Тебя в этой картине нет

…пусть, никто не постигнет эту грусть На протяжении всей своей жизни, лёгкой или простой, не ей судить, Кейт редко понимала, нет, чувствовала, на своём ли она месте. Пускаться в длительные размышления, которые загоняли в комнату без окон и дверей, хотя подобные метафоры девушка жуть как не любила, было словно ритуалом. Или способом провести время, когда оно тянулось особенно медленно. Не без напряжения, давящего на плечи, сковывающего грудную клетку обручем из материала покрепче любого метала, не без страха, заставлявшего тело застывать, ловить себя на мысли проверить дышат ли лёгкие и бьётся ли сердце. Долгое время страх Кейт переносила именно так — застывала, без каких-либо движений. Охота научила её, что проще притвориться невидимкой, мёртвой, будто тебя нет вовсе. Дин Винчестер мог казаться остальным — другим охотникам, брату, жертвам нечисти, перед которыми он являлся в образ агента ФБР — профессионалом, весёлым, хорошим и понимающим. Дочь тоже видела его таким. Временами. Только бывая рядом. С годами что-то действительно в нём сломалось. Износилось, как деталь его любимой Шеви, как кожаная куртка отца, перекочевавшая к племяннику, как медь на амулете, подаренной братом в далекие времена. Самое ужасное не то, что Кейт видела отца таким, поношенным, поломанным, сломленным, а то что никто другой не видел. Было ли удобно остальным думать, что Дин справился, справляется, со всем что на него навалилось или люди действительно слепы? Кейт верила во второе. Ей с детства не составляло труда понять отца, несмотря на его фееричное умение убедительно делать вид что всё «очешуенно». темнеет ночь, мысли не могут помочь Когда игрушки — плюшевый медвежонок с розоватым мехом и кукла фирмы Adora — потерялись в череде переездов, , а может Дин выбросил их?, единственным занятием были размышления. В машине, в мотеле, на уроках в сменяющихся каждые пару недель школах, по утрам, в обед и вечером, и особенно по ночам, когда спать мешает свет от ноутбука (отец ищёт дело), либо от телевизора (отец отдыхает от дела), вперемешку со звуками-запахами (порох или виски), только молчаливый диалог внутри собственной головы и спасал. Помогал убить время. Дин перестал отвечать на вопросы дочери когда ей было около одиннадцати. К одиннадцати с половиной она перестала задавать их сама. А что толку? Куда, зачем, почему? По мнению старшего Винчестера, Кейт стоит заботиться о наличии в рюкзаке складного ножа и готовности домашнего задания. Остальное не её ума дело. Об этом Кейт думала тоже. Изучив карту, ей порой с точностью до штата удавалось понять, где они окажутся в следующий раз. Помогали и другие детали — в какую одежду они одеваются, как долго и как часто отец останавливался на заправках и придорожных забегаловках. Но насколько долго они будут на одном месте — извечный сюрприз. В детстве ей было просто интересно, став старше, невозможность нормально адаптироваться стала бесить. О, Кейт Винчестер не из робких, и с первыми признаками переходного возраста не упускала шанса укольнуть отца саркастичным замечанием. Всего неделя? Ты издеваешься? Сколько дней?! Мы тут уже месяц и один день? Рекорд! На пороге шестнадцатой осени, Кейт оказалась в старшей школе Винчестера, штат Иллинойс. В их родном городе. На который ещё десять лет назад смотрела малышка, со слезами на глазах прощаясь с вековыми деревьями, исчерченной трещинами дорогой, воспоминаниями о смерти. И именно тогда, девушка встала нос к носу с фактом — у неё в запасе два года. А после конец. Баста. Аревуар. Тупик. Дин растил её охотницей. Растил из неё компаньона и партнера, хотя даже подобным живётся легче. Отношения Дина и Кейт давно прекратили существование под ярлыками «отец и дочь». Он был Наполеоном, а она послушным солдатиком в его армии. Чаще, конечно, на ум приходили ассоциации с Гитлером и его нацистами-приспешниками, но из последних крупиц дочерней любви, да и той едва осталось в её сердце, она пыталась как можно реже проводить подобные параллели. Не дай Бог запомнить и записать в личный дневник, который как-то попал к главнокомандующему Винчестеру в руки. Тогда одному юному капралу очень досталось. ждать ещё много лет, но тебя в этой картине нет Арргх! Чёртов отец, чёртов Джон! Чтоб их всех! Кейт видит картину маслом: вся семья в доме Сэма, смеётся, пьёт пиво. Дин по-отечески треплет племяннику волосы, хлопает по плечу брата, подливает своей любимой невестке (ого, сколько же он выпил?) ещё пива. Кейт вполне могла понять, чего он так добр к брату, тётю и она сама обожала всем сердцем, но… Джон. Четыре буквы в чёртовом имени, парня, который вымахал в копию Дина, за исключением тёмно-каштановых волос, ростом в пару дюймов выше его, но с такими же яркими зелеными глазами. Застыв в коридоре, не решаясь прервать рассказ о сове-сипухе, оказавшейся фамильяром ведьмы-детоубийцы, который едва ли был страшным из уст поддавшего Дина, самая младшая в семье стиснула зубы и ушла также тихо, как вошла. Пожалев лишь о том, что вытерла подошвы ботинок о коврик. Отчего-то ей было обидно на всех. Даже на тётю, которая и так с трудом могла содержать дом в чистоте из-за присутствия в нём абсолютно неряшливого восемнадцатилетнего Джона. Хотелось сделать неприятно, как и они сделали неприятно ей. Лишь спустя года Кейт ударит себя по лбу за эти мысли. Но будет это ещё не скоро. А сейчас…Кейт ощущала в районе груди странную пустоту. Она имела понятие о чёрных дырах, но поняла, что это такое именно сейчас. В её груди сейчас, поглощая всё хорошее, рождалась эта противная дрянь. Нет, ни тот же «червячок, как в яблоке» никаких «скребущих на душе кошек». Подобные ощущения она оставила далеко в прошлом, во времена первого поцелуя, первой сигареты, первого секса. Сейчас ей было только мерзко. И так…одиноко? Она ведь никогда не была по-настоящему в семье. Конечно, безусловно, она носит одну фамилию ещё с четырьмя людьми. Но так ли важна одинаковая фамилия. Да в любой другой ситуации, носи Кейт фамилию матери, она могла бы слыть своей среди своих. Но не в этот раз, и не в предыдущие. И не в этой жизни. У того же Джона крючки были закинуты давно и далеко, он крепко врос в семейное древо. Был сверкающей зеленью веточкой. А Кейт была второстепенной. Аналогия с деревом взорвалась в голове яркой картинкой садовника, остригающего ветки. Лишние ветки, сгнившие, иссохшие, не дающие плодов. Противная догадка заставила сглотнуть, резко выдохнуть и после рыкнуть. Она не часть этого винчестерского древа. Чёрт побери! А она идиотка, настоящая идиотка, поверила, позволила себе поверить, что возвращение домой что-то изменит, на что-нибудь да повлияет. Бедная наивная девочка — хмыкнула девушка — Вырасти. Ситуация казалась ещё более абсурдной и несправедливой и через день, и через месяц. Спустя ровно две пачки сигарет пришлось смириться и жить дальше. Но как? Семья охотников не семья врачей, в которой ты учитель, хотя аналогия более чем подходящая. но тебя в этой картине нет Понимание, что ей нет места в собственной семье, да в принципе во всём Винчестере и штате Иллинойс, чего мелочиться, пришло к ней как-то весной, спустя несколько месяцев после наступление совершеннолетия. Свит 16 не получилось, долгожданные 18 не порадовали ничем, только напомнили о выборе, который ей нужно сделать. Как-то вечером, Кейт захотелось сразу нескольких вещей: покурить, вспомнить и решиться. Отца дома не было, где именно он пропадал в тот вечер Кейт не выясняла, и спустя годы вспомнить уже не могла почему. Дверь в её комнату закрыта на замок, окно открыто, чтобы запах дешевых сигарет не впитался, на кровати перед ней рассыпаны, будто художественная композиция, немногочисленные фотографии вместе с её матерью, отцом и ей самой. таковых осталось не много. Около десятка. За, внимание, шесть неполных лет, что рыжеволосая, красивая женщина, младше Дина на какую-то неделю, была женой и матерью. Смотря на фотографии, создавалось ощущение, что людей на ней не существует. Точно нет. Нет даже этой маленькой девочки. Она потерялась, исчезла где-то в течении времени. Возможно, когда-то она и существовала на этом свете, бегала по этой комнате, спала на этом расписанном цветами одеяле, но когда-то её не стало. Осознавать себя вне своей семьи, понять, что ты ты пресловутая белая ворона, то самое клише. Пальцы сами небрежно смахнули пепел от сигареты вместе с фотографиями на пол., а после запорхали, словно малюсенькая птичка колибри, по клавишам компьютера. Вводя букву за буквой, строку за строкой. Глаза неотрывно следили за значком загрузки, пока не отвлеклись на секунду, метнувшись к двери. Показалось. Ощущение как будто рыскаешь, предварительно сняв галочку с пункта «безопасный поиск» в родительском компьютере что-то плохое и гадкое. Во многом, то что творила в этот вечер Кейт, было и хуже поиска видео высокого рейтинга, пускай она теперь подходила по возрастным критериям. Поступок совершён. ты самый яркий свет Дин не заметил за дочерью ничего необычного. Ужин она приготовила отменный. Самый удачный за последнее время. А молчаливость и задумчивость он воспринимал как черту характера, черт пойми как передавшуюся от дядюшки Сэмми. Но Дин давно потерял сноровку в чтении мыслей по жестам и поведению в отношении своей дочери. Кейт была для него открытой книгой — так он считал. Ошибочно. Его задумчивая девочка давно выросла. И теперь может мыслить шире. В любом направлении. И по его мнению, позже, её мысли давным давно разорвали стальную проволоку. И пустились в свободный полёт. Словно тот же еврей, сбежавший из концлагеря. Но отчитываться о побеге пленного из военного лагеря «семья Винчестер» уже не перед кем и некому. И Дин и Кейт сделали свои выводы. Разумеется, не поделившись и не обсудив. В этом они были схожи. ищешь в чёрно-белом ответ и тебя в этой картине нет Дину не место больше в её жизни. Дочь уезжает, хватает собранную сумку, сжимает в руке злополучный конверт с синими уголками. Подтверждение, что больше её не существует в его мире. Как и в мире Кейт не существует теперь его. Если уйдешь, можешь не возвращаться Считай, что я здесь никогда не жила