* * *
А начиналось более чем невинно. Это потом некоторые говорили, что Жюли Визон злостно всё подстроила. А она всего лишь делилась с Монтанелли: – Отец Лоренцо, к слову о подругах, ведь Инфинити Джексон пару недель как сюда приехала, я пригласила. Знаете такую? – Знаю. И не просто наслышан. Она одно время любила поехидничать у меня в комментариях. Но надо совершенно не иметь сердца, чтобы всерьёз ругаться с этой девочкой после всего, что ей пришлось пережить. Я ей только однажды написал, и то в личку, мол, а много ли вы, дитя, знаете по-итальянски? Это после того, как она уверяла, что у меня английский как у пятиклассника. – Да, в её духе, над моим английским она тоже постоянно издевается. Резкая она, даже с друзьями. Но оно и неудивительно. И что она вам ответила про итальянский? – Ты не поверишь. Записала мне голосовое, в котором старательно попыталась спеть “Romantici” Виолы Валентино. Голос у неё громкий, вот слухом Бог обделил, но не переврала ни одного слова. – Ничего себе! Такой неочевидный выбор! А знаете, вы её тогда вряд ли заметили, но она была в толпе, когда мы все провожали Иржи и Мирека в Индию. Могу спросить, видела ли она вас… – Да зачем, неудобно. В конце концов, дружит она с тобой и ехала сюда явно не затем, чтобы заявить какому-то старому кардиналу, который даже уже таковым быть перестал, мол, я три дня гналась за вами, чтобы бросить вам в лицо, до чего же вы мне безразличны! Жюли долго смеялась, но потом заметила: – Ну вот, теперь мне правда интересно, почему она цепляла именно вас.* * *
На этот вопрос, пожалуй, и сама Инфинити не ответила бы сходу. Если бы, допустим, пару лет назад её спросили, кто такой в её глазах кардинал Монтанелли, она ответила бы: ну, ещё один замшелый бумер, вот из-за таких, как он, планета загибается, а валят это всё на последующие поколения, включая наше. Но ведь почему-то она же осталась именно на его канале! Да, часто он говорил смешные глупости, особенно про прививки, но, впрочем, у Инфинити была мечта – одна из – в жизни больше не иметь никаких дел с официальной медициной. Учитывая, сколько в этой системе некомпетентных и продажных придурков, изрядная часть которых участвовала в создании легенды о бедной девочке – о ней самой. Легенды, которая медленно эту бедную девочку убивала. Вот как-то так и получалось, что порой речи Монтанелли затрагивали в душе девушки какие-то струны. Нет, доброта и всепрощение – это было не по ней, не в этой жизни, где всё надо выгрызать зубами. Деятельная доброта – уже лучше, главное, чтобы всю материальную часть помощи не растащили по дороге всякие «особо нуждающиеся», «самые тяжелобольные в мире» и просто жулики. Инфинити так и писала порой в комментах, мол, святой отец, вам каждый первый сядет на голову, осторожнее! Прямо аж жалко его было, вот так и переходил из категории «отойти и поржать» в категорию «обнять и плакать». К тому же он любил ёкаев и никак не противопоставлял их людям. А уж простая жизнь, ограничение потребностей – это и вовсе приходилось по сердцу. Потому что таким путём вполне ведь можно уменьшать вред планете, а своим примером вдохновлять других. Да и не такой уж он и бумер. И вовсе не такой старый. Инфинити примерно так и сказала приятельнице тогда, в день проводов. Правда, Кэт, весёлая, раскованная Кэт Эрнандес, которую язык бы не повернулся назвать толстой, и дело не в политкорректности, просто она реально была так необъятно-прекрасна! – так вот, Кэт посмотрела на Инфинити очень подозрительно. Всё ещё мыслила как человек, пишущий фанфики про реальных людей. И для неё Монтанелли потерял всю свою притягательность вместе с сутаной. Как же, никаких тебе сладких запретных тайн и прочего! – Подруга, – сощурилась Кэт (так до конца и не отвыкла от очков), – у тебя что, тоска по отеческой фигуре? Что ты как… – Как кто? – Как фанатка. Вот уж ты-то точно лепишь свою жизнь сама, без оглядки на кого-то! – Разберусь. Сказала как отрубила, это она умела. И даже слишком хорошо, и даже с людьми, которые были ей симпатичны. А вот думала потом долго.* * *
И было весёлое сборище, музыка, танцы, попытки заодно что-то доказать – прежде всего, и это, к счастью, получалось всё больше само, то, что такие разные люди и не менее разные ёкаи дружно находят общий язык. Компания собралась, как всегда, очень пёстрая, но вот теперь-то Монтанелли ясно видел Инфинити Джексон. Хотя разве пропустишь её такую, босиком, в центре круга танцующих! Смуглая, быстрая… Он и не заметил, как она оказалась рядом. Осознал, только когда потянула его за рукав – туда, в круг. – Меня? Серьёзно? Смотрят же все! – Ну а чем плохой повод познакомиться лично? А, да, их же так и не представили друг другу! – Я не танцую, дитя моё. – Да тут все как умеют… Шаг, шаг, поворот. В общем кругу, но друг против друга. Ещё чуть – и сознание уплывёт, эти современные ритмы расколют последние мысли в голове, и покажется, покажется… что больше и нет никого вокруг. А в следующую секунду Монтанелли обнаружил себя сидящим на земле. Моргал непонимающе, видел встревоженные лица. Мари, ещё кто-то… Помогли подняться, повели под руки в палатку первой помощи. Уложили. Были чьи-то ладони на лбу, потихоньку становилось легче. И всё же – будто туман вокруг. Бывший кардинал с усилием повернул голову. На соседней койке лежала Инфинити и неловко улыбалась. – Святой отец, мне тоже стало нехорошо. Иногда я переоцениваю свои силы, простите. – Вам не за что извиняться, – он не без труда подбирал английские слова, – и, пожалуйста, не зовите меня званием, право на которое я утратил. – А как тогда? – Да можно просто по имени. Ну ведь правда же, одно дело слышать слово «отец» во всех вариациях от Жюли и Мари, и совсем другое – от этой девушки, не надо так. – Мм, я попробую. Лоренс… Лоренцо. Повисла пауза. Странная, ломкая. Будто что-то случилось такое, что уже не отыграть назад. Молчание нарушила снова Инфинити: – Я бы хотела… если бы мы оба пришли нормально в себя, я бы попросила наших организаторов поставить какой-нибудь старый-старый медляк. Старше меня. И это был бы танец, которого не было у Ральфа и Мэгги. – Опасно же, Инфинити, когда такое кончалось добром? Всё хуже, поверьте, всё куда хуже, правда опасно танцевать босиком, будто ты одна в первобытном раю, это даже священников превращает снова в мужчин. – Это вы мне тут на Эсмеральду и Клода Фролло намекаете? Ну нет, зря. Фролло был редкостным козлом, а вам… вам можно шить что угодно, но только не харрасмент. Давайте-ка помиримся на «Шоколаде», если иметь в виду книгу. Конечно, детей у меня нет и кондитерка только покупная, да и от той заставляю себя отказываться… но да, я с прошлым. – Да я ведь тоже, я далеко не кюре Рейно. И мне это куда как менее извинительно, нежели вам. – Оп, – сказала Инфинити и пару раз хлопнула ресницами. И тут же стрельнула в Монтанелли тёмными глазами: – Хотя да, странно было бы по-другому. Больше они толком и не расставались.* * *
– Кошмар какой-то! – кажется, настолько сильно Мари Визон, теперь уже Кинзан, не возмущалась со дня того самого скандала с чехами. – Что они сделали с монсеньором, над ним же все теперь смеются! – Он, по-моему, не сильно обижается, – хихикнула Жюли, – но мы можем спросить у него самого. Пока они не уехали в свою глушь. – Вот именно, в глушь, мне туда не наездиться в моём-то положении, к тебе вот завалилась, но то к тебе, а он же говорил, что его на всех хватит! Это всё ты! – Почему сразу я? Я всего лишь сказала отцу Лоренцо, что негоже ему быть одному, и пожелала, чтобы он, во имя всего святого, не нашёл себе какую-нибудь мымру и зануду. Он женится на моей подруге. Инфинити не мымра и уж точно не зануда. Что не так? – Начать с того, что она даже не католичка! – Сказала жена Санзо Хоши. – Едем дальше, может, они и жениться-то не будут, все эти твои друзья считают, что брак – пережиток прошлого, что заключать его глупо, тупо и нелепо! – Не все. Инфинити, я думаю, в меру всё равно, а вот для нашего монсеньора отца это важно, так что она пойдёт навстречу. – Ну пусть даже так. Но ей же лет меньше, чем мне! – Но побольше, чем мне. Согласна, это не сильно меняет дело, но факт. – Всё равно, все же смеются! На крайнем интервью она ему говорить не давала, а просто заткнула сельдерейным стеблем, который до того кусала с другого конца! По-твоему, это мило? Все же теперь прохаживаются по поводу того, зачем именно монсеньор Монтанелли грызёт сельдерей! Уже даже прозвище придумали, нехорошие люди, – «его сельдерейшество»! Креста на них нет! – Ну не волнуйся ты так, тебе вредно, поехали к нему, успокоишься… Знаешь, я видела его глаза. Оно того стоит. – И вот почему ты его понимаешь лучше меня? Ещё к тому же он тебя слушается… Ладно, зато я хочу попросить позволения официально сменить имя на Мари Монтанелли Кинзан. Главное, чтобы он разрешил, само-то по себе это никакой не криминал, мой вот был по цивильному паспорту Корью Кинзан, но никогда не любил имя Корью, хоть и учитель его выбрал, и вполне официально сменил его на Санзо. – Ага, почему нет, и про него, и про тебя. Поехали, коза моя любимая! – Ты козее коза. Ну да хоть машину водишь нормально, а не как мой родной муж!* * *
Прошло несколько месяцев, Мари, правда, ещё не родила, а вот Инфинити с Лоренцо считали, что уже обжились в своей глуши. Просыпались рано, он вставал на поклоны, она делала гимнастику, оба уважали предпочтения друг друга. Еду частью выращивали сами, частью добывали в деревне – бывало, и за деньги, но чаще в обмен, и не только и не столько на плоды огорода, сколько на доброе слово и деятельную помощь. Подолгу гуляли, и это было просто здорово. А маленькие разногласия если и начинались, то к вечеру. – Инфинити, я скоро ложусь! И тебе советую, скоро будет совсем холодно! – Да погоди, я работаю, мне статью сдавать надо, я не виновата, что тут сеть нормально ловит только на крыше! У неё выходило раза в три громче и звонче, чем у него, и Монтанелли вздыхал: – Вот так перекликались во дворах моего детства. Все соседи всегда были в курсе всего. – Не хочешь орать как в старом Неаполе – пиши в мессенджер, несложно же! А если я спрыгну – ты меня поймаешь? Он только головой качал: – Нет, у меня спина болит. – Хотя бы честно. Вернее, нет, нечестно, но так в духе отца Монтанелли. Поклоны класть у тебя спина не болит, а вот в моей способности спрыгнуть без последствий ты сомневаешься и за меня беспокоишься. Ну и то правда, меня тело предаёт не как вон у Кэт в фанфиках, а куда подлее и опаснее… Ему не хотелось это комментировать, и он всё-таки уходил, а минут через двадцать Инфинити и правда получала сообщение: «Ушёл спать». Всегда с такой грустной точкой в конце, будто всё безнадёжно. Никогда никаких смайликов, Лоренцо их не признавал, а вернее – так и не научился с ними дружить. Инфинити всегда отвечала горстью, и довольно вызывающих, но это же лучше, чем словами, каким-нибудь выбрыком из серии «захочу – будить не буду». Упрямо сидела ещё минут двадцать, вымучивая строки – правда же холодно, когда она донесёт сюда одеяло? – наконец выключала ноутбук и осторожно спускалась. Лоренцо и правда уже спал, каждый раз так бывало. Спал крепко, но беспокойно. Когда Инфинити укладывалась рядом, порой ей ещё приходилось отвоёвывать себе местечко. Иногда он на миг просыпался, чтобы подвинуться, однажды чётко сказал: «Да не из Неаполя я», – и тут же снова уснул. До чего же он всегда горячий… как печка. Или ей так кажется после того, как намёрзлась на крыше? Ему, кстати, может быть и неприятно, что она приносит с собой холод, столько холода, что в попытках согреться прижимается вся… но даже во сне он никогда её не отталкивает. Наоборот, обнимает, притискивает к себе. Кэт как-то спросила Инфинити, мол, про «обнять и плакать» я поняла, но до «валить и трахать»-то ты когда докатилась, подруга? И Инфинити не нашла ответа. Отшутилась, мол, наверно, после того, как его попёрли из кардиналов, это развязало мне руки. Но на самом деле ведь это могло случиться и раньше. А могло и позже, уже в тот день, когда она впервые коснулась его руки. Кто теперь ответит, и за неё, и за него, важно, что прямо сейчас она может гладить его и упоённо шептать: – Ты мой… И вот то, что прямо сейчас он не ответит ни словом, ни делом, совсем не главное. Всё самое сладкое будет рано утром, а сейчас вот так. Уткнуться в него, потихоньку согреваться и засыпать.* * *
С сайта «Всё, что вы хотели знать об известных людях, но боялись спросить». «Лоренцо Монтанелли: Микробы существуют! Какие ещё сенсационные открытия ждут нас в сегодняшнем интервью? Итак, как и было обещано, ведущий автор нашего сайта побывала в глухой ёкайской деревне в десяток домов и с полудохлым электрогенератором, где сейчас обитает одна из самых скандальных парочек современности. У них свой огород, не сказать чтобы очень ухоженный, зато почти всё своё. Включая сельдерей. – У вас улитки прямо сейчас едят огурцы. Да даже не едят, приглядитесь, просто нагло жрут! По-другому не скажешь! И. Дж. Ну и пусть себе. Они милые. Л. М. Бог зачем-то же сотворил и их тоже. И. Дж. А ещё у нас живут червяки и съедают весь пищевой мусор. Л. М. И они тоже по-своему милые. Как и все Божьи твари. – А микробы? Или нет никаких микробов, монсеньор? Л. М. Ну почему же, микробы существуют. Они даже однажды чуть меня не убили. Но, я так полагаю, это мне было тоже за что-то. И. Дж. И всё же иногда даже микробы милые – в сравнении с некоторыми людьми. – Тяжело любить людей? И. Дж. Пипически сложно. Люди же через одного идиоты и удоды. Потому это и подвиг, и это могут только подвижники. Лоренцо вот может. Л. М. Инфинити ужасно преувеличивает. Причём всё. – Вы так ладите… Хорошо, оставим в покое всё многообразие Божьих тварей, синьор Монтанелли, как вы считаете, кого выберут вашим преемником на посту главы миссии? Л. М. Я даже не слишком представляю, из кого они будут выбирать. Если искать недалеко… и если бы моё мнение ещё имело бы хоть какой-то вес в церковных кругах, я осмелился бы предложить отца Джастина Лоу. Никогда не встречал человека более стойкого перед искушениями. Только он, во-первых, не пройдёт возрастной ценз, а во-вторых, точно откажется. Он трезво оценивает себя, свой потолок и свои сильные стороны. Всем бы нам так, об этом и молюсь. – Интересное мнение. А жить во грехе вы ещё долго собираетесь? И. Дж. (почти в сторону) У нас свободная страна. Ещё немного – и я поработаю адвокатом и буду говорить только сама. Л. М. Сложный вопрос. Инфинити хочет если уж свадьбу – то в Италии, в моих родных местах, но туда мы пока ехать не можем. – Боитесь неодобрения родни? Л. М. Нет, дело совершенно не в этом. Моя родня никогда не одобряла моего намерения стать священником, так что они будут только рады. И вообще я убеждён, что Инфинити придётся им по сердцу. Просто я пообещал одной своей бывшей прихожанке, с которой мы остались друзьями, быть крёстным её ребёнка, а он ещё не родился. – Инфинити, и как вам такие резоны? И. Дж. Лоренцо в своём праве, я в своём, а вот вы… И я реально никогда не была в Италии, даже так мало городов помню… – А детей вы планируете? И. Дж. Может, без комментариев? Л. М. Я скажу так, это вопрос, который требует не просто планирования, а очень взвешенного подхода. Моё поколение часто упрекают в безответственности по этой части. Как там это твоя приятельница выразилась – понарожали нас таких, выметнули в этот мир как икру, и мир испортили, и валите всё на нас! Вот чтобы не было так… мы начали с того, что проходим всестороннее обследование. Когда выбираемся отсюда. А то у меня возраст… И. Дж. Ну ладно, скажу, это всем будет интересно. У меня не только подкошенное в детстве здоровье, у меня подозрение, что мы все ёкаи, и Джексоны, и предки моего никому не известного отца. Просто настолько поколениями маскировались под людей, что лимитеры то ли наследуются, то ли вживляются в первые часы после рождения. Мне не удалось разобраться в этом на родине, так что в основном поэтому я приехала в Тогенкё, в страну ёкайской свободы и равенства. – И если подтвердится, вы… И. Дж. Обязательно вам расскажу, ага. И возвращаясь к теме, если всё подтвердится – надо десять раз подумать, прежде чем дать жизнь полукровке. Даже здесь их ещё ужасно травят. И им не дано иметь детей. Очень печально не иметь права выбора в данном вопросе…» Из комментариев к публикации. «Воистину, иногда лучше жевать, чем говорить. Но, видимо, весь сельдерей подъели Божьи твари». «Блин, его сельдерейшество так хотел прослыть ревнителем веры, защитником традиционных ценностей, да вот никто не обращал на него внимания. А стоило один раз овцу… того…» «Забаньте этого нелюдя! Инфинити не овца, да как у вас язык повернулся, её даже метафорически нельзя называть овечкой после всего, встань и извинись!» «Монтанелли, залогинься». «Это не он, он из-за вас лежит с сердечным приступом!» «Джексон, залогинься». «Это не она, это мать крестника. Заткнитесь немедленно, вы кошмарны!» «Кто тут ещё кошмарен! Кто ваш отец, кто ваш муж и кто отец вашего ребёнка, дамочка? Может, Монтанелли уже подстраховался, чтобы его род продолжился не полукровками?» «Бейте этого расиста!» «За монсеньора Монтанелли! Он многое понял и свят даже во грехе!» «За Инфинити! Она сестра всем ёкаям!» «Если только она не врёт… Много их таких мечтает жить на пособия!» (десять страниц ёкайско-людского срача, бессмысленного и беспощадного, а также очень предсказуемого, в ходе которого все уже забыли о героях публикации)* * *
Ни с каким приступом Монтанелли не лежал, хотя, конечно, «овца» в адрес любимой женщины его кровно обидела. Лежала Мари, после той дискуссии её увезли на «скорой» – отчаянно подскочило давление. Теперь никто не собирался выпускать её из больницы до самых родов, и у неё там сидели все. Санзо с таким лицом, как будто ему тупой пилой отпиливали руку или ногу. Хаккай, как мог снявший острое состояние и теперь приглядывавший за женой друга. Жюли, Монтанелли – и Инфинити. Которая уж на что ненавидела больницы… но ведь одно целое же, она и Лоренцо, как по-другому. Хотя Мари, лёжа на койке с лицом мученицы, сверлила Инфинити взглядом, в котором явно читалось: «Это всё из-за тебя, ведьма!» – Монтанелли-доно, – говорил меж тем Санзо, – меня она не слушает и никого не слушает, хоть вы отберите уже у неё Интернет! Нельзя же так расстраиваться из-за всяких там, собака лает – а караван идёт! – Carina, правда, оно того не стоит. Всё хорошо. Если я и буду из-за чего-то расстраиваться, то из-за того, что тебе плохо. Разве кто-то посторонний может меня огорчить? Только те, кого я люблю, и не чем-то, а опасным небрежением к себе. – Отче, но вы же переживаете, потому что посторонние обозвали… – Мари указала глазами на Инфинити, как на какую-то нищую самозванку. – Да мало ли кто как меня обозвал, – Инфинити фыркнула и потрепала Лоренцо по затылку, успокаивающе и почти незаметно, – они завидуют, вот и всё. Да, женский состав нашей маленькой весёлой организации – козы, овцы и Кэт Эрнандес. И что? И мы этим гордимся. И вам, Мари, советуем начинать. – Правильно-правильно, сестрица, ты же тоже коза, вот и неси это как знамя! – Так я не подписывалась вступать в ваш дурдом! – Поздно, ты уже в нём, как и Санзо, и ещё куча народу. – Давайте всё-таки народу будет поменьше, – процедил монах, – Мари надо отдохнуть. – Поддерживаю, – Хаккай поднялся первым, напоследок на миг коснувшись ладонью лба Мари. – Ты ей нужнее всех, Санзо, не забывайте об этом оба. И не только ей.* * *
– И если ещё хоть одна свинья… – начала Инфинити. Они были теперь втроём, она, Лоренцо и Жюли, сидели на лавочке в больничном парке. – Не усложняй, – хмыкнула подруга, – не населяй нашу организацию лишними видами фауны. – Это было риторически! Так вот, если ещё хоть кто-нибудь помянет мой родной город как нарицательное обозначение всего, что тут происходит… Самое смешное, что в Америке всем как-то фиолетово, а за пределами как узнают, что я из Санта-Барбары… – А когда я говорю, что я из Равенны, никто даже не знает, где это, – заметил Монтанелли, – и не может запомнить, а ведь город с такой историей! Но я понимаю, дело не в этом. Да, я должен был сказать раньше, да, у меня есть ребёнок, она уже взрослая, это не Мари, но ты её отлично знаешь. Я же могу сказать? – Можете, отец Лоренцо, – кивнула Жюли, – я-то ей не говорила, потому что обещала вам же – скажу хоть кому-то, только если вы будете очень плохо себя вести. – И то это уже неактуально, по-моему, пора сказать вообще всем. – Ага. Итак, Мари бы очень хотела, но по факту я тут кровное потерянное дитя. – Иди ты, это даже уже не индийское кино! – Инфинити так и вертела головой, переводя взгляд с подруги на возлюбленного и обратно. – Даже непохожи. – Ну а почему бы я ещё оказался в молодёжной компании? Общие интересы – это как-то очень спорно, это уже потом и в основном только с тобой, Инфинити. Когда ты по собственной глупости теряешь всё и тебе негде преклонить голову – куда ты пойдёшь? К родне. Даже если родство и вовсе дальнее, вон как у отца Лоу с отцом Гроссом. – Я бы пошла к друзьям, – вздохнула Инфинити. – Прости, не подумал. А я бы уехал на родину, если бы мои девочки меня не поддержали. Обе-две. – Да, мы тогда бы разминулись, милый. Надеюсь, то, что мы с тобой так скоропалительно… снова всех не разъединит. – Я так только за, ты же знаешь, подруга, – подмигнула Жюли, – а старшая коза переживёт. Вас ведь правда на всех хватит, даже теперь, ага? – Безусловно. Только вы не могли бы всё же закончить эту парнокопытную тему, хотя бы в моём присутствии? – Мы попробуем. Хватит других тем. Инфинити, если вдруг у вас будет дочка – назовёшь Иден? – Жюли Визон, я тебя убью нафиг! Сразу за всё хорошее! Сама и называй, если внезапно имя нравится, а я бы, если уж, предложила бы имя Ровена. Ты как? – она повернулась к Лоренцо. – О, Инфинити, дорогая, это сильный символический жест, и я его ценю, даже если это никогда не сбудется. – Ладно, – поднялась Жюли, – я вас, пожалуй, оставлю. Кому первому отпишется Мари или Санзо – тот мякнет в мессенджер. – Нам всем проще писать сразу в группу, – хмыкнула Инфинити. – Переживают уже вообще все. Надо проверить, чтобы все добавились, и придумать наконец крутое название. Кэт говорила, у неё есть идейка. – Эта придумает, да. А если напишет на футболке – будет видно из космоса, и это, если что, комплимент. И на этом счастливо… моя семья и другие звери. Улитки, например. С этими словами Жюли ушла. Они рассеянно помахали вслед – и переглянулись. – Что? – чуть встревожилась Инфинити. – Да так, просто в голову пришло, в продолжение гипотетической темы. Имя Артур у тебя не вызывает никаких неприятных ассоциаций?..* * *
С сайта «Всё, что вы хотели знать об известных людях, но боялись спросить». «Жюли Визон: Я не могу публично выступить в защиту Лоренцо Монтанелли от травли, потому что он мой отец. Этим сенсационным заявлением ещё одна известная левая активистка и блогер, несколько лет проживающая в Тогенкё и всесторонне освещающая «ёкайский вопрос», 19-летняя уроженка Авиньона, Франция, хочет сместить фокус интереса к недавно поднятой нами скандальной теме. По заверениям Жюли, её информация подтверждена документально и обнародуется с согласия всех заинтересованных лиц. Поскольку теперь это уже никому ничего не испортит. Обещая подробности, Жюли просит пользователей сайта и вообще Сети воздержаться от обидных характеристик в адрес Л. Монтанелли и его наречённой невесты Инфинити Джексон. Мол, все люди, все совершают ошибки, все иногда выглядят глупо, но совершенно недопустимо переворачивать чьи-то реальные слова. Как это сделали анонимы (коих редакция настоятельно просит встать и извиниться), которые взяли старое фото из серии «Кардинал Монтанелли благословляет ёкайских детей» и прилепили на него фразу из недавнего интервью: «И они тоже по-своему милые. Как и все Божьи твари». Сама Жюли Визон тоже хотела бы принести публичные извинения за недавние выпады против Л. Монтанелли, впрочем, «только за резкость, а не за суть» (конец цитаты). Ждите общесемейное интервью, пожалуйста, оставайтесь культурными, и, как в той песне, мы говорим вам: “Pa’lante!” Примечание редакции: “Pa’lante!” – сленговое сокращение от “para adelante!” – «вперёд», принятое в основном в испаноязычных странах Нового Света. Так назвала себя общественная организация, в которую входят герои данной заметки и ещё ряд интересных людей. Следите за нашими публикациями!» * * * Высоко в небесах прекрасная женщина вынырнула из пруда и вытряхнула из волос лотосовые лепестки. – Ну вот видишь, как это просто? – обратилась она к хромому парню в шрамах, сидевшему на берегу и глядевшему в воду. – Встать и извиниться, встать и сказать правду… – Да, когда ты уже порвал с церковью. И оказался в рядах… этой вот пародии на революционную ячейку. Все эти борцы за права огурцов и защитники новорождённых китиков! Которые творят что хотят, совмещают несовместимое и никогда не оборачиваются на себя! – О, милый, это ты здесь на себя не оборачиваешься уже добрых сто пятьдесят лет! А, вру, больше, уже за сто семьдесят перевалило. Да и кто будет защищать бедных маленьких китиков, если не люди доброй воли? Хотя, безусловно, тебе интереснее, кто будет жалеть бедного маленького тебя, нет? Какие-то девчонки, да, получили то, чего тебе не удалось? Артур, Артур, это век женщин, так и запомни! Вообще-то и у тебя есть шанс родиться девочкой. Это решаю, поверь, не я. – Я пока ещё даже не знаю, использовать ли вообще шанс родиться. – Второго не будет долго, я тебе тут точно надоем. И, надеюсь, всё-таки ты понимаешь, что с матерью уже не увидишься никогда. Она так высоко, что туда и мне не попасть. Никто из нас не хорош настолько, чтобы её заслужить. А что до твоего отца, то он на протяжении ста двадцати пяти лет раз за разом перерождался улиткой, и только вот теперь… Думай. – А Джемма… найдётся? – Ну… Её могут звать совсем по-другому, она может выглядеть совсем по-другому, да даже и будет, твой отец большое исключение. Да и заслуживаешь ли ты Джеммы?..