----------- ✶ -----------
Тёплый пряный ветер игриво танцевал с мягкими волосами Лале, в то время когда сама она игралась с Гузалик. Лале всеми силами старалась отвлечься от волнений — до неё дошли слухи о том, что её дорогому братцу вновь что-то не по нраву пришлось в поведении Влада. И теперь девушка терзалась думами о том, что же случилось с её другом. Лале была с головой погружена и в свои тяжелые думы, и в игру с Гузалик. Она и не заметила появления Влада. Хотя юноша и не пытался скрывать своё присутствие — толк скрывать, если идёт он шумно, задевая и кустарники, и ветви деревьев. Шел он шатаясь, боль ни на секунду не покидала его. Влад скалил зубы, но соль его не пугалась, всё равно игралась на открытых ранах, расцветая яркими цветами боли. В алые же цветы на белой поляне — полотне рубашки — превращались тонкие кровавые ручейки. Тёплый пряный ветер более не ласкал плечи, он лишь тревожил цветы, что от прикосновений его одаривали Влада горячими волнами боли. Прежде чем Лале заметила Влада, его заметила Гузалик. Она вся преобразилась, принимая, если это возможно, ещё более радостный вид, чем тот что был прежде, со звонким приветственным лаем понеслась навстречу. Но стоило ей понять, что грубый запах крови пришел вместе с Владом, она вся переменилась, становясь взволнованной. Она хотела было залиться шумным лаем, но Влад, будто бы предвидя это, нашел в себе силы улыбнуться, потрепать гончую за загривок и прошептать слова о том, что всё с ним хорошо. Ни Лале, ни Гузалик, ни даже сам он не поверили этим словам, но они помогли — гончая не стала шуметь. Она лишь сопроводила юношу до Лале. До Лале, что будто окаменела. Девушка, как бы сильно она ни искала, не могла найти сил не то, чтобы встать, но даже пошевелиться. Она словно была кувшином, который наполнили от всей души, неаккуратно несли и опустили на стол. И теперь вода в нём плескалась, как в море во время шторма, выходя за края и проливаясь. Так в ней бушевали эмоции и от силы их Лале не могла и слова вымолвить.----------- ✶ -----------
Ни Влад, ни Лале не помнят кто первым шевельнулся, отмер. Как они прошли внутрь дома. Но это и не было важно. Казалось, что действовали они одновременное, будто были единым организмом, будто бы тела их были прошиты незримыми, но точно драгоценными нитями. Тяжелый груз Лале был грузом и Влада; алеющие цветы боли Влада были и цветами Лале. Она и представлять боль его не смела — боялась, что совсем ненужные слёзы вырвутся сейчас и польются хрустальными ручейками. Слёзы не были нужны ни ей, ни, тем более, ему. Лале искала, но никак не находила в себе силы заговорить. Казалось, что нить собственного голоса раз за разом ускользает от девушки. Но как оказалось, говорить ей и не нужно было. Влад будто бы знал, предвидел всё, что она могла бы сказать и тихим, едва слышимым голосом отвечал. Он говорил о том, что раны эти не так страшны в действительности, сколь могут показаться на вид; говорил, что он нужен ещё при дворе, не избавятся от него так просто. Говорил, успокаивал Лале и едва держался на ногах. И в какой-то момент не удержался и, качнувшись, упал на колени. Собирал силы, чтобы подняться, но Лале не дала. Она аккуратно положила его голову, в которой будто бы набат звучал, на свои колени. Нежными движениями она гладила его по волосам, даря живительную прохладу — от волнений руки её стали столь же холодны, как ночи в пустыне. Влад вдруг резко распахнул глаза, посмотрел прямо в глаза Лале. В его взгляде она увидела грузно бьющие тревожные волны паники. Но не за себя сейчас он волновался. И Лале без слов всё поняла. Она опустила свою руку Владу на лицо, ласково провела большим пальцем по скуле и улыбнулась, качая головой. Не смея говорить в полный голос, она тихо, танцуя на грани с шепотом, отвечала на незаданный вопрос. — С Раду всё хорошо, его не посмеют тронуть. Уж точно не сейчас. Юноша внимательно смотрел в глаза девушки, ища в них хотя бы намёк на подвох, но ничего не находил. — Я не хочу… не хочу появляться ему на глаза… не сейчас… Влад звучал почти умоляюще, совсем отбросив былую гордость. Лале чувствовала пронизывающие её острые иглы боли, нескончаемой печали, чувствовала и накатывающие слёзы, но со всех сил старалась их сдержать — она твёрдо поставила себе цель не плакать пока Влад может увидеть или услышать. — Отдохни, — любовно лаская лицо его, произнесла Лале. Влад качнул головой, крепко зажмурив глаза. — Я не могу лечь… — На коленях моих отдохни, дурашка, — залившись тихим и приятным смехом, проговорила девушка. А потом, воровато оглянувшись по сторонам и не обнаружив, как и ожидалось, никого, наклонилась и подарила почти невесомый поцелуй в лоб. Влад в удивлении замер, а Лале улыбнулась так ярко, что у него почти глаза ранило как когда на солнце смотришь. — Отдохни, попробуй заснуть, хотя бы немного поспать… Я буду здесь для тебя столько, сколько понадобится. Обещаю. И, подарив ещё один, теперь несколько робкий поцелуй в уголок губ юноши, она принялась бережно перебирать жесткие пряди его волос. Потерявшись в лабиринтах мыслей, она, едва касаясь ногтями кожи головы, рисовала геометрические фигуры. И чуть позже, выпутавшись из сетей размышлений, тихо завела разговор, в котором не требовала ответов. Она принялась вспоминать, рассказывать забавные истории, в которые её втягивал Аслан, а после и вовсе как-то перескочила на легенды, помыслив о которых тут же нос от запаха пыли щекотать начинает. И едва ли заметили они в своём собственном мирке, как вошла во владения госпожа ночь в богатом, расшитым чистым серебром платье.