Влюбиться в Своего палача

Макс путается в мантии, когда бежит по мостовой. Дышит рвано или совсем не дышит – Лонли-Локли бы его за такое как минимум упрекнул, - но ему было наплевать. Срывая с горла цепочку мантии, бросая ее на перила, он невыносимо огромным прыжком преодолевает расстояние между ним и блёклой тенью в малиново-васильковой одежде. Холодный ветер ударил в лицо, иголками-каплями целуя щеки. Растрепанные светлые волосы, промокшие практически насквозь то и дело, что лезли в глаза и рот, пытались закрыть обзор. Мелифаро подался назад, пытаясь вырвать свою руку из рук Смерти на Королевской службе, только что чуть не сбившей его с ног.        Глаза жгут слезы, но движения непоколебимы, он знал, что все именно так и будет. Оттого болит сердце, виски, запястья. Горло дерет холод и ком в горле, собранный из желания кричать и просто расплакаться, как мальчишка. Осесть на тротуар и наконец-то выдавить все то, что накопилось. Стоило угольным глазам встретиться с то ли желтыми буравившими, то ли зелеными, как эти чертовы ломаные смертные шары, состояние стало близко к истерике. Смех заставлял плечи дрожать, узел в животе из скомканных бабочек неприятно биться о кожу изнутри. А Вершительские руки с гадкой, горькой нежностью прижимают к себе… Сколько же непонимания было в этом взгляде, сколько овечьей невинности! Слезы перемешивались со смехом, тело старалось податься ближе к перилам моста. Голова кружилась, мир мерцал противными пятнами и осколками, ничего не понятно и очень-очень-очень больно.       В довершение ко всему – отстраненный поцелуй сухих губ, адресованный в скулу. Вдох замер в груди, легкие стали обрастать ледяными шипами, прожигающими кожу и заставляющими леденеть внутренности. Теплая рука ложится на волосы, заставляя положить болезненно-горячий лоб на плечо. Мелифаро пытается сказать, чтобы тот прекратил уже делать больно. Едва ворочая языком, выходит только пропитанное ненавистью «я люблю тебя». А дальше – как выстрел в висок, ноги ватные, тело тоже, руки – еще того хуже. Голова тяжелая, держать себя в вертикальном положении было невозможно. Перегнувшись дугой через перила, Мелифаро видел тусклую луну с бледно-зеленым светом и как будто в последний раз подумав, насколько она тошнотна потерял связь с реальностью или ее подобием. Где-то вдалеке остались грезы о том, как будет звучать удар тела о воду, сколько кругов пойдет по Хурону от прыжка. Мелифаро был где-то, где нельзя думать, двигаться, говорить, он ничего не понимал. Чувствовал, как в течении неправильной полосы времени становилось больно все меньше. Больше не было ненависти – к себе, к Миру, вселенной, - и не было постоянного страха. Кажется, все-таки кто-то там был. Некто в белой рубашке и белых штанах окинул взглядом и обратился темным пятном, исчезая в совсем другой и непонятной темноте. Оно говорило что-то насмешливое и сочувственное перед тем, как раствориться. А потом, спустя неясную вечность – был запах ласкового тепла, которое нужно было в самом деле.       Именно запах – очень знакомый, кстати. В один момент былые чувства снова встрепенулись, услышав то, что не было сил осознать. Два голоса, но нервировал только один. Мелифаро потянулся к источнику этого звука и почувствовал у себя под рукой кадык. Его владелец вздрогнул и замер, оборвав предложение на полуслове. Темнота начала рассеиваться, теплый свет грибов не резал взгляд и с мутью пополам можно было разобрать серебристого лиса, склонившегося, притронувшегося ко лбу и тут же плавным движением убравшего руку. «Твое сокровище практически целое. Вам есть что сказать друг другу.» - говорит лис, направляясь к темному прямоугольнику, вскоре ставшего во взгляде дверью. Вторую руку Мелифаро держал Макс. Обеспокоенный, смотрел на смятение в лице того и старательно подбирал выражения, судя по тому, что видел Страж. Кадык под пальцами перекатился, рука опустилась на лоохи. «А сейчас ты скажешь то, что я хотел услышать?» - Спрашивал Мелифаро, не издавая ни звука. Ни безмолвной речью, ни губами. Макс вдохнул, чтобы произнести то, что, наверное, требовалось, но мгновенно заткнулся до первого звука. Трепетным движением убрал кудри с едва розового лица, погладил его по щеке и осторожно поцеловал. Без проникновения, по-детски и мягко. Мелифаро слегка подался вперед, сминая его губы, чувствуя тупую боль в затылке и головокружение. С уголка глаза упала слеза на подушку, а колючая проволока, из которой он, казалось бы, состоял… Превратилась в вполне слабую и бесконечно-усталую плоть. Рука повисла на складке лоохи, едва ощутимо, осознанно потянув на себя. Макс покачал головой. - Считай, что ты хрусталь. – Сказал он уже вслух. – Обниматься будем после того, как тебе станет лучше. - А мне уже, - попытался возразить Мелифаро, но стоило попытаться сесть – охнул и лег на мягкую постель обратно. - Ну-ну, - Скептично вздохнул Макс. – Белоснежка, отравленная страшным-страшным Вершителем и доевшая это яблоко из упертости. Истеричные смешки вырвались у Мелифаро чистым случаем. - Опять твои загадки, сэр Вершитель. Теперь я понимаю, что Меламори тебя боялась не просто так. А я...? Я влюблен в своего личного палача, да? А мой палач может меня поцеловать опять? Веки потяжелели, но теперь – обыкновенным сном. Поцелуй ощущался отдаленно, но именно так, как нужно, чтоб понять: все закончилось. Чтобы там не было этим «всем».