***
Для покупок у Темы была карточка, на которой деньги появлялись сами. Двадцать кусков деревянных, ни больше, ни меньше. Тема как-то спецом проверял: даже если затовариться как на ядерный апокалипсис в магазе на первом этаже торгового центра, а через банкомат у выхода проверить баланс — циферки снова будут прежние. Экономить его не просили. Правда, отдельно упомянули, что все движения по счету отслеживаются, а если попробует обналичить слишком большую сумму, то краник живо перекроют. А так — живи, Темка, на широкую ногу. Хочешь — питайся в макдаках и суши-барах, пока желудок не отвалится; хочешь — кеды новые купи, семь пар, по одной на каждый день недели; хочешь — евроремонт в сортире забабахай. Сбылась подростковая мечта идиота. Может, будь у Темы необходимость самостоятельно зарабатывать на хлеб, он бы реже страдал херней и искал все новые и новые способы мелко напакостить своим сраным спонсорам. Может, будь у Темы друзья-приятели, хоть какой-нибудь круг общения, он бы вообще всем все простил и просто наслаждался халявой. — Делай, пожалуйста, основной упор на правую руку, — попросил его в пятницу на полигоне дядя Леня. — Фиксационный аппарат, которым мы заменили поврежденную тобой пластину, еще далек от совершенства. — Без базара, дядь Лень! И, естественно, прыгая в костюме по каменному мешку экспериментального зала, Тема использовал левую механоконечность на всю катушку. Первое время его одергивали. Самому дяде Лене было, в общем, по бороде, как Тема к нему обращался — по густой огненно-рыжей бороде — а вот помощник его и через два месяца бесконечных испытаний все нудел что-то об этике и субординации. Дамочка-врач, которая Теме датчики клеила, бросила: «Ты как себя ведешь!» Потом и Лебедев, само собой, выступил. Какой, говорит, он тебе «дядя Леня», он Леонид Евгеньевич, ведущий специалист чего-то там. — Херовую вы, короче, запаску поставили, — с чувством полного удовлетворения заявил Тема, когда поврежденная рука через полчаса прыжков повисла плетью. — Мы бы с пацанами в сто раз лучше сделали. Может, дадите мне его домой, поковыряться? Целых четыре дня Тему по дороге за хлебом никто не пас. К браслету на ноге он быстро притерпелся, кожа под ним зудела иногда, особенно после душа — но все равно это был огромный первый шаг в сторону вольной жизни. Тема уже размечтался, как через пару лет его на этой базе младшим научным сотрудником пропишут. Халат выдадут с бейджиком, и Лебедев опять руку пожмет при встрече. Как равному.***
А на пятый день появился Ваня. То есть, когда Тему доставили на черном джипе из лесов Подмосковья к родному чертановскому падику, Ваня уже был в его квартире. Педантично раскладывал свои вещи на двух нижних полках в шкафу. Темино барахло, которое раньше занимало эти самые полки, было неопрятной кучей свалено на полу. — Ты не обалдел? — Не люблю бардак, — сурово отрезал Ваня. — Раз уж нам с тобой теперь жить здесь вдвоем, завтра будет генеральная уборка. — Псины сутулые спят в прихожей на коврике. — Тебе не удастся меня спровоцировать. Через пару часов, на кухне, ловко вскрывая консервным ножом залежавшуюся в холодильнике банку сайры, Ваня еще раз это повторил: — Тебе не удастся меня спровоцировать, — и столько настойчивости, столько упорства было вложено в одну простую фразу, словно Тема уже начал с ним активно спорить. — Валентин Юрьевич предупредил, что ты обязательно попытаешься. — Про побег мой что ли рассказывал? Да это я так, воздухом подышать. Хороший у нас тут воздух, особенно за гаражами у комбината. От боровов-чекистов Ваня выгодно отличался, во-первых, тем, что был значительно моложе, примерно одних с Темой лет. Кожные складки под выбритым затылком еще не нарастил да и постную рожу держал похуже, хоть и очень старался. Теме он чем-то напомнил крылатого херувимчика со старой открытки, которой мама всегда закладывала еще более старые книги. Светленький, чистенький, ясноглазый, с румянцем во всю щеку. Имя-отчество Лебедева произнес с почтительным придыханием и едва ли не по слогам. — Это где ж ты так накосорезил, что сюда сослали? — Нигде. И вилкой с размаху в кусок сайры — тык! Как будто еще плавала бедная рыбина в море-океане, а Ванек на нее с гарпуном охотился. — Я просто очень терпеливый. И Валентин Юрьевич мне доверяет. Так вот ты какой, человек, который смог понравиться Лебедеву — мысленно восхитился Тема. Одно из трех теперь: или пиздишь, или не существуешь, или полковник Акелла на твой счет сильно промахнулся. — Ну да. Мне абы какой надзиратель не подходит, только лучший из лучших. Че, братан, по пивку за знакомство? — Мой предыдущий охраняемый объект был вождем маленького гордого африканского племени, раз в неделю его пытались прикончить, обстреливали, забрасывали минами и один раз взорвали наш кортеж. А в те моменты, когда было тихо, он выкупал девочек из соседнего племени и брал их в жены, — безэмоционально, почти на одной ноте оттарабанил Ваня. — Так что, по-твоему, я достаточно для тебя хорош? За охуительную историю Тема накинул ему еще пару лет к предполагаемому возрасту, и стало Ване где-то двадцать пять. В школе, наверное, был отличником. Не задротом, как мелкий Юлькин дружок, который раньше возле нее постоянно отирался — более приспособленным к жизни подвидом, этаким «везде первым». Гордостью школы, родителей и, вот теперь, российской армии. Не пошел бы в армию, висел бы в каком-нибудь офисе на доске почета самых топовых менеджеров. — А зачем Лебедеву африканский педофил, если не секрет? — Причем тут Лебедев? Удивление мигом смело с Вани постную рожу, светлые глаза сделались большими и тревожными. — Да я откуда знаю? Ты сам с него начал. — Ну все, — зажевав сайру толстым ломтем ржаного хлеба, Ваня снова морально собрался и сурово сдвинул брови. — Закрой рот и ешь. Диван в Теминой однушке был единственным спальным местом, продавленную отцовскую кровать Тема вынес по частям на помойку незадолго до всей этой трихомудрии с пришельцами. Под вечер Ваня заявил с таким каменным таблом, что даже его отмороженный гуру бы поаплодировал: «Ничего. Ляжем валетом». Тема ответил бы, что в рот ебал такие предложения — но высказываться на сексуальные темы, когда в плечо упирается пятка малознакомого чувака, было как-то неловко.***
Каждый следующий раз костюм поддавался чуть-чуть быстрее, легче, охотнее. У него была своя собственная воля — дядя Леня искал этому подтверждения в сигналах программной прошивки, а Тема просто верил и чувствовал. Костюм напоминал ему Юльку, которая Тему никогда не любила, но почти полгода воспринимала как терпимый, сносный вариант. «На худой конец» и все такое прочее. Юльку тоже надо было уговаривать, убеждать, доказывать ей (и ее отцу), что Тема на самом деле лучше, способнее, достойнее, чем кажется на первый взгляд. Исключительность Темы в этих отношениях состояла именно в том, что его хоть слушали, когда любого другого — нет. Не полюбили как упавшего с луны Харитона, но высказаться дали. — Перекрытия не ломай. Помимо очередной спице-стержневой конструкции (Тема про себя сравнивал ее с аппаратом Илизарова — Питону очень похожую установили в Видновской больнице, когда он ногу сломал) на левом плече в экзоскелет добавили переговорное устройство. На втором часе бега с препятствиями по полигону негромкий равнодушный голос Лебедева вкручивался в мозг как стальной шуруп. Обсервационная лаборатория находилась в пяти метрах над всеми декорациями, за пуленепробиваемым стеклом. Для Лебедева и дяди Лени Тема был лягушкой в террариуме, дикой, неуправляемой, но пока безобидной. Оттолкнувшись мощными механическими ногами от крыши автомобиля, прокрутившись на горизонтальной перекладине фонаря, он повис в конце концов на специальном крюке прямо под кабиной, вслепую прижал левую трехпалую ладонь к стеклу. Не в первый и даже не в десятый раз, поэтому никто и ухом не повел. — А за вами, Валентинюрич, тоже в душ охрана ходит? Вы же тоже дофига ценный теперь. — Не отвлекайся, — рассеянно попросил дядя Леня. — Давай еще раз на дорожку с манекенами, и на сегодня хватит. По ходу, сверял опять какие-то графики на своем планшете. Вот уж кому точно было класть с прибором на любые человеческие взаимоотношения. — Погоны генеральские не выдали еще? А дачу в Переделкино? — С друзьями своими будешь так разговаривать. За последние месяцы Тема навострился вычленять в голосе товарища полковника даже не пятьдесят, а сто пятьдесят оттенков различных эмоций. Сто пятьдесят оттенков презрения и сто пятьдесят оттенков бешенства. И огрызался Лебедев в эту пятницу вяло, совершенно без энтузиазма. Словно бы по одной лишь привычке. — Это с какими? С мертвыми или с теми, с кем контактировать нельзя? — Не выдали. — Чего? — Генеральские погоны, говорю, еще не выдали, — судя по шуму, Лебедев снял гарнитуру, и его дальнейшие слова Тема расслышал с огромным трудом. — Лень, я поеду, самолет вечером... — А Юля здесь, с вами? — не так сложно было перекричать дядьЛенино «да, да», как пробиться через броню чужого упрямства. Никто Теме, разумеется, не ответил.***
Про руки и спину Ванек еще в первый день спросил. Видать, уровень доступа к гостайнам у крутого терпилы был не ахти, и пресвятой Валентин Юрьевич особо не распространялся, как именно Тема родине служит. И можно было, конечно, отмолчаться, а то и самого товарища полковника спародировать. Типа «секретная информация, строго для избранных, пропуск в военную лабораторию есть? Нет? А если найду?» Ванек же был армейский, такому скажи, что нельзя задавать вопросы, он и не станет задавать вопросы. Тему вот эта штука в армейке всегда особенно бесила: с какого-то момента там все переставали спрашивать, сомневаться, обдумывать вообще приказы старших по званию. Сказали: сбить неопознанный летающий объект над жилым районом — да херня вопрос, товарищ генерал, сделаем, и дальше хоть трава не расти. — Тачка инопланетная так со мной стыкуется, — охотно демонстрируя покрытые сухой кровавой коркой предплечья, пояснил Тема. — Да фигня, завтра уже одни шрамы останутся. Ничто не дается без жертв. За все время, что он с дядей Леней сотрудничал на условно-добровольных началах, Тему ни одной бумажки подписать не заставили. То есть, может, он что-то и подписывал — в конце осени, в тот период, о котором теперь ничего не помнил. Может, и подписи никакой не требовалось, молчание в его ситуации само собой подразумевалось, просто Тему об этом забыли предупредить. Но еще вероятнее, никто не считал его полноценным хранителем гостайны. С лабораторной крысы и взятки гладки. В общем, сами виноваты, недоглядели. — Погоди, так это с сегодняшнего дня у тебя? Экзоскелет контачил со спинным мозгом и всей группой нервов предплечья. Стоило Теме в него залезть, выпускал сотни, тысячи тонких и острых как иглы подвижных щупов. И в тех зонах, куда они вторгались, кожу будто сдирали наживую. До конца привыкнуть к этому ощущению Тема так и не смог, но какую-никакую компенсацию костюм ему со временем предоставил: порезы заживали до белесых шрамов за сутки. Сказал ли Тема об этом дяде Лене или кому-то из врачей, вовлеченных в проект «Бастион»? Ага, сейчас. Его спрашивали насчет головокружений, тошноты, слабости, брали всевозможные жидкости на анализ — Тема спинномозговую пункцию воспринимал уже как чистку зубов — облепляли голову и тело датчиками. Но ничего сенсационного в Теминых жидкостях и каких-то-тамграммах не находили. А тупо спросить: чувак, ты за собой в последнее время никаких странностей не замечаешь — всем этим бимбедумам в белоснежных костюмах и масках, по ходу, яйца мешали. Ванек же спросил, не переломился — ну так и схрена ли Тема должен был от него что-то утаивать? — Ага. Я вот думаю: может они все мазохисты, поналетевшие эти, вся раса? Тупо же: вшарашить в свои боевые костюмы сто тысяч мелких датчиков, если хватит и одного, но в определенной точке спинного мозга. Чтобы оттуда все нужные сигналы передавал и считывал. — Ты это откуда взял? — Дядя Леня громко охуевает который месяц. Еще неделя понадобилась Ваньку, чтобы решиться на следующий вопрос: а каковы они вообще, ощущения внутри инопланетной вундервафли? Яркие как под быриком[2] или не очень? Про суть и ход исследований Тема точно знал: надо держать язык за зубами. Ну и правильно. Какие данные поступают с экзоскелета на монитор дяди Лени, Тема и сам никогда не интересовался. Хватало легкости, с которой можно было без разбега прыгнуть метров на десять в длину и на три-четыре в высоту, одним ударом трехпалого кулака проломить крышу Лады Калины, просвистеть стометровку с барьерами за пять секунд. Когда Теме давали отмашку и надо было с костюмом прощаться еще на неделю, он и медлил-то не потому, что руки и спину напоследок словно окатывали крутым кипятком — первые полчаса на своих ногах ощущались как в теле калеки, до пизды медленного, слабого и неуклюжего. В общем, прошла неделя — и с Ваньком Тема почти поладил. Даже недоумевать начал: с чего, интересно, Ванек у Лебедева считался крайним средством и зачем сперва надо было вариант со свитой бессловесных чекистов опробовать. — Кончал бы уже прибедняться, — в четверг после ужина бросил в сердцах Ваня. — Не ценят тебя, не разговаривают, работать нормально не дают, лабораторной крысой считают... Живешь тут как у Христа за пазухой, интересным делом занимаешься. Валентин Юрьевич мне, знаешь, что сказал, когда к тебе отправил? Чтобы ни один волос с твоей головы не упал, пока я тебя охраняю. — Да ты достал на Лебедева надрачивать, — в тон ему немедленно отозвался Тема. — Валентинюрич то, Валентинюрич се. Иди, сука, предложение сделай, он лет восемь уже вдовец. Может, и женится. — У меня самого жена и сын вообще-то. — И че из этого? — А у тебя — нет. И как-то уж очень тебя волнует, кто там на Валентина Юрьевича надрачивает. Брехал, как выяснилось, насчет «не удастся спровоцировать». На хук с левой, вместо того, чтоб подставить другую щеку, попытался двинуть Теме под дых: армейский рукопашный бой, дзюдо, самбо — что знал отличник физической подготовки, все использовал. Но и Тема тоже ведь не пальцем был деланный, мог за себя постоять. Но ни один волос с его головы в тот вечер не упал — тут без подвоха. Хотя бы потому, что стригся Тема машинкой почти под ноль.***
— Да мы, короче, диван вчера купили. Струп на нижней губе постоянно трескался, подкравливал и сдавал Тему со всеми потрохами. Слива-то под левым глазом к утру уже пожелтела — если держаться в тени, то и незаметно вообще, что с лицом что-то не так. — Пока на этаж его подняли, потом еще мебель надо было двигать... Короче, о порог споткнулся. Случайно. Ну, с кем не бывает. Дядя Леня хмурил брови в болезненном недовольстве. Лебедев, скрестив руки на груди, сверлил Теме взглядом дырку во лбу. И непонятно было, верил или нет. Плохо, что перед «стыковкой» с костюмом Тема обязательно раздевался по пояс. И проходил тщательный медицинский осмотр. Синяки он всегда зарабатывал как нефиг делать, еще бабушка говорила: так сосуды у тебя, внучок, расположены, очень близко к коже. Вот помяли бы они с Ваньком друг друга хоть в среду, никаких вопросов бы не возникло — потому что к пятнице никаких следов бы не осталось. — И как? Удобный диван? — сухо поинтересовался Лебедев. — Я не знаю, Ванек на нем спал. Хотя он утром на спину жаловался. Наверное, нет. Ну а что там могло быть за десять кусков, плюс доставка до подъезда и гарантия? — Мушек перед глазами нет? — дежурно уточнил чувак из врачебной бригады. Тема отрицательно замотал головой. — Просто все мушки, доктор, у него внутри черепной коробки, — по-прежнему напряженно заметил Лебедев. — Как финальная стадия эволюции тараканов. Даже интересно: вот что ему опять не нравилось, мудаку в погонах? Ну разукрасил Теме рожу его любимый болванчик — так, во-первых, Тема не жаловался и на отмене очередного экспериментального пробега не настаивал, а во-вторых, они теперь с Ваньком еще лучше друг друга стали понимать. Побратались, можно сказать, кровью обменялись. В прошлый раз на научную базу в лесах Подмосковья Ванек с ним не ездил, а тут аж специально кому-то звонил полчаса, чтобы не присылали машину — сам, типа, любимую дядьЛенину овечку Долли на полигон доставит. И ждал Тему за КПП почти четыре часа как верная подруга дембеля. — Короче, я нас отмазал. Как договаривались: поднимали диван по лестнице на этаж, я упал, очнулся — вся морда синяя. — А я врать не буду, — стискивая руль до побелевших костяшек, пообещал Ваня. — Если вызовет меня Валентин Юрьевич... — Да не вызовет, успокойся. Ты вчера спину надорвал, лежишь на новом диване, кряхтишь как столетний дед и мажешь поясницу Фастум-гелем. Бонусной регенерации от инопланетного боевого костюма у Вани не было, его рассеченную бровь и расквашенный нос Теме впору было фоткать на свой мобильник — как вариант звездочек на бортах истребителей. — Насчет нового дивана, кстати. Хорошая идея, — уже спокойнее произнес Ваня. — Может, и правда купим? Кто-то великий сказал (и Тема где-то услышал): мы всю жизнь собираем вокруг себя одних и тех же людей, лица могут меняться, но самые яркие черты обязательно сохраняются. Ванек не был точной копией Руса, скорее вольной импровизацией по мотивам, но раз уж никто другой с Темой сейчас нормально не общался, а Рус лежал на Щербинском кладбище — едва ли стоило нос воротить. — Что, стремно все-таки спать с мужиком? — Стремно, когда мужик носки раз в неделю меняет. Садись уже, поехали.***
Из вредных привычек у Ванька был бег по утрам. Первые полторы недели он еще как-то сдерживался, потом началась неизбежная ломка, а потом Тему выдернули на улицу в полседьмого утра. В промозглую серость темного мартовского утра в Северном Чертаново. Оставить Тему одного в квартире, хоть бы и спящего без задних ног, Ваньку не позволяли служебные инструкции. — На конце я вертел этот твой ЗОЖ, понял? — Как хочешь, — равнодушно отозвался Ванек, разминаясь у подъезда. — Ты можешь не бегать. Хоть пешком обойди вокруг дома, лишь бы я все время тебя видел. Тема попытался. Оказалось, Ванек в этом случае будет трусцой нарезать круги возле него. Выглядело до такой степени отстойно, что заприметившая их бабулька с пекинесом на поводке потом оборачивалась до конца квартала. Да Теме и самому было не по себе: что он, задохлик какой-нибудь ботанообразный, дядя Леня в молодости? Тоже перешел на бег. Отмахал плечом к плечу с Ваньком километр до автостоянки — и чуть не сдох. Получил в награду лекцию «Все беды от курения». — Слушай, а ты как жене это объясняешь — что сутками служишь в Москве, то есть, как бы совсем рядом, но домой даже на часик забежать не можешь? И неизвестно, сколько еще будешь меня караулить. Она нормально такие вещи воспринимает или врать приходится, что я тоже вождь маленького гордого африканского племени? Ну, Африка-то далеко, с Африкой все понятно: жара, кокосы, пампасы... — Пампасы — это степь в Южной Америке, — занудно поправил Ваня и, потянувшись едва ли не через всю маленькую Темину кухню, включил электрочайник. — Хуерике. Я про другое спрашиваю. — Меня в моей службе все устраивает. Жена понимает. Тебя это никаким образом не касается. Ты объект, я охраняю, а задушевные беседы нам вести не обязательно. Рус на личные вопросы тоже обычно начинал быковать, а то и в драку лез. А потом его вдруг прорывало, всегда неожиданно, без конкретного повода и не вовремя, и весь свой внутренний мир одним махом наизнанку выворачивал — но прийти к этому обязательно должен был сам, намеки его только бесили. — И Лебедев тебя хоть по голове гладит за это? — Все у тебя к одному... Вот за что ты Валентина Юрьевича так не любишь? — и пристально, неласково уставился на Тему исподлобья, плотно сжав в линию тонкие губы. — Он нормальный мужик. Я ему очень многим обязан, в лепешку теперь расшибусь, если прикажет — все правда. Но вообще он просто человек хороший. Не подлый. Таких немного сейчас, особенно наверху. — Много ты знаешь. Полупустой чайник вскипел за минуту. Ваня резко поднялся со своего места, разлил сразу на обе целые кружки весь кипяток. Вытащил из упаковки с печеньем четыре штуки, и перво-наперво две отдал Теме. Жутко хозяйственный оказался, да еще и с привычкой что угодно рассчитывать на себя и того парня. Наверное, сроду один не жил, только в семье, казармах и общагах.***
В конце концов, Тема вызвал такси, а Ванек объяснил водителю, где лучше припарковаться. Вечер понедельника надежно перекрыл центр пробками, и от Кутузовской до Знаменки они добирались часа полтора, не меньше. Здание генштаба ВКС, серое, строгое, с пятью рядами одинаковых квадратных окон, было как стеллаж в зоомагазине. Товарищ удав закончил совещание в половину девятого, вышел к парковке — тоже какой-то серый, строгий, в костюме и при галстуке. — Валентинюрич! — радостно заорал Тема, кидаясь ему наперерез и размахивая руками. — Валентинюрич, простите дурака! Из стеклянных дверей за Лебедевым вышли двое чекистов, похожих как близнецы-братья. Вздрогнув от Теминого крика, Лебедев невольно шагнул назад, чекисты машинально дернулись вперед, Ванек зачем-то схватил Тему за рукав худи, потянул на себя. — Ты что здесь делаешь? — оторопело спросил Лебедев, и буквально в следующую секунду весь подобрался, расправил плечи и скомандовал, тихо и четко, как бойцу на спецоперации: — В машину сядь. Тема послушно забрался в блестящую черную «бэшку» — ну, охуенная же тачка, он бы в такую и без приказа залез, еще б погонять дали — товарищ полковник сел рядом. Двери закрылись. Ванек и чекисты остались снаружи, как три тополя на Плющихе. Веселая придурь, раззадоренная дома Ванькиным занудством («А как к тебе относиться, если ведешь себя как баран?»), постепенно сходила на нет — утекала как воздух из надувного шарика с прорехой. Ванек ничего не знал про Юльку. То есть, знал, конечно, что у Лебедева есть дочь, но кто бы ему рассказал о Теминых безнадежно-бесполезных чувствах; об упавшем с луны Харитоне, к которому Юлька тянулась больше даже тогда, когда его гребаный сверхтехнологичный пепелац только грохнулся на Чертаново. — Да чего вы меня так боитесь? И блестящие черные глаза Лебедева сразу округлились, он резко втянул носом воздух, но еще с полминуты не мог произнести ни слова. — Кто тебя боится? — Вы. — Я тебя боюсь? — Да, — просто ответил Тема и широко улыбнулся. — Пиздец как боитесь, я ж вижу. Вот прямо сейчас, когда Юльки тут нет и вам достаточно головой кивнуть, чтоб ваши бультерьеры мне ноги переломали. А Ваньку Тема так прямо и выдал: если уж действительно Лебедев — ум, честь и совесть российской армии, почему даже не диалог поддержать, а тупо послушать не может? Это ж нетрудно. А Теме надо — когда полгода в себе копишь раскаяние, сожаление, вину, потом обязательно надо это все на кого-то выплеснуть. Причем хотелось бы не на левого чувака, а на кого-то из тех, перед кем действительно виноват. — Вы ж с дядей Леней... ну, с Леонидом Евгеньевичем, ладно. Вы ж с ним не просто так рядом стоите, пока я внизу манекенам бошки отрываю. Знаете, что это за штука. Даже я знаю, хотя мне ничего не объясняют. Она берет все, что внутри тебя есть, и умножает это на десять. Срывает нахрен любые тормоза, понимаете? Над генштабом сгущались сумерки, а в салоне «бэшки» было еще темнее, и застывший на сиденье водителя Лебедев сам был как манекен для краш-теста. Тема бы ткнул его кулаком в плечо, просто чтобы привлечь внимание — но не хотел проверять, за сколько дней теперь его организм залечит раздробленную руку. — Я не жалею, что он сдох, Валентинюрич, — тут Лебедев хотя бы моргнул: значит, все-таки не совсем в пустое пространство Тема разорялся. — Харитон этот. Но вот сейчас я бы в него не выстрелил. А в Юльку бы вообще никогда не выстрелил. Блин, я, может, не гений по жизни — и то соображаю: нельзя делать все, что захочется. — Это очень удобно, — задумчиво произнес вдруг Лебедев. — Списывать свои поступки на состояние аффекта — очень удобно. И никто, вроде, уже не виноват. Снаружи Ванек косился на охранников Лебедева, как будто готовился к махачу стенка на стенку. Хотя нет, выбор между товарищем полковником и Темой, он бы сделал, конечно, не в пользу Темы, так что какое «стенка на стенку», когда «один против всех». — Закончил? — уже совсем спокойно уточнил Лебедев после траурной минуты молчания. — «Пошел вон»? — Пошел вон. До пятницы. Проще было построить ковчег и спасти Москву от второго Всемирного Потопа, чем сокрушить этот долбаный бастион. Интересно, как Лебедев первый Потоп-то пережил, где Ной нашел вторую такую же тварь ему в пару? — А ты жену с сыном к нам приглашай, — от всей своей широкой души предложил Тема по дороге домой. — Ну а че? Вы с ней на кухне пообщаетесь, мы с мелким в плойку порубимся. Ванек только глянул на него, и тут же снова отвернулся к окну. Проворчал себе под нос что-то вроде «и откуда ты взялся на мою голову».