Кара

***

Тем осенним вечером мне наконец удалось освободиться с работы пораньше. Наскоро перекусив и переодевшись дома, я сел в старенькую «десятку», что досталась мне от отца год назад и являлась отличным подарком тогда ещё только что выпустившемуся безработному студенту, и поехал к одному из городских кладбищ. Я давно уже обещал родителям навестить могилу бабушки и навести порядок, да и самого начинала тихо грызть совесть за пренебрежение памятью весьма любимой старушки. Октябрь брал своё, и после захода солнца темнело стремительно, но я лелеял оптимистичные надежды, ведь не зря же я сегодня закончил работать на два часа раньше обычного. Выехав за черту города, я съехал с асфальта, и колёса зашуршали по широкой гравийной дороге, ведущей к кладбищу. Вот и ограда, рядом стоит всего одна машина, замызганные «Жигули». Ещё даже не вечер, будний день, ничего необычного. Найдя знакомую могилку, я несколько утратил оптимизм — работы было явно больше, чем я предполагал. Но, согласно мудрой поговорке «глаза боятся, руки тоже», я не стал терять времени и приступил к очистке земляной насыпи от сорняков. Периодически я останавливался передохнуть и оглядывал непримечательный кладбищенский пейзаж — вот ровные ряды памятников перезахороненных солдат времён Великой Отечественной, тут высокий каменный православный крест, а там целая композиция из мрамора и тёмного гранита — «мавзолей» какого-то нового русского, почившего ещё в девяностых. Работа спорилась, я не следил за временем, и когда наконец разогнул спину, довольно глядя на чистую насыпь с парой привезённых искусственных цветов и пахнущую свежей краской ограду, на улице заметно стемнело. Порадовавшись, что не придётся заканчивать работу в темноте, я пошёл в сторону ворот. Я уже дошёл до края кладбищенских рядов и именно поэтому заметил серый уазик «буханку» ещё до того, как услышал фырканье изношенного мотора. Не обратив особого внимания, я пошёл дальше, но тут уазик остановился, и то, что я увидел, заставило меня чуть присесть, скрывшись за ближайшим памятником. Из уаза показался здоровенный толстеющий мужик за сорок лет, который тащил за собой упирающуюся и тихо хнычущую девчонку лет тринадцати-четырнадцати. Протащив жертву — а у меня как-то сами собой отпали все сомнения, свидетелем чего я становлюсь — в ворота, он, как паровоз, попёр в сторону высокого, толстого и сухого дерева, стоящего на краю кладбища, и в иные дни выглядевшего вполне атмосферно на общем безрадостном фоне. Грубо бросив девчонку на землю — кажется, у неё ещё и были связаны руки — мужик потянулся руками к поясу. Дальше оставаться в стороне я не мог. У меня не было при себе ничего, что могло бы сойти за оружие, разве что ключи от машины и жёсткие перчатки, в которых я полол траву, да и сказать, что я весь из себя герой в сияющих доспехах, я не могу, но я не смог бы нормально жить с ощущением, что просто бросил беззащитную девочку с каким-то педофилом, а то и маньяком. Понадеявшись, что пять лет занятий в тренажёрном зале добавят внушительности моим словам, я подошёл ближе и просто сказал: — Слышь, ты! Наверное, это было моей ошибкой. Стоило просто подскочить сзади и пробить ему локтем в затылок, и плевать, чего бы это стоило здоровью ублюдка. Но нервы были на пределе, и это сейчас хорошо додумывать, каким бы рембо-асассином можно было стать. А тогда мужик просто обернулся ко мне и быстрым движением снял с пояса охотничий нож с широким лезвием. Я решил идти до конца и успел перехватить его руку, вывернуть, благо, без ложной скромности, силы тогда, да и сейчас, мне было не занимать, а свободной рукой начал превращать его лицо в отбивную с кровью. Упырь, однако, решил воспрепятствовать этой славной трансформации, и с неожиданной для его веса и габаритов прытью, буквально повиснув на держащей его моей руке, двумя ногами ударил меня в живот. Дыхание выбило, плечо хрустнуло, я повалился на траву, и уже он начал неумело колотить мне по лицу, а я не мог даже нормально прикрыться одной рукой. И неизвестно, чем бы это закончилось, если бы кто-то одним рывком не стащил толстяка с меня. Быстро перекатившись на живот и охнув от боли в руке, я уставился на высокого, поперёк себя шире бритого мужика в светлых джинсах и чёрной кожаной куртке. Помню, тогда ещё посетила мысль, что в девяностых тип с таким прикидом мог бы рассекать на «мерсе» или «крузаке», а сейчас, видимо, это его жигули сиротливо стояли на парковке у ворот кладбища. Мужик, тем временем орал на зажатого в его руках, как в тисках, урода: — Чё, сссука?! Знаешь, чё в мои времена с такими как ты делали?! Я вдруг с неуместной завистью подумал, что из его-то хватки насильник и не думает вырываться, а стоит на подгибающихся ногах весь бледный, и только пытается что-то прохрипеть. Мой неожиданный спаситель не стал церемониться, и хуком в челюсть свалил толстяка в траву. Увидев, что я встал без посторонней помощи, он подошёл к тихо скулящей девчонке и стал возиться с верёвкой на руках. Едва он закончил, девочка взвизгнула и ринулась ко мне, а я, опешив, только и мог стоять и прижимать трясущуюся от рыданий бедняжку. Тому, чему я стал свидетелем дальше, я некоторое время пытался придумать разумное объяснение, в конце концов бросив это дело. Из-за моей спины шагнули два солдата в форме и стальных касках, с винтовкой и самым настоящим ППШ, как в фильмах показывают. Помню, что пока пытался поднять отпавшую челюсть, я лихорадочно вспоминал, что у нас на полигоне в нескольких километрах от кладбища как раз проходит фестиваль исторической реконструкции, и это два припозднившихся любителя решили срезать путь через кладбище, а потом услышали крики и пришли на помощь. А когда из сумерек соткалась фигура худого старика с зачёсанными волосами и в странной, как я тогда почему-то решил — старомодной одежде, мозг решил представить мне его как кладбищенского сторожа, тоже вышедшего на шум. Мужик в кожанке, тем временем, подошёл ко мне и тихо и вполне дружелюбно попросил взять девочку и уходить, и что-то было в его взгляде или голосе — что-то, что я помню до сих пор — что заставило меня без колебаний и вопросов так и сделать. В машине я посадил девчонку на переднее сиденье рядом с собой, завёл двигатель и тут услышал страшный, едва ли человеческий вопль с кладбища. Знаете, бывает пишут — «леденящий кровь», так я до тех пор не мог представить, как это чувствуется, а тогда понял, что определение донельзя точное. Я включил фары, развернулся, чтобы выехать с парковки, и то, что я увидел в их свете, заставило меня выжимать из ворчащего двигателя всё что можно до самой городской черты, игнорируя писк «антирадара» и испуганные взгляды моей невольной пассажирки. Свет фар выхватил из темноты пять фигур — четверо плотно обступали пятую, свернувшуюся на земле калачиком. Тень отбрасывала лишь одна.