Нет дыма без огня

Талер перехватил его на площади перед Новиградскими банями. Оставалось только догадываться, как он смог четко выцепить Роше из потока людей — Вернон часто наведывался в город и очень хорошо научился «не светиться», скрывая лицо и оружие под неприметным бурым плащом. Бернард же подошел сзади и ухватил Роше за локоть, да так ловко, что тот не смог, повинуясь инстинкту, повернуться и перехватить его или ударить. — Есть, блядь, что-то нездоровое, в том, что этот бугай все важные переговоры предпочитает вести без порток, — прошипел Талер так, словно отвечал на какую-то реплику Вернона, и тот, справившись с первой волной раздражения, вынужден был кивнуть. Привычка Дийкстры назначать встречи в банях была ему также непонятна. Более публичного места сложно было придумать, а уж раздеваться — тем более разоружаться — в присутствии тех, кому не очень-то доверял, Вернон считал верхом безответственности. Но дела обстояли так, что им с Талером приходилось принимать предложенные условия, если они надеялись на поддержку этого сомнительного союзника. Их уже ждали. Лоснящийся любезной улыбкой человек с блестящей лысой головой встретил темерцев и проводил их в одну из раздевалок — мимо общего зала, вдоль длинной узкой балюстрады. — Не будете ли вы так любезны сложить оружие вот в этот ящик, — обратился к ним провожатый, указывая на большой кованый сундук, — по вашему желанию, его начистят и приведут в должный вид. Как будто работники знали, что такое должный вид оружия, — подумал Роше, снимая с пояса меч. — Портянки мои лучше постирайте, — ответил раньше него Талер, — и чтоб благоухали лилиями, ясно? Провожатый кивнул, и улыбка его стала несколько прохладней. Когда он удалился, Роше открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Талер предостерегающе поднял руку. — Позже, дружище, у этих ебанных стен уши побольше, чем у тех эльфов, на которых ты охотился. Роше изобразил кривую усмешку, но спорить не стал. Дийкстра ждал их, погрузившись в просторную каменную купальню. По поверхности воды стелился ароматный белесый пар, и взору была открыта лишь широкая грудь хозяина и расслабленные массивные плечи. Внимательные глаза следили из-под полуопущенных тяжелых век. В помещении стоял легкий цитрусовый аромат, смешанный с тонким запахом вина и раскаленных камней. — Сиги, мать твою, — Талер выступил вперед, уперев кулаки в бока, словно отчитывал девчонку из корчмы, уронившую кружку пива ему на колени, — если ты так хотел с нами потрахаться, сказал бы заранее, я бы хоть жопу побрил. Дийкстра лениво поднял веки, и на лице его медленно, как заражение расползается от нехорошей раны, расцвела улыбка. Очень приветливая, и Роше невольно поежился. — Бернард, жаль тебя разочаровывать, но ты совершенно не в моем вкусе, — сообщил хозяин снисходительно бархатным голосом, — но если хочешь, я позову слугу, и он поможет тебе с растительностью на заднице. — Вот, сука, спасибо, — Талер шагнул к нему ближе, — но, боюсь, мне тогда холодно будет спать на сырой земле. Не все, как ты, отмокают в ванне, пока вокруг вершится история. — История не перестанет вершится, буду я сидеть в ванне или в лесу, — мягко ответил Дийскстра, устраиваясь в своей купальне повыше, — но для каждого в ней уготовано свое место. Впрочем, если ты разочарован моим отказом, я могу позвать девочек, чтобы тебя утешить. Или мальчиков. Я уж не знаю, что вы предпочитаете, — взгляд его совершенно холодных стальных глаз уперся в Роше, и тот мысленно поблагодарил судьбу, что в помещении было жарко, а потому лицо его и должно было быть красным. — Ты, сука, так с Верноном не шути, — усмехнулся Талер. Он, ничуть не смущаясь, скинул полотенце и тоже погрузился в горячую воду — было видно, что с неподдельным удовольствием, — Он у нас поборник высокой нравственности. Слыхал, как он одному колдуну яйца отрезал, когда застукал его с каким-то мальчонкой? Роше, продолжая стоять в двух шагах от собеседников, сжал зубы. Удивляться, что Талер в курсе, как закончил свои дни Детмольд, придворный чародей короля Хенсельта, не приходилось — Вернон давно смирился с тем, что бывший глава темерской разведки знает все. Но отчего-то само утверждение Талера задело его неожиданно глубоко, хотя к его манере изъясняться Роше, казалось бы, давно успел привыкнуть. — Я казнил его не за это, — ответил он ровно, стараясь не выдавать охвативших его чувств. — Казнил! — коротко рассмеялся Дийкстра, — так ты теперь будешь называть все убийства на твоей совести? Я, конечно, знаю, что у тебя были полномочия казнить твоих шелудивых эльфов без суда и следствия, но все те эльфские детишки — их ты тоже «казнил», нравственный ты наш? Роше сам не заметил, как сжал кулаки. Бессмысленно было оправдываться — и перед Дийкстрой, и перед собственной совестью — но насмешки над тем, что кровавым грузом сейчас лежало на его сердце — это было уже слишком. — Так, еба, мы тут пришли мериться, у кого список преступлений длиннее или историю вершить, мать вашу? — встрял Талер, явно заметивший всю гамму эмоций, отразившихся на физиономии Роше. Тот досадливо поморщился — прежде он куда лучше умел держать лицо, но в последнее время жизнь била его по этому лицу слишком часто и сильно, и выдержки на то, чтобы сохранять светский тон, в нем просто больше не осталось. — Сложно всерьез разговаривать, когда один из участников беседы стоит, как соляной столп, — заметил Дийкстра, поводив полной ладонью в воде и снова вперив взгляд в Вернона, — выпей вина, Роше, для вас я велел выставить не что-нибудь, а контрабандный Сангреаль, прямиком из княжеских погребов. — По мне так, без разницы, чем надираться — краснолюдским самогоном или этой твоей контрабандой, — снова вмешался Талер. Он развалился в купальне, вытянув руки по бортикам, но Роше знал — вся его расслабленность — напускная. Бернард пристально следил за обоими собеседниками, и Вернону вдруг стало стыдно, что на этот раз соратнику приходится приглядывать еще и за ним. Размякший и несобранный, он и сам себя начинал бесить. — Благодарю, но я не пью, — ответил Роше, и это была чистая правда. — Хотя, сука, сложно на трезвую голову обсуждать того, кто только недавно малым дитем отрывал крылышки у мух, мучал щеночков и поджигал лупой муравьев, а теперь, блядь, нацепил на башку корону и принялся отрывать крылышки у чародеев и обзавелся лупой побольше и хворостом посуше, — хмыкнул Талер. В сторону стола с вином и закусками он, впрочем, тоже не взглянул. — Это ты так намекаешь, что мне следовало раньше заметить, что из милого дитяти вырастет кровожадный тиран? — осведомился Дийкстра, — уверен, ты в детстве был совершенно очаровательным мальчуганом, который всегда говорил «спасибо» и «пожалуйста», а теперь посмотри, что из тебя выросло. — Я был ебанной шпаной чуть не с рождения, — рассмеялся Талер, — и полностью оправдал мамулины ожидания. Она мне так и говорила «Пьянью подзаборной станешь, выблядок проклятый». — Очень трогательно, — Дийкстра сдвинул брови, и теперь — слава всем богам — смотрел только на Бернарда, давая Роше время взять себя в руки. — Так или иначе, мы действительно собрались, чтобы решить судьбу Радовида. Как бы мне ни хотелось, мы не можем вернуться в прошлое и придушить его в колыбели, потому что иметь дело придется с тем, что выросло. Моими стараниями или по воле абстрактных богов — один хрен. Роше прошел по теплому мраморному полу, скользя босыми ногами по испарине, уселся на низкую каменную скамью. Лезть в купальню ему не хотелось, а отсюда открывался прекрасный вид на собеседников. Сам он сейчас едва ли мог здраво и полноценно включиться в этот судьбоносный для мира обмен любезностями — мало того, что одна-единственная фраза так сильно выбила его из колеи, так еще и мысли его сейчас были слишком далеко от этих бань, от Новиграда и даже от того, что творил Радовид. Роше размышлял о том, знает ли всеведущий Талер, что творится сейчас в партизанском лагере, и кого командир скрывает под своей крышей. Едва ли это могло как-то повлиять на текущее положение вещей, едва ли даже это было интересно Бернарду или Дийкстре — разве что как мотив для шантажа. Но Роше вдруг понял, что даже под пытками не стал бы об этом им докладывать. — Ты сам знаешь, как это бывает, Сиги, — продолжал, меж тем, Талер, — когда переходишь определенную грань паранойи, начинаешь видеть врагов повсюду, а у нашего зажигательного малыша есть все средства на то, чтобы оградить себя со всех сторон. И как бы кто из нас ни был вхож к нему, мы даже подумать не успеем о том, чтобы перерезать ему глотку, когда будем истыканы стрелами. Исключительно для профилактики. — Мы пока не говорим об убийстве в полном смысле этого слова, — заметил Дийкстра весомо — так, будто говорил это исключительно для протокола, который потом будет передан Радовиду лично в руки, — смерть Радовида будет обозначать конец свободного Севера. Он пока — единственный, кто может противостоять южной угрозе. Единственный, с кем считается Нильфгаард. — Слыхал я такие же речи от злоебучего Хенсельта, Последнего, мать его, единорога, — отозвался Талер с вызовом, и Роше почти услышал эти слова, предпоследние из тех, что произнес в своей жизни король Каэдвена, — и где он теперь? Кормит, сука, червей. Но он, хоть и был последней мразью, все же вешал и сжигал хотя бы с какой-то долей чести… — Не было у Хенсельта никакой чести, — Роше не успел остановить собственный язык. Но лица мертвых товарищей — распухшие, посиневшие, с вываленными наружу прикушенными языками — всплыли в его памяти так отчетливо, что он ощутил почти физическую боль. Та рана была слишком глубокой, и так до конца и не затянулась. — Да-да, и его ты тоже казнил по законам высокой нравственности, — лениво поддакнул Дийкстра. Роше стоило огромных усилий не рвануть с места, не ухватить Сиги за лысый затылок и не погрузить его проклятую башку в горячую воду, и держать, пока он не перестанет дергаться. — Да туда ему и дорога, — отмахнулся Талер беззаботно, — еще неизвестно, что было бы, останься он в живых. Может быть, вместо одного сжигателя и душегуба, мы бы сейчас имели двоих. Вернее — они имели нас. Насухо. — Так или иначе, — Дийкстра был похож на ленивого жирного кота, которому наскучило трепать попавшегося в его когти голубя, и он решил наконец приступить к трапезе, — Радовид — единственный владыка Севера, до кого не добралась еще высшая справедливость. Хенсельт так и не смог никому заделать наследника, принц Стеннис сгинул где-то под Вергеном, а девчонок Фольтеста мы в расчет не берем. Одна из них — законная королева Редании, и больше ей ни один престол не светит. Вторая… а куда после Лок Муинне делась вторая, я даже знать не хочу. Без этой пешки на поле игра становится гораздо проще. Роше и Талер не переглянулись. На этот раз обоим удалось сохранить спокойное выражение, хотя, может быть, их красноречивого молчания Дийкстре оказалось достаточно. — И что ты, сука, предлагаешь? — осведомился Талер, и в тоне его наконец зазвучала сталь, — этот твой единственный законный владыка, может, и жаждет объединить весь Север, но что-то жить в вечном страхе, что, когда ему надоест жечь чародеев, он перекинется на лысых обрыганов из Вызимы, я не хочу. — Что ж, — Дийкстра устало закрыл глаза. Вода заколыхалась вокруг его тела — он сделал глубокий обреченный вздох, — если вы настаиваете на убийстве, мы можем рассмотреть и эту возможность… *** На предрассветные улицы Новиграда Роше выходил, чувствуя, как он злости на самого себя у него отчаянно дрожат руки. Никогда прежде он еще не был таким бесполезным, больше того — таким опасно открытым, готовым собрать все удары, не обороняясь. Талер некоторое время шел рядом с ним молча, и в молчании этом осуждения было больше, чем в любой гневной тираде. Роше — бывалый боец, верный патриот, опасный агент — ощущал себя зеленым салагой, или точнее — сломанным, бесполезным механизмом, подставленным всем ветрам. — Вот же сука, — заговорил Талер внезапно, и в тоне его слышалась искренняя, ядовитая ненависть, — как, блядь, я сдержался и не начистил его сраную рожу, ума не приложу. Все потому, что зассал, что он сядет на меня, и я сдохну нахер, позорной смертью, а я еще могу пригодиться Темерии. Роше повернулся к нему. Горячее чувство благодарности подхватило его так неожиданно и резко, что он едва не бросился обнимать Бернарда. Тот вслух говорил то, о чем Вернон не переставал думать, и от того, что произносили эти слова чужие губы, а не его, враз стало легче дышать. — Он знает, что без нас его план обречен на провал, — заметил он тихо, огляделся по сторонам — улица Серебряного города была совершенно пустынна. — Это, нахуй, точно, — выплюнул Талер, — но и мы без него пока — что слепые кутята, епта. Думаешь, он и впрямь не знает, где Анаис? — Хрен его разберет, — ответил Вернон, пожав плечами, — но знает он или нет — неважно. Анаис недосягаема ни для него, ни для нас. Эта «пешка», как он выразился, вступит в игру, только если твои переговоры с нильфгаардцами возымеют успех. — Кстати, об этом, — Талер остановился и повернулся к Вернону. Заговорил очень тихо, почти на границе слышимости, — я три месяца жопу рвал и призывал на помощь все свое блядское красноречие, но, кажется, переговоры с Черными сдвинулись с мертвой точки. Мой агент сообщил мне, что сам Солнцеликий, чтоб ему икалось, желает призвать тебя на личное рандеву в Вызиму. Сердце Роше екнуло. Он прекрасно знал, что за переговоры ведет с Нильфгаардом Талер, но это был совершенно неожиданный для него поворот. Мысленно он почти смирился, что для спасения Темерии придется идти на страшные жертвы. Но чтобы на такие?.. — Почему со мной? — только и смог изобразить он, — я простой партизан. — Нет, сука, ты не простой партизан, мальчик мой, — очень серьезно ответил Талер, — ты — рыбья кость в глотке у императора, и все, кто еще верен Темерии, знают твое имя, знают, что именно ты — последняя надежда на свободу. — Я? — это прежде никогда не приходило Роше в голову. Он был солдатом среди солдат, полевым командиром, доверенным лицом короля. Он убивал, а не казнил. Он совершил столько страшных, непростительных ошибок. Он боролся, пока были силы, и готов был сдохнуть от бессилия. И то, что говорил Талер, было неправильно, нелогично и несправедливо. Быть чьей-то надеждой — это одно. Быть последней надеждой — этого не пожелаешь и злейшему врагу. Он был слишком слаб, чтобы нести на своих плечах этот груз. — Ты, блядь, ты, уж точно не я, — Талер начинал сердиться всерьез, — о моих подвигах никто не знает и не узнает. Фольтест — мертв. Наталис — сгинул. А Кимбольта и Маравеля Эмгыр ебет на завтрак и ужин каждый день, уверен, ему они уже надоели. Может быть, теперь он хочет взять тебя за яйца и проверить, правда ли они такие стальные, как о них говорят. Роше поморщился, и Талер вдруг хрипло расхохотался. — Ладно, не красней, как девица, Вернон, — он похлопал Роше по плечу, — детали вашего свидания мы обсудим позднее, а пока — пиздуй в какую-нибудь корчму, пожри, поспи, а вечером встретимся у Пассифлоры. У нас есть еще одно дело. — Мне нужно возвращаться в лагерь, — ответил Роше твердо. Он действительно намеревался отправиться в обратный путь, надеясь по дороге разложить по полочкам все, что обрушилось на него за эту ночь. И было еще одно — смутное, скребущее чувство, незнакомое, пугающее своей непонятностью. Страшно было признаваться самому себе, что единственным оплотом уверенности и спокойствия для него стало знакомое лицо старого врага, ждущего его в самой дальней пещере партизанского лагеря. Иорвет будет язвить. Или безмолвствовать, напустив на себя непроницаемый вид. Но именно с ним рядом Роше хотелось помолчать и подумать, время от времени бросая в его сторону быстрые незаметные взгляды. В этом не было ни капли смысла. Но впервые в жизни смысл и высшая значимость были Вернону не нужны. Он просто хотел его увидеть. — Не помрут твои птенчики денек без мамки, — улыбнулся Талер, — а мы — ты же слышал — должны вершить историю. Так что не спорь, народный спаситель, и пиздуй спать. Рожа у тебя сейчас не краше моей жопы. *** Вернон Роше часто бывал в борделях. Правда, к услугам девушек он прибегал в основном вовсе не так, как было принято в этих заведениях. Не было шпионов, лучше многоопытных шлюх — это было всем известно. Они умели слушать и слышать, а их самих обычно даже за людей не считали. Роше щедро платил им, и никогда эти деньги не были потрачены впустую. Но в постель ни к одной из них он обычно не рвался. Можно было все списать, конечно, но горькие детские воспоминания — Роше не понаслышке знал, на что приходилось идти таким девушкам ради пары монет, память о матери хранилась где-то в самой глубине его сознания обидным горьким привкусом. Но настоящая причина была в том, что женщины — продажные или нет — никогда особенно не нравились Роше. В каждой из них находился какой-то изъян, с которым просто невозможно было мириться, даже если речь шла о приключении на одну ночь. Одна была слишком разговорчива, другая — слишком худая, третья — так сильно походила на его мать, что спать с ней было практически преступлением против природы. И несмотря на это, приходилось признать — маркиза Серенити торговала отменным товаром, и даже такой переборчивый клиент, как Роше, мог найти в ее саду цветок по вкусу. — Я тебе должен, — заявил Талер, когда они встретились вновь, сразу после наступления темноты, у заднего входа в знаменитое заведение, — так что сегодня я буду разговоры разговаривать, а ты — расслабляться. — Какого хера? — поинтересовался Роше. День он провел в небольшом трактире у самой городской стены — комната была чистая, кровать — без клопов, еда — вполне сносная, но отдохнуть, как советовал Талер, Роше так и не смог. Под вечер его мысли о том, кто остался в лагере, стали уже до нелепости навязчивыми. Чуть больше суток он не видел паскудной эльфской рожи, и уже тосковал по нему, как по дозе фисштеха. Это было так возмутительно неправильно, что на встречу с Бернардом Роше направлялся чуть ли не бегом — лишь бы занять голову чем-то другим, раз уж сердце все равно было не на месте. Но такого щедрого предложения он, конечно, никак не мог ожидать. — Твоего хера, говорю, — повторил Талер почти по слогам, — твоего хера заждалась одна из этих райских птиц. Я сказал маркизе, чтобы подобрала получше и посноровистей. Проведя столько времени в обществе грубых мужиков, ты можешь сразу не сориентироваться, что куда засовывать. Ну так она тебе подскажет. — Ты, сука, издеваешься? — прошипел Роше, но про себя, грешным делом, подумал, что идея не так уж и плоха. Ночь пустых телесных наслаждений, возможно, именно то лекарство, которое было нужно его метущейся душе. — Не заставляй меня чувствовать себя извращенцем, подкладывающим невинного мальчонку под прожженную шалаву, — хмыкнул Талер, — иди, сунь свой болт в чей-нибудь бутон, а потом вали партизанить дальше. Маркиза Серенити, благоухающая жимолостью и розами, встретила их с распростертыми объятиями, но Роше видел, каким тревожным и внимательным сделался ее взгляд. — Милсдарь Дукат, — обратилась она к Талеру, — вас уже ожидают в верхних покоях. А вы, — она смерила Роше туманным голубым взглядом, — вами сегодня займется Нарцисса. — Я угощаю, можешь делать с ней, что хочешь, — на прощание бросил Талер, скрываясь на лестнице наверх. — Лицо не портить, — профессиональным тоном дополнила его щедрое предложение Серенити, — за побои — отдельная плата. Вернон знал, что побои в их ремесле — дело обычное. Матери часто приходилось маскировать синяки на лице румянами. Потому он ничуть не удивился. — Не волнуйтесь, — заверил он хозяйку, — никаких побоев не будет. Серенити еще раз вгляделась в его лицо, потом тепло улыбнулась. Пугающе по-матерински. — Тогда — добро пожаловать, добрый господин. В верхних покоях было приятно прохладно, и запах роз здесь стал почти невыносимым. Девушка ждала его, сидя на широкой кровати, поверх алого атласного покрывала, и одежды на ней было ровно столько, чтобы клиент мог сорвать этот единственный покров, не особо стараясь. Роше мужественно приблизился, с твердым намерением взять этот бастион, но, когда Нарцисса подняла на него глаза, едва не отпрянул. У девушки были коротко остриженные черные волосы, большие внимательные зеленые глаза, а на прозрачно-белой коже рассыпалась пригоршня веснушек. Наваждение прошло также быстро, как вспыхнуло, между девушкой и тем, кто померещился Роше, было довольно мало общего. Но одного этого короткого замешательства хватило, чтобы Роше отступил на шаг. Нарцисса понимающе улыбнулась — видимо, Талер ничуть не врал насчет своих инструкций хозяйке. Ему готовы были напомнить, что куда вставлять, не задевая его мужское достоинство. — Не бойся, дорогой, я кусаюсь, только если ты сам попросишь, — сказала она низким грудным голосом, протянула ему руку, — иди ко мне. Вернон Роше, бывший командир Синих Полосок, полевой командир темерской армии, бесстрашный партизан и последняя надежда Темерии, ни разу не бежал с поля битвы — и сейчас позорного бегства тоже не мог допустить. Он сделал шаг к постели, и Нарцисса, поднявшись на колени, потянулась к нему, взялась за гамбезон, намереваясь расстегнуть его. Роше позволил. На входе в Пассифлору разоружиться у него не требовали, но меч и ножи он все равно оставил у двери. Девушка избавила его от верхней одежды и запустила теплые гладкие ладони под выпущенную из штанов рубаху. — Какой ты сильный, — заметила Нарцисса, скользя руками вверх по поджавшемуся животу к груди, не сводя с Вернона зеленых глаз — цвет у них был неправильный. Слишком близкий к ореховому. У Иорвета радужка меняла цвет, если он злился, становясь темной, на границе с непроглядной чернотой, но обычно в его глазу плескалась гладь затянутого ряской лесного озера. И какого хрена Вернон только вспомнил об этом, пока Нарцисса старательно гладила его по груди? Он тряхнул головой. Гребаный эльф. Может быть, пока Роше не было в лагере, он успел сбежать. Скрыться в лесах, снова исчезнуть. Оставалось надеяться, что он хотя бы прихватит с собой какое-нибудь оружие, чтобы не сгинуть на болотах… Проклятье. Нарцисса дернула его рубаху вверх, освобождая Роше от нее, откинула в сторону. Отстранилась. — Хочешь раздеть меня, солдат? — поинтересовалась девушка, перетекая спиной на кровать, раздвинула ноги. На этот вопрос существовал только один правильный ответ, но Роше медлил. Для него в сакральном акте разоблачения не было ничего волнующего. Сложно было сохранить таинственный трепет от созерцания женской груди, когда Бьянка расхаживала перед ним в рубахе, расстегнутой чуть не до пупа, и в Роше это зрелище вызывало скорее неуместные отцовские чувства, но никак не вожделение. Единственный раз Роше испытал возбуждение, когда кто-то при нем раздевался, около недели назад — и тут же похоронил это чувство под лавиной собственного стыда. С тех пор он старался оправдывать внутреннюю дрожь, когда Иорвет стаскивал одежду, волнением за его здоровье. И это была очень паршивая ложь самому себе. Дела с Нарциссой, однако, не клеились, и девушка, устав ждать, сама развязала свой пояс и начала вывинчиваться из платья. Роше честно наблюдал. У девушки были точеные полные бедра, немного неровный живот и большая упругая грудь с крупными бежевыми сосками. Было, на что посмотреть. Но смотреть, а тем более — трогать совершенно не хотелось. Роше был убежден, что для сильной натуры одним из главных качеств было умение признать поражение. — Нет, — сказал он, снова отступая на полшага, — я не могу. — О, милый, — Нарцисса вновь поднялась и подалась к нему, — не волнуйся, если не можешь, я помогу — рукой. Или — хочешь — ртом? Он собрался было что-то сказать, но в этот момент из-за двери послышался какой-то шум, и сразу следом за ним — пронзительный женский крик. Роше среагировал мгновенно. Не глядя больше на Нарциссу, которая испуганно подобралась на кровати, он выхватил из голенища сапога кинжал и бросился к двери. Распахнул ее. Коридор, освещенный мягким оранжевым светом лампад, был пуст. Очень осторожно, стараясь ступать совершенно бесшумно, Роше вышел и двинулся по мягкому ковру, глушащему шаги. Крик вновь повторился — из-за дальней двери, в самом конце коридора, и теперь уже таиться было нечего. Роше оказался у закрытой створки в два прыжка, дернул ее на себя, и та покорно отворилась. Среди легких газовых тканей балдахина над необъятной кроватью, застыли два силуэта. Один — маленький и хрупкий, и второй — навалившийся сверху — массивный и тяжелый. Роше пересек комнату, пока присутствовавшие не успели опомниться, отдернул легкий полог. Высокий мужчина в одних кожаных штанах нависал над перепуганной до полусмерти девушкой — эльфкой, как успел заметить Роше. Лезвие длинного ножа было почти прижато к тонкой шее, и девушка удерживала руку клиента из последних сил. Никто из них не успел ничего понять. Роше бросился на человека без единого звука, одним упругим точным рывком, заставляя его выпустить жертву и повалиться назад, на кровать. Легкие тряпки полога мешали, взметнувшись вверх и теперь норовя обмотаться вокруг руки или ноги, но движения Роше, отточенные годами, были безошибочны и смертоносны. Он едва успел взглянуть в лицо своему противнику, тот поднял было руку, чтобы отразить удар, но Вернон полоснул его по горлу первым — столько раз также в его руках умирали сраженные бойцы скоя’таэлей… Девушка за его спиной всхлипывала, и он, выпустив булькающее тело, повернулся к ней. — Все-все, — заверил он ее, не решаясь прикоснуться, чтобы не сделать хуже, — все кончилось. — Ничего не кончилось, ничего, — девушка подняла на него большие чуть раскосые глаза, — он сказал, за нами всеми придут, что Вечный Огонь спалит всю эльфскую погань. Он сказал….- ее затрясло, она поспешила отвернуться, чтобы не наблевать на своего спасителя. Внизу, в общем зале слышались быстрые шаги — охрана Пассифлоры наконец прочухала, что крики сверху — это вовсе не выражение горячих чувств, что случилось что-то серьезное. Рядом с Роше откуда ни возьмись нарисовался Талер. — Вот сука, — он не взглянул на дрожащую эльфку, все свое внимание обратив на убитого Верноном человека, — ты, блядь, его четко вспорол, ведьмаки бы позавидовали. — Какого хера тут произошло? — Роше уже был на ногах. — она сказала… — Знаю я, что она сказала, — раздраженно бросил Талер, — идем, Вернон, жаль портить твой приятный вечер, ну да ничего, в следующий раз сниму тебе двоих. А сейчас, пока не начались разборки, тебе и впрямь пора возвращаться к своим партизанам. Здешняя охрана — люди Сиги, но, если новости расползутся дальше, нас всех может накрыть пиздой. Роше кивнул, вытер нож о простыни и убрал его обратно в голенище. Когда они вдвоем уже отходили от Пассифлоры, гудящей, как разворошенный улей, Талер снова хлопнул Роше по плечу. — А ты, я смотрю, остался в штанах, — заметил он, — что, не понравилась тебе Нарцисса? — Признаться, не в моем она вкусе, — ответил Роше с прохладцей. Талер рассмеялся. — Ну, сука, извини, — сказал он, — в следующий раз сам будешь выбирать, кого трахать.