на ресницах; Исида моргает и капля стекает по щеке, падает на землю кусочком ладана. — Боги не умирают. Слышишь, мама, боги не умирают! Я сам смерть, я точно знаю! Инпу почти кричит, и сейчас он не просто верит в свои слова, он ЗНАЕТ, что отец вернётся к жизни; в отчаянии Анубис, кажется, видит будущее. Стараясь не смотреть Исиде в глаза, Инпу поднимает ладан с земли, зажигает смолу прямо на ладони. Дым поднимается к потолку. Тлеющий ладан почему-то не обжигает руку. Анубис впервые назвал жену Осириса мамой. — Теперь ты выходи, Инпу, — тихо говорит Исида, — это не для посторонних глаз. Оставшись наедине с мужем, Исида гасит все светильники. И только распахнутые крылья коршуна — птицы Хат — тихо светятся в полной темноте. Человеческие уста не могут произнести слова, которые нужны сейчас, лишь птичий клюв способен на это. Человеческие руки не могут обнять любимого так, как укроют его крылья. Слёз не сдержать, но Исида знает: да, боги умирают, но умирают не навечно. И даже будучи мёртвыми, могут дарить жизнь. Исида выходит из дома в безмолвную ночь, полную звёзд. Анубис сидит прямо на песке, прислонившись к стене и уткнувшись головой в колени. Ждал, не уходил, не ложился спать. — Инпу, у тебя будет брат. И неясные видения будущего складываются в голове бога смерти в чёткое знание.