welcome to new york (it's been waitin' for you)

Видит бог — Саттон старается, очень старается выйти из ряда погнавшихся за мечтой. В 2005 ее гипнотизирует глянцевый Нью-Йорк в «Дьявол носит Прада», вынимая всю душу; в фильме все красивые, сильные и живые, все — звезды и иконы, и не город это вовсе, а алтарь с длинноногими крашенными блондинками на закланье. DVD-диск с Эндрией и Мирандой на обложке — девчачье сокровище — пускает трещину и уже не читается старым проигрывателем, и на Саттон самой трещин не меньше; все со спины, с тыльных сторон, чтобы никто не видел, чтобы никто не нашел в ее спальне дробовик и не заставил раздробить тот в щепки. Саттон вся — лоскутное одеяло из плакатов любимых мальчишеских музыкальных групп, вырезок из «Скарлет» за авторством Жаклин Карлайл и стразов по кайме задних карманов джинсов; нищая семья, секция по стрельбе дважды в неделю после школы и пыль из старого потрепанного чемодана, который она утопила бы в Ист-Ривер, позволяй то власти города. Нью-Йорк безжалостно глотает девиц вроде нее, не жуя, сотнями или тысячами в год — нескончаемым конвейером амбициозных молоденьких дурочек, погнавшихся за блеском и огнями Манхэттена, словно бы они ярче и чище звезд над кукурузным полем Оклахомы. Саттон читает злые оскалы города, словно бы это инстаграм популярной модели, официальный твиттер «Скарлет» или глянцевый журнал — тонкая страничка с колонкой про парижскую неделю моды пахнет духами и режет ей палец до крови. Она всегда говорит, что ей не больно — таковы правила. В гардеробной «Скарлет» Саттон прячет сто долларов в дырявой подкладке одного из клатчей, чтобы однажды вернуться домой, рыдая от злости громче дребезжания поезда (конечно, не вращается, пустив корни в каменных джунглях). Она хочет успеть сделать больше, прежде чем Нью-Йорк обглодает-вылижет ее кости — город улыбается наивной девчонке сотней морщин, давая возможности, давая людей, давая препятствия-баррикады. Ричард целует ее и надевает на палец обручальное кольцо, а Саттон боится показать ему оскал.