О дорогах и звездах

Лето. Это слово растекается арбузным соком по рукам Сережи, вынуждая закатывать рукава рубашки по самые локти, тает в желто-оранжевом закате у пляжа, смытое волной, и падает такими яркими веснушками на лицо Миши, что впору сравнивать его с самым главным любимчиком у солнца. Лето выглядит как его улыбка, наполненная неподдельным восторгом, и иногда Серж забывает дышать, случайно замечая ее в теплых лучах южного светила. Именно тогда он понимает, что поездка в Крым стала лучшим их решением за год. Бестужев стоит на самом краю обрыва. Впереди – море, багряное и синее, удивительно тихое для последних нескольких дней с дождливой погодой. Оно лениво лижет камни у основания скалы, лишь местами вспениваясь, приветливо ютит на своих волнах чаек чуть поодаль, а где-то у горизонта сияет золотом, роняя свет на все побережье. Муравьеву из-за этого приходится щуриться, чтобы стоя возле машины разглядеть силуэт Мишеля. — Поднимемся выше? Выбраться на природу ближе к вечеру их побудило возникшее пару дней назад желание посмотреть на звезды. Из всей компании, что собралась в поездку, только им двоим было просто необходимо отвести хотя бы одну ночь на это. — Ты бы сам хоть раз глянул, а не у меня спрашивал, — доносится в ответ с края. Слова частично сносит ветром, теплым и влажным, но Сережа их слышит, потому что собеседник для этого поворачивается в его сторону. Улыбается. Муравьев сокрушенно качает головой, не сдерживая ухмылки. Ему, честно говоря, большой разницы нет до того, где они сидеть будут. Миша доволен – и хорошо. И все равно поднимается вверх по склону, по пожелтевшей траве с миниатюрными цветами, из которой в разные стороны разлетаются кузнечики от каждого нового шага. Он глубоко вдыхает в себя этот воздух, пропитанный разнотравьем, и крепко хватается за руку, протянутую Бестужевым. Перед глазами плывут волны, редкие корабли, но взгляд его сосредоточен на другом. — Выше. Видишь, — к другу голову наклоняет, указывая кивком в сторону дороги, — фонари. Отсвечивать сильно будут ночью. — И, дождавшись утвердительного «ага», тянет за ту же руку обратно к машине. Они едут по нескончаемому серпантину выше, минуя по меньшей мере еще десяток километров, прежде чем наткнуться на подходящий участок у дороги. Бестужев рядом из окна высовывается нетерпеливо каждые пять минут, подставляет голову потокам ветра, шею загорелую вытягивая, на которую пятнами ложится свет, пропускаемый кронами редких деревьев. Он сидеть смирно не может – нужно постоянно занимать себя какой-нибудь деятельностью и при этом не мешать Сереже, взявшему на себя роль водителя. Миссия порой кажется невыполнимой. Достает из кармана телефон. У него в инстаграме вся лента забита фотографиями, и не своими преимущественно, а Муравьева. Вот он меняет колесо где-то под Воронежем (на фотке, жалко, не услышишь тихих шипений и ругательств), а вот стоит потерянный недалеко от Крымского моста, не веря, что они смогли доехать. И сколько бы не было вокруг людей, природы, самого Рюмина, в центре внимания почти что на каждом кадре находится Серж. И даже сейчас для публичной отчетности в сторис идет не фотография дороги, а фотография Сережи, вглядывающегося сосредоточенно в поворот. В уголке скромно пристраивается надпись «почти приехали», хотя никто из них двоих не знает, сколько еще придется искать подходящее место. — А если сюда? — Предлагает несостоявшийся блогер, так удачно оторвавшийся от мобильного. Связи-то нет. Взор обоих обращается в сторону неприметного поворота. Возле него нет ничего: ни указателя, ни следов машин, но дорога совершенно отчетливо проглядывается между кустов, не оставляя варианта в стиле коллективной галлюцинации. И только цикады трещат в сумерках, приглашая в манящую неизвестность. Они молча сворачивают в тоннель из деревьев и растительности, в котором приходится включать фары, чтобы не наткнуться случайно на яму среди дороги. Муравьев голову к самому стеклу наклоняет, из страха пропустить помеху под колесами, в то время как Мишель на пассажирском месте почти что по пояс из окна вылезает, высматривая возможную развилку. — Мистика какая-то, — бубнит себе под нос. Дорога идет вверх, по прямой, как если бы они были в степном лесу, а не в горах. Сережа несколько раз порывается развернуться. Путь в каждый из этих моментов предательски сужается, лишая такой возможности. — Справа, Сереж! — Резко нарушает воцарившуюся тишину Бестужев. Падает обратно на сиденье, пальцем указывая спутнику в сторону поворота, где в самом конце виднеется свет. — Доедем? — Уже с меньшим энтузиазмом спрашивает, заметив тень сомнения на чужом лице. — Доедем. — Кивает неуверенно Муравьев, съезжая на неровную тропу. Если они не рискнут сейчас, то потом, возможно, придется вообще в каком-нибудь кармане останавливаться, возле шумной ночной трассы, а это намного хуже, чем небольшая разведка. Вдруг им повезет? Телефон в кармане вибрацией оповещает о том, что связь пропала окончательно. Сережа старается пользоваться им по минимуму, и внимания на это не обращает ровно никакого. У него дел вагон и маленькая тележка, справляться со всем сложно, особенно в необходимые сроки, поэтому все новости и предложения он узнает из уст Миши. Благодаря ему же узнает о том, что пользуется определенной популярностью среди подписчиков в его инстаграме, каждый раз улыбаясь и извиняясь за то, что забирает у Бестужева заслуженную популярность. Последний же только в плечо толкает шуточно, объясняя в сотый раз, что Муравьев для того и нужен, чтобы аудиторию привлекать. Презентабельное лицо, так сказать. Не признаваться же в том, что просто хочется иметь у себя тысячу и один кадр с улыбкой Сержа. Это, кажется, и без того очевидно. Дорога выводит их к небольшому обрыву, к склону горы. Муравьев облегченно вздыхает, расслабленно спуская руки с руля. Приехали. Раскладывать плед и раскидывать подушки, бесцеремонно стащенные из отеля, пришлось под светом фар – солнце зашло за горизонт минут десять назад. — Пропустили все самое интересное, — с чувством цокает Миша, когда падает аккурат в центр разложенной композиции. — Самое интересное впереди, Миш, — тут же парирует пристроившийся рядом Сережа. Машина заглушена до самого утра. За спиной обрыв, вниз по которому расстилается лес, а где-то впереди тропа, по которой они сюда попали. Никто из них двоих даже думать не пытается, что за чудо их привело на это место. Это не везение, а самое настоящее волшебство. Лопатки Муравева касаются похолодевшей от земли ткани пушистого пледа. Перед глазами все еще видится серпантин, на котором они провели почти весь день, но уже через несколько секунд череда воображаемых поворотов сменяется чертами знакомого лица. Миша. Он решительно прогоняет мысли о всем стороннем, когда наклоняется ближе, целует невесомо в уголок губ, в благодарность за все. И аккуратно пристраивает голову на груди Сережиной, не говоря ни слова. Во взгляд возвращается ясность. Серпантин крымской дороги сменяется россыпью звезд над головой, яркой и четкой. Остается один-единственный путь – млечный. — Расскажи о них, Сереж, — еле слышно просит чей-то голос. Рука на ощупь ловит чужую ладонь, переплетая медленно пальцы со своими. — Пожалуйста. И он рассказывает. Рассказывает о том, как тяжела жизнь на небе, и о том, как змееносец устал держать на своих плечах змей. О том, насколько сложно порой большой медведице найти малую, спрятавшуюся за хвостом дракона. Наслаждается вместе с Бестужевым мягкой поступью льва, заявляющего свои права на грядущий август. Беспорядочные точки на небе приобретают смысл, форму, сплетаются в истории и сюжеты, достойные греческих мифов. У Миши глаза слипаются от мерного голоса над ухом, но он решительно прогоняет навязчивого Морфея из своего сознания, желая дослушать историю о трагической судьбе Андромеды. Ему кажется, что Сережа для своих лет знает слишком много, и что будь они там, среди звезд, он бы рассказывал ему о человеческих жизнях, сокрушаясь от падения великих цивилизаций и искренне радуясь маленьким победам скромных людей, потому что великие его никогда не интересовали. Ему кажется, что эти минуты приобретают смысл далекий от обыденной приземленности жизни. — Он рискует собой, чтобы принести Полидекту голову горгоны.. — Слышит на задворках сознания знакомый голос Бестужев, когда проваливается в темноту. Оживший во снах Персей закончит эту историю.