Дальше жить

Поля за время их совместной жизни узнал, что Стас боится двух вещей: — мышей (сюда входили и крысы, и даже хомячки); — пьяных. Конечно же, Стас этого стыдился. Когда Поля как-то дошёл до дома (считай, долетел, потому что вертолёт был к нему особо жесток), несколько пьяным: нет, именно пьяным, даже не бухим, то его мозг с какой-то особенной четкостью запомнил глаза Стаса. По-детски испуганные. Нет, Стас затащил его в душ, всучил таблетку аспирина, уложил спать, но, но, но. Руки у него дрожали. Поэтому следующим утром Поля извинился, и только извинившись, понял, что почему-то Стаса это напугало ещё больше. Поля стал присматриваться. Поля подумал головой, потом ещё раз подумал, потом погуглил, потом позвонил брату, потом еще раз погуглил. Стас делал вид, что эту бурную деятельность не замечал. А потом Ипполит купил киндеры. Себе, но на кассе по акции ему достались аж два киндер-сюрприза. И когда пришёл домой (Поля проглотил внутри, что в какой-то момент стал называть квартиру Стаса в Отрадном домом), и стал раскладывать вещи на кухне, туда зашёл Стас. — Привет! — Привет! Я тут продуктов купил, сейчас всё разложу... У нас есть что пожрать? Я голодный как волк, — говорит Поля, и засовывает голову в холодильник, и когда оборачивается, чтобы услышать ответ Стаса, то видит как тот смотрит на стол, где остались лежать два киндер-сюрприза. — Я просто так их купил. Ты же любишь сладкое? — Ага, — ответил тот. — Если хочешь, бери оба, — Поля снова отвернулся, пытаясь расставить яйца и не уронить их на пол, а когда он закончил, Стас уже ушёл. Он очень аккуратно, маленькими кусочками ел Киндер, как будто это был последняя в его жизни сладость, очень и очень аккуратно. Потом так же осторожно, собирал фигурку Кайло Рена. У Поли было ощущение, что он подсмотрел нечто гораздо более интимное, чем могло бы показаться. А потом был поход в «Детский мир» за подарком для будущего мелкого Пестелей. Поля думал, что они оттуда не уйдут никогда, а Стас ходил и ходил, надолго завис у «Лего». — Какие же они дорогие, усмехнулся он, — и за что эта цена? — За марку, бренд и... Подожди, тебе нравится? Хочешь... — Да зачем мне? Я взрослый мужик, какое мне Лего, ты чего? «Потому что у тебя его никогда не было,» — хотел было сказать Ипполит. Но промолчал, поставив очередную галку в списке потенциальных подарков Стасу на приближающийся день рождения. «Ненавижу его праздновать, какой смысл?» — сказал Стас. Поля думал, что успел познакомиться с разными ипостасиями Стаса. «Ипостасиями, ага, ипостасии — это нечто другое,» — подумал он про себя. Но вот эта версия была какой-то новой. Дёрганной. Неуверенной. — Сестра с мужем с детьми в Москву едут, — сказал он. — Я с ними поеду встречусь сегодня, пожалуй, не знаю, когда вернусь. И тут до Поли дошло, что ни разу за все время их знакомства Стас не упоминал свою семью. Может быть, упоминал, но не рассказывал. — Конечно, встреться, почему бы нет? — ответил Поля и замер, глядя на реакцию Стаса. Тот мялся. — Ты не хочешь идти? — Надо бы, конечно. Но это же нужно будет... «Говорить, что-то рассказывать, как я вдруг в московский вуз поступил, что службу бросил, что с личной жизнью. Жопа, короче.» — Если что, уйдёшь, — сказал Поля. — Хочешь если что я тебе позвоню, и скажу, не знаю, что у тебя в квартире утюг сгорел? Повод уйти. — Нет уж, выкручусь сам. Сестра Стаса — Алевтина — была одной из тех девушек, что уместнее смотрелись бы в «Женитьбе Бальзаминова», чем в реальности. Старше его на два года, она не давала ему спуску всё его детство, в 16 лет залетела от горячего южного парня, вышла за него замуж, родила, развелась, вышла замуж ещё раз, родила дочку новому мужу, развелась, вышла замуж в третий раз. Работала маникюрщицей, сейчас уже управляла салоном, выйдя замуж за его хозяина. Со Стасом они поссорились, ещё когда она ушла из дома, когда ей самой было 16, а он был придурком. Общались до сих пор кое-как. Он родителей обеспечивал, пока обоих не стало, она же с ними не разговаривала. Общались в вайбере. С Новым годом, с 23 февраля, с 8 марта, с днём рождения. Всё. А сейчас — встретиться в Москве ей вдруг захотелось. Стасу пришлось признаться себе, что он волнуется. Встречались в самой обычной Шоколаднице, хотя, как успел уже выяснить Стас, живя с московским мажором, сочетание цены и качества было там гораздо хуже, а, впрочем, звать сестру во что-то более выпендрёжное он не решился. Лёвка выглядела хорошо, цвела и пахла, как цветочная лавка. Выше Стаса на пол-головы, шире Стаса раза в полтора она выглядела внушительно и ни капли этого не стеснялась. — Привет, братец — сказала она, поднимаясь. — Привет, как жизнь? — Да так, идёт стабильненько, хорошо идёт, — она улыбнулась. — Ну а ты тут как? Чем живёшь? А то про тебя такие слухи ходят. — Ну болтают, и хрен с ними. Ты сама как? — Ой да не надо мне твоих этих фокусов, стрелки мне не переводи! Я первая спросила, — Лёва поставила локти на стол, подперев голову. — Ну как жизнь бывает, всё идёт помаленьку. — Службу бросил, тоже помаленьку называется? — она всплеснула руками. — Ну ушёл и ушёл, делов-то. Шуму из этого разводить что ли, всему свету распиздеть? — Мне бы мог и рассказать. — Ой да ну с чего бы? — Стас откинулся на спинку стула. — Да с того, дубина, что ты брат мне. — Тебя наше родство что-то вообще не колыхало дохрена лет. — Подумаешь! Сейчас колышет. Это называется тридцатник стукнул. Думать начала, много. О себе, о родителях. О тебе тоже. Стас не верил ни капли. Лёва посмотрела на него, вздохнула. — У меня когда второй ребёнок родился, я уже постарше была, начала соображать помаленьку. Сейчас третьего жду, и уже, знаешь, опыта накопилось. Нас же с тобой не воспитывали, считай. Живы — и ладно. Похуй на нас им было, если уж совсем честно. Разговоров никаких не было. Зато по жопе получали постоянно. А я сейчас читаю книжки про воспитание, и... Как из нас люди вообще выросли, Настик? Как мы вообще... Я-то из дома сбежала, сверкая пятками, из огня в полымя, а ты остался. Задницу родителям подтирал, а разве они... — Молчи. Молчи. — Что, молчи? Я что неправду говорю? Стас молчал. Жизнь вокруг него мчалась в последнее время с космической скоростью. Причина у этого была определённая, но Стас никак не мог привыкнуть к тому, что есть в его этой новой жизни. Старая жизнь казалась ему незыблемой и относительно нормальной. Ну пьют родители, а кто нет. Ну денег нет вечно, ну подумаешь, а у кого есть. Ну скинул его батя с лестницы, так что он в больнице лежал. Ну кинула в него мать стаканом. Подумаешь, всех бьют. Всем плохо. Это нормально. Вот то, что с ним сейчас — ненормально, но ему нравится. Лёва тоже молчала и потом: — Я же почему увидеться хотела, помимо того, что на тебя посмотреть. Я извиниться хотела. Тебя-то доставали все, и от всех доставалось. И за имя, и за всех, и за зря. А я... я на тебя стрелки переводила. Прости. — Да ты... Я тоже молодец был. — А с кого тебе пример брать было? — Головой мне надо было думать. — Родителям нашим головой надо было думать. Понимаешь? Не детям. Если дети орут, бегают, рушат все нахрен — это нормально. Если взрослые себя контролировать не могут, то куда это годится? Никуда. А ты молодец, в Москву уехал. — Я в университет поступил, — сказал Стас. — Воооот, а я еле колледж закончила. А живешь где? Стас выдохнул. — У знакомых. — Маааам, — раздалось сзади, на два голоса, — Лёва улыбнулась, и обернулась к невысокому мужчине с девочкой и подростком рядом: — Хорошие вы мои! А что так рано? — Да мы поесть, мааам, а ты знаешь, что когда до Белки и Стрелки в космосе были другие собаки, а вдруг они не умерли, это же нечестно, если они умерли, они же на самом деле были первые, маам! А ещё в музее можно опыты делать, и стружку притягивать, там магнит такой, им водишь, и стружка такая — вжух по кучкам, мам, может нам стружку к одежде приклеить, чтобы убираться, и ещё в метро котята были, мне дали погладить!.. — на одном дыхании выпалила девочка, — А это что за дядька с глазами? — Это мой брат, ваш дядя, помнишь, я тебе рассказывала? — Это который головой ударился когда с дерева упал, когда за котёнком полез? — Он самый. — А Костя куда делся? — Руки пошёл мыть, — сказал невысокий мужик лет сорока с легким акцентом, — А ты, значит, Тинин брат. — Он самый. — А я Карен, её крайний муж. Это штоб не сглазить, сам понимаешь. Лёва закусила губу, явно привыкшая к этой шутке. — Здрасьте, — сказал ломающимся голосом подросток, уже примерно Стасу по плечо ростом. — Я Костя. — Костя — футболист, играет в юниорской лиге у нас, представляешь, — сказала Лёва, сияя от гордости. — Ну маам, — сказал подросток, явно страдая от излишнего материнского внимания. Стас смотрел. Старший сын Лёвы был похож на неё, и значит и на Стаса тоже. И пацан был всем тем, чем Стас не был тогда, давно. Это было хуже чем удар по солнечному сплетению, видеть как твой племянник из твоего же города, гораздо более благополучен, и не озлоблен больше, чем следует ощетиниваться подростку. — А ты правда сам в универ поступил? — спросил заинтересованно Костя. — Ну да, — сказал Стас, стараясь не думать о том, сколько денег отдал Ипполит за всех тех репетиторов и учителей, которые натаскивали его на ЕГЭ. — Крутяк, а на что? — На ... — А зачем? — Захотелось, — допустим, не только Стасу, а Поле, который буквально привел его к тому, о чём он даже не задумывался... — А девушка у тебя есть? — спросил Карен. — Нет. «И не будет в ближайшее время, и в дальнейшее тоже». — Эх жалость какая! Тебе бы жениться уже, брат, такой мужчина — и не женат! Что, тут девки слепые все? — Не встретил ещё, — ответил Стас. — Ну так походи на свидания, друзей поспрашивай, вдруг у кого сестра есть хорошенькая. — Карен. Сам разберётся, не маленький. — Что маленький, что большой, мозги у мужиков до свадьбы не работают, я тебе как мужик говорю. — Я тебе как баба говорю, что они и после свадьбы плохо работают. Сам найдёт себе кого-нибудь, куда ты давишь на человека. Карен, мы же говорили. — Говорили, но... — Говорили. — Ну так я же волнуюсь, что пропадёт мужик! — Карен. — Всё-всё, золотце, молчу, слушаю и повинуюсь. Лёва улыбнулась. — Ну и замечательно. В этот момент на телефоне Стаса высветилось «Поля: ну как?» «Поля: тебя идти вытаскивать?» «Поля: я волнуюсь прост» Сообщения было можно легко увидеть, и все внутри Стаса захолодело. А Лёва снова улыбнулась, но иначе, как улыбаются старшие сёстры, поймавшие шанс слегка потрепать нервы младшим. — Значит, Поля. — Что? — Сам расскажешь? — Что? — Ну про Полю? — А что, надо? — Интересно же... — Не-а. — Так тебя бы на скучных и не потянуло. Колись, Настик. — Не хочу. — А что так? — Мало ли что ты там скажешь. — С чего это вдруг? — Есть причины. — Да какие причины? Что за тайны? Что за она... Стас вдохнул, сделал глоток чая. «Резать,» — подумал он, — «лучше быстро и сразу». — Он. — Шо? — Не она, а он. Я встречаюсь с парнем, не с девушкой. И выдохнул. — Ты что, пидор? — сказал Костя презрительно скорчив рожу. — Костя! — вскрикнула Лёва. — А что я не так сказал? Он пидорас. — Костя, он твой дядя. — Он не может быть пидорасом? — Нет, это ты не можешь промолчать, когда тебя не спрашивали! — Я что, соврал? — наезжал Костя Сидевшая рядом со Стасом, дочка Лёвы, он вспомнил — Нина, аккуратно его тыкнула. — Дядя Стас, а зачем ты пидор? — спросила она шёпотом — Так получилось, — вполне себе честно ответил Стас, тоже вполголоса, не мешая Алевтине шумно объяснять сыну, что такое думать головой перед тем как говорить. — А тебе нравится? — спросила Нина — Да, — сказал Стас, — Мне с ним очень повезло. «Ему со мной не очень». — А почему тогда они ругаются? Мааам, зачем вы с Костей ругаетесь? — Солнышко, Костя сказал плохое слово. — Но дяде Стасу оно нравится! Карен заржал, не выдержав. Костя обиженно закусил губу, Лёва зависла на секунду и тоже засмеялась. — Солнышко, я боюсь, дяде Стасу нравится не слово. Смотри, тебя же называют очкариком в саду, так? Обзываются, хотя в очках ничего плохого нет. Вот и с этим словом точно также, оно обидное. Но дядя Стас — Алевтина посмотрела на брата — хороший. Понимаешь? — Ага, а можно мне сладкое? Костя продолжал дуться. Он явно был не согласен. — Ага, только... — начал он. — Только что? Я тебе лично жить мешаю? — разозлился Стас. — Что я тебе сделал? — Ты просто должен... — Кому должен, всем отдал. Тебе должен не был. — А вот если ты в параде пидорасов пойдёшь, тебя изобьют, вот тогда... — Изобьют, и? — сказал Стас, и подумал, что Полю бы научить уклоняться от ударов, ну или хотя бы чему-то чтобы он не был таким фиалкой, потому что если кто-то и попрется на ближайший митинг, то это он. Сердце заныло сразу же при мысли о Поле и всем, во что он впутается. — Изобьют так, что места живого не останется! — торжествующе сказал Костя — Ну и что? Думаешь, впервые это будет, — усмехнулся Стас, вспоминая, отца, лестницу с которой он его столкнул, школьные годы, армию, учебку. Подобного опыта у него хватало. — И что? Считаешь себя круче после этого? — Нет. Мне просто плевать, что обо мне думают. Я знаю, кто мне нравится, и хрен кто моё счастье у меня отнимет. Шею перегрызу тем, кто попробует. — Константин, — угрожающе сказала Алевтина. Костя этого не заметил. — Ты ёбнутый, ты больной вас лечить всех надо! — От чего лечить? Мелочь, сам себя сначала вылечи, потом по психушкам несогласных распихивай. Я, пожалуй, пойду, воздухом подышу. Стас сорвался с места, внутри него ходило всё ходуном. Вышел в Москву, дышал тем, что в центре Москвы иногда бывает вместо воздуха, голову это не прочищало. — Эй, брат, — сказал Карен. — Я с тобой рядом постою, покурю, ничего? — Да стой, что уж там. — Ты не бери так к сердцу близко, он пацан, из него драка уже полезла, что с него взять. Он же тебя специально провоцирует, ты же мужик, что ты ведёшься? — Пацан не пацан, а мне обидно. — Ну обидься, имеешь право, но на его уровень не спускайся, будь выше его. — Пусть он поднимается, ладно? Я не святой, чтобы все прощать. — И не прощай, кто же тебя просит прощать? И прощения он не просил, нечего и не за что его пока прощать. Так-то парень хороший, только мир его не берёт, сила есть, ума мало, эмоций много. Дай время ему, брат, ну? — И сколько ждать? — А Тина сейчас ему всё объяснит. Как сможет, вдруг и он поймёт. Ну что, брат, внутрь? Я докурил. Костя сидел мрачнее тучи. — Он наказан, — пояснила Алевтина, — мы договорились. Нина болтала ногами на стуле. — Дядь Стас, а Поля твой красивый? — Очень, — ответил Стас. Поля и правда был красивый, не симпатичный, ни интересный, а красивый, и что было особенно хорошо в нём, и душой, и телом. — Как принц? — уточнила Нина. — Ну да. Алевтина прищурилась. — А Поля — это откуда? — Что? — Имя. — Это сокращение. От Ипполита. — Настик, а с именем пообычней ты найти не мог? — Не-а. «Это он меня нашёл и выбрал. Хоть сам себе завидуй». Если не считать Кости и того, как он был обижен, то вечер даже прошёл хорошо. Уж точно лучше, чем ждал Стас. Под конец вечера, Лёва даже умудрилась повиснуть у него на шее прощаясь, взяв с него обещание звонить, писать и не теряться «Встретимся у метро?» написал Поля «Ага», — ответил Стас. Они шли из метро, на почтительно-гетеросексуальном расстоянии: «ничего не подумайте, мы просто идём рядом». Но уже за полквартала Стас почуял неладное, обернулся и увидел компашку парней, может возраста Поли, с гиенящими улыбочками. Один из них, особо нагло корча рот, произнес: — Ну, что пидорки, расслабились? — Что-то многовато вас тут, — добавил другой — Подуменьшить бы, — сказал третий. — Короче, не бывать пидоркам у нас на районе. Поля смотрел на них во все глаза. — Поля, — сказал ему Стас страшно спокойным голосом, — отойди. И пошёл. В отличии от этих пацанов, Кузьмин не просто знал как, он ещё и умел. Он умел бить так, чтобы синяки не сходили неделями, он знал, как бить, чтобы следов не было, знал как бить больно, знал, как бить так, чтобы больно стало потом. Удар — подсечка — вывернуть руку на себя, кинуть оземь. Перехватить захват, удар в пах, развернуться, позволить гравитации помочь, ударить по переносице. Удар влево, вправо, уйти, переступить, отобрать, прижать чужой нож к чужой шее, слыша панические вдохи и выдохи. И всё это на автомате, позволяя телу двигаться быстрее мысли. Поля не лез, но смотрел. Быстрые движения. Тренированная обманчивая легкость ударов. И абсолютно дикие глаза. Страшные глаза. Каких у Стаса он не видел никогда. Тёмные. Звериные. Пугающие. Пугающие безразличием и спокойствием. Стас бил. Они нападали. Он защищался, атаковал в ответ, бил, бил, бил, и когда они уже даже были готовы сдаться или убежать — он продолжал бить... — Хватит! — сказал Поля, — Стас! Стас! Он испугался, что тот его не слышит, подбежал и дернул Стаса на себя, глядя в эти вдруг ставшие чужими темные глаза. И Стас остановился. — Запомнили, сучки лишайные, какие у вас тут водятся пидорки? А? Не слышу? Вот так. Он покачнулся и опёрся на Полю, хрипло и тяжело дыша. Разбитая бровь, ссадины, свист из груди... Поле было страшно. Страшно, что он не смог бы остановить Стаса. Страшно за Стаса, который не мог остановиться. Просто страшно за них обоих, потому что кто-то должен. Поля подумал, что ему бы у Стаса поучиться самообороне. Или не у него. Но он должен быть не слабее его, чтобы не приходилось его, Полю, защищать, а он мог сам. Стас… Стас устал. А ещё ему стало стыдно: не перед этими придурками, а перед собой. Уже в лифте до квартиры между ним и Полей повисло нехорошее молчание, и Стасу хотелось что-то сказать, а что сказать? Поля, видишь, какой я на самом деле мудак? Поля, ты связался с ёбнутым на голову, бежал бы ты поскорей подобру-поздорову? Поля, я опасен — для тебя и для всех? — Поль, — сказал Стас, — езжай к себе домой. Поля обернулся. Огромные испуганные глазищи — и кто бы не испугался на его месте. Стас вполне его понимал. Он тот ещё монстр, и... — Я уже дома, — спокойно ответил Поля. Стас отвернулся от него, они как раз приехали. Глупый мажор, когда он уже наиграется в спасение, когда уже уйдёт, когда уже Стас после этого сдохнет, потому что не выдержит этого. Уже за дверью квартиры Стас сказал: — Ты меня испугался, я же вижу. — Не тебя, а за тебя пиздец как испугался, — поправил его Поля и Стас рассмеялся глухо, — Ты совершенно не умеешь останавливаться, если тебя несёт… — И тебе не страшно? — Страшно, — Поля посмотрел ему в глаза, — и что? Думаешь, я от тебя сверкая пятками сбегу? Потому что один раз увидел, как ты людей бьёшь? Серьёзно? Я, что, первый раз это вижу? И я же знаю... — Ну что ты знаешь? — Что ты на самом деле не такой, — уверенно сказал Поля. — Нет, я именно такой. Уёбок. Который не знает меры. Который… — Который что? Стас, вот честно, не надо меня отговаривать и рассказывать страшилки, ты… У тебя всё хреново с любым самоконтролем, у тебя такие эмоциональные качели, с такой амплитудой, что просто космос, но знаешь что, Стас? Уёбкам похуй на то, что они уёбки. Тебе — нет, поэтому не смей делать вид, что ты хуже, чем ты есть на самом деле! — последнюю фразу Поля просто проорал ему в лицо. Выдохнул. — Тебе точно в травмпункт не надо? Ты дышишь странно. — Нахуй травмпункт, переживу, — махнул рукой Стас и побрёл в ванную. Открыл кран. Смотрел на то, как тот выплёвывает холодную воду. Смотрел в зеркало, словно пытаясь там разглядеть кого-то ещё, того, кого в нём видел Поля, и отвернулся, когда не увидел. Вскоре Поля, не спрашивая разрешения зашёл к нему с аптечкой. — Дай посмотрю, что там. Стас поднял руки вверх, будто сдаваясь, Поля стянул с него рубашку и майку, легонько тронул пальцами расплывавшийся синяк и пару-тройку ссадин, и потом так же быстро коснулся их же губами. Поднял улыбающиеся глаза на Стаса, пожал плечами: — Так быстрей заживёт. А теперь давай это всё лечить. Стас старательно не смотрел Поле в глаза. Поля деликатно пытался не лезть Стасу в душу. После эпизода с дракой прошёл где-то месяц. Стас старался не привыкать к этой жизни, хотя чего греха таить, ему нравилось. Это-то и пугало. Как всё хорошо складывалось. Поля умотал на куда-то по делам, а Стасу было совсем нечего делать, наверно, только поэтому он залез на ютуб. Поля почему-то не хотел говорить про эти курсы, куда он мотался три раза в неделю. Самооборона оказалась не просто тупой силовухой, а... — Ну вот короче стоите вы, а на вас прёт строй. И вы что, пойдёте как последний герой погибать? И кто этому обрадуется? Ритуальное агентство? Голову включайте, это полезно. Ваша задача ошеломить, вырубить и быстро-быстро убежать. Мозг включайте, — Михаил Щепилло стучал пальцем по своей голове. Увидев его на первом занятии, Ипполит подумал невольно: «Это сколько раз надо нос ломать, чтобы он был такой... формы?» А потом время занятия понеслось: иногда оно правда текло слишком медленно (минута в планке казалась вечностью), но после каждого занятия у Ипполита болело всё. Как ни странно, ему нравилось. Вообще-то Щепилло был достаточно известен в своих кругах. Канал на ютубе, который вели они с женой имел достаточное количество подписчиков. Как-то раз после занятия он подозвал Ипполита. — Ипполит, как вы смотрите на то, чтобы подзаработать? Мы тут ролик один снимаем, считай рекламу курсов. Я вас побью на камеру, а потом запишем, как нужно уклоняться. Вы просто фотогеничный что пиздец. — Котя, — нежно сказала Михаилу подошедшая жена, — вот уйдёт молодой человек с фингалом. — Фотогеничным фингалом! — Да я не против, — сказал Ипполит. С фингалом не сложилось, а само видео получилось достаточно нормальным, подумал Ипполит. На это видео и наткнулся Стас. И заорал. ПОТОМУ ЧТО БЛЯТЬ ВАШУ МАТЬ НАХУЙ КАК. Почему из всех подобных хреней Поля выбрал именно вот эту наглую морду? Стас знал Мишу Щепилло слишком хорошо. Познакомились они в армии, когда крали генеральскую тушёнку, потому что хотелось жрать, а столовой еды было мало. План придумал Щепилло, он вообще был тот ещё выдумщик. Из той породы людей, которым всегда всего мало, скучно и хочется всего мира в придачу. Анекдот про наглую рыжую морду тоже придумали явно о нём. Вместе они же и попали в Росгвардию, но Щепилло ушёл раньше. — У всего есть предел, вот туточки — мой, — сказал он тогда. И теперь он тренировал Полю? Да как он вообще... Стасу стало дурно от волны ревности. Наверно, поэтому он пересмотрел видео раз восемь, чувствуя себя полным идиотом. Он загуглил зал. Доехал. И увидел Полю. — А ты что тут делаешь? — сказал Поля, с удивлением на него уставившись. — Да так... Знаешь ли... — БРАТАН! КАКИМИ СУДЬБАМИ? — Да так, — ответил Стас. — За этим приехал. Вместе квартиру снимаем. У Щепилло стало очень интересное лицо. — Ну да, — подыграл Поля. — Дружите, значит, — сказал Щепилло с выражением лица «ойдануладно». — Ты его от хулиганов спасаешь, ага, романтик хренов. Меня не проведёшь! Слушай, у меня тут местечко освободилось одно инструкторское, платить буду немножко... — Не надо, залы просто лучше покажи. Щепилло, надо отдать ему должное, технично смылся через пять минут. И они с Полей остались в зале вдвоём. — Ты обиделся? — спросил Поля — Да нет, а что должен был? — Нет, я просто... — Хочешь потренируемся? — спросил Стас. Поля понял, что Стас скорее удавится, чем скажет, что чувствует, хотя по нему было видно, как его... — Хочу, — просто сказал Поля. Стас не учёл две вещи: Поля был правда умным, поэтому он не пытался его самого перебороть. И два: Поля с сосредоточенным лицом, которого хочется целовать, не атаковать — действительно отвлекает. Поэтому местами Стас промахивался. Поля на это обижался. Стаса вело, а Поля не замечал этого, думал, что Стас ему поддаётся, злился, из-за этого бил сильнее и умнее. В какой-то момент удача улыбнулась Поле, и он повалил Стаса и сел сверху. Стас подумал: «Пиздец». Стас подумал: «Бля». Поля был очень красивый, раскрасневшийся, кудрявый, весь торжествующий и такой. Такой... Ухмылка у Поли была абсолютно дикая. — Нравится? — сказал он и посмотрел на Стаса, тот пожал плечами. — Допустим. — Сильно? — А сам не видишь? Поля наклонился, кусая его в поцелуй, заставляя Стаса следовать, а не вести. Давил руками вниз, и Стас легко бы мог справиться с этим, но не хотел. Поля спускался по шее, царапая её зубами, вниз к ключицам, нет, Стас уже знал, что у Поли пунктик на этом — ключицы, плечи, мышцы рук — но сейчас. Поля как с цепи сорвался. — Какой же ты, — говорил Поля. — Красивый, ты бы себя только видел. Очень, — целовал он, — красивый, — целовал, — Как статуя красивый, с тебя в античности бы лепили Аполлонов и Геркулесов. Такие мышцы, полные такой силы, такой мощи. Глаза у тебя совершенно безумные, с прозеленью, утонуть в них — проще простого, а какие у тебя губы. Я о твоих губах два месяца думал, круглосуточно, — шептал Поля, гуляя руками по телу, гладя, выкручивая соски. Стас не знал куда девать себя от этих комплиментов. Они ударяли в голову и почему-то было стыднее от них, а вовсе не от того, как Поля стягивал с него тренировочные штаны, стыдно, что... Стасу стало резко похуй на свой стыд, когда Поля начал ему дрочить, и Стас снова вспыхнул, как рак, когда Поля решил продолжить шептать, какой Стас прекрасный, невероятный, хвалить его, превозносить на разные лады. Ему никогда никто не говорил так о нём, и Стас млеел, таял, вздыхал, как какая-то литературная барышня. Ему взрывала мозг эта нежность, с которой Поля, в перерывах между комплиментами, языком проходился по его ушной раковине, прикусывал мочку уха. Как он выглаживал его обычное некрасивое тело, все в метках, шрамах, следах драк, как будто видел в этом что-то, как увидел в Стасе кого-то достойного любви, а не ненависти. — Стас, ты хороший, ты такой хороший, тебе же сейчас нравится? Тебе же хорошо, тебе так нравится? Стас кивал. Слишком много комплиментов. Разве он их заслуживает? Это Поля из них двоих — лучше, чище, светлей, это у Стаса на обоих плечах сидит по чёрту, разве Стас... — Я тебя не заслуживаю, — вдруг всхлипнул он в поцелуй, почему-то это вышло жалобно. — Это... — Глупость это, Стас, и полная херня. Поля его целовал, снова оказавшись на Стасе сверху, и это... это... «Мне надо это,» — понял Стас, и это осознание заставило его кончить, и где-то на краю нормальности поймать Полю, подтянуть к себе и выдохнуть: — Хочу тебя, Поль. Хочу. Внутри. И глаза Поли зажглись огнём. Домой они ехали в тишине, и Стасу казалось, воздух вокруг них кипит от невысказанного. Как только дверь в квартиру закрылась, Стаса прижали к стене и поцеловали. Поля просто сдирал со Стаса шмотки, одну за одной, потому что мог, потому что его вело, несмотря на то, что он сам сейчас должен был вести, они шли по коридору до комнаты, и уже там он буквально кинул Стаса на кровать. И Стас смотрел на него, пораженный и восхищенный, и думал, что просить нужно было раньше, или нет — не было бы этого огня в глазах Поли. И у Стаса шрамов — тьма на теле, и Поля каждый — каждый — целовал, и Стас сгорал от этого, и не знал, хочет ли он чтобы это продолжалось ещё дольше, или он не выдержит, потому что невозможно терпеть. В ушах стоял такой гул, что Стас не слышал, что он натурально всхлипывает, зато слышал Поля, и считал про себя: раз-два-три, раз-два-три, чтобы успокоиться. Потому что Стас в принципе горяч, а сейчас это было оружие массового поражения, только массы никогда этого не увидят, потому что нет. Он целиком и полностью Ипполитов, а дальше... Это «дальше» всё было ближе. Хотелось, чтобы Стасу было хорошо, чтобы это запомнилось, поэтому Поля оторвался от Стаса, сказал: «Сейчас», залез в так некстати далёкий ящик с аптечкой, где была смазка. Достал её, увидел, как Стас дрочил себе, так медленно, как будто тянул время, мучая себя. И Поля сказал: «Ляг на живот», и Стас будто бы нехотя перевернулся, встал на колени и обернулся, мол, чего ждём? В голову Ипполита влезла тупая шутка из КВН «Чего грустишь, оргазм вспоминаешь?», и он подумал: нет, думаю, как повторить. Стас ждал поцелуев, пальцев, но не, блять, языка, он шипел, ахал, стонал одновременно, пытаясь, пытаясь... Он уже не помнил, что он должен, кому, зачем, единственное, что сейчас осталось в его голове — это пьянящий восторг от Поли. Стас скулил, пищал, Поля не останавливался, Поля засовывал в него пальцы, двигал изнутри, задевал ту самую точку, задевал ещё раз, у Стаса задрожали колени, ему очень надо было кончить, очень, но этого мало. Он застонал. Поля прижался к нему, укусив за загривок, за плечо, и Стас понял, что ещё чуть-чуть и... Ипполит зачем-то остановился. Стаса разрывало на клочки, колени сдавались окончательно, из глаз текли дурацкие слёзы (зачем непонятно), и Поля аккуратно перевернул его на спину. Смотрел. Нет, прожигал взглядом. Спускался ниже. Стас всхлипывал от того как губы его парня обхватывали его член, уже слишком чувствительный, и он стонал от того, насколько это почти больно и слишком хорошо. Стас чувствовал себя сейчас вообще — слишком. Чувствовал своё тело, но существовал как бы параллельно ему, чувствуя, как Ипполит... Гос-по-ди. Ма-моч-ки. О-хуе-ть. Он открыл глаза (он закрыл их и не заметил), а Ипполит медленно, аккуратно, постепенно, входил в него, никуда не торопясь, спокойно и плавно. Стас, откинув голову, застонал. А Ипполит всё входил и входил, будь Стасу менее лениво и хорошо, он бы спросил: «Чего тянешь?», но у него не было сил ни спрашивать, ни чего-то требовать, было только желание брать, быть здесь и сейчас, чувствовать себя стихией, землей, этим вечером, чувствовать себя любимым и не думать ни о чём больше. Ипполит замер, зрачки у него стали круглые, огромные. Ипполит сказал: «Можно?», и Стас отдал ему себя, потому что хотел. И Ипполит двигался в нём, постепенно ускоряясь, Стас откидывал голову на подушку, ноги как-то сами скрестились за спиной Поли, у Стаса ни одной мысли не было в голове, только дикий кайф от происходящего. Поля стонал, тянулся к нему за поцелуем, целоваться выходило с трудом, оба дышали тяжело. Вот-вот, ещё немного, и... Поля двигаясь вцепился ему в горло, будто дикий зверь, воя, и у Стаса сорвало крышу. Мир темнел, светлел, но не фейерверками внутри, а северным сиянием, которое он видел только на картинках. И как жить после такого? Жить, конечно, можно, и даже жить хорошо, но пару следующих дней в самых неподходящих ситуациях в голову лезли, словно фотографии, воспоминания. Это отвлекало. Пестель это скорее всего, замечал. Пестель, конечно, до него доёбывался, проверяя Стаса на прочность и на пригодность, но Стас не мог сказать, что это были доёбки ради доёбок. Хотя неделю спустя он будто специально, долго и муторно, гонял его по какой-то базе данных, которую надо было занести, проверить, будто специально задерживая его на работе. Домой он ехал уставший. Вдобавок, это был его день рождения, хотя его он никогда не праздновал, а в детстве… Тоже праздника не было. Однажды мама подарила ему киндер-сюрприз, иногда родственники сбагривали им старую одежду, книги, в школе дарили блокнот и поздравляли хором, первая его девушка дарила ему стандартный набор из магазина (в коробке пена для бритья, гель для душа, бритва). Стасу всегда было плевать на этот день. Он не праздновал. И ему праздников никогда не устраивали. Он привык. Стас открыл дверь в квартиру и подумал, что это он ошибся дверью, домом, жизнью. Весь коридор был в мишуре («Стас, ну какой у тебя любимый цвет?» — Да всё. — А если серьезно? — Пусть будет красный и жёлтый»), горел свет, на стене висела огромная бумажная гирлянда, как из фильмов — «С днём рождения, Стас!». Голова закружилась. На стуле в комнате вместо его домашних штанов и футболки, одежды лежала записка «Иди!» к которой была привязана широкая лента, и Стас пошёл, держа в руках эту ленту. «Я сейчас проснусь,» — думал он. И не просыпался. На кухне стоял шоколадный торт, со свечками, тонной свечек. Лежал подарок в большой красивой коробке. Стас выдохнул. В горле из ниоткуда взялся огромный комок. — С днём рождения! — раздался за спиной радостный крик Поли. И тут Стас заплакал. Он сам не ожидал, что слёзы потекут ручьём, и не мог, не мог остановиться. И неясно было кто сейчас плакал: он, или тот мальчик, которого не приглашали в школе на чужие дни рождения, тот мальчик, для которого никогда не устраивали праздников. Его гладили по спине. — Стас, всё хорошо, всё хорошо... — Это и страшно, это страшно, это ненормально, потом всё закончится, потом мне будет только хуже. Я...это ненормально, всё слишком... — Стас, хороший мой, Стас, — Поля обнимал его и чувствовал себя старше. Нет, не просто старше. Зрелее. Взрослее. Цельнее. Будто весь Стасов возраст и опыт был иллюзией без фундамента, и от простых радостных вещей наружу появлялся тот мальчик, который был слишком взрослым для своих лет. — Поль, я... испортил тебе весь сюрприз, да? — Стас, всё в порядке. Стас, посмотри на меня, ты меня слышишь? Ты ничего не испортил. Всё хорошо. Стас утёр глаза рукой. Он не особенно в это верил. В счастье, в любовь, во всё хорошее. Он опёрся на Полю, чувствуя себя опустошенным, позволил усадить себя на табуретку и уставился на торт. Со свечками. С настоящими цветными свечками, из-за которых торт походил на ежа. — Хочешь загадать желание? — спросил Поля осторожно. Стас поднял на него заплаканные глаза. Кивнул. Поля зажёг свечи, выключил свет, и мысленно бил себя по рукам, потому что ужасно хотелось достать телефон и сфотографировать Стаса, смотрящего на обычный праздничный стол, как на восьмое чудо света. Хотелось подарить ему целый мир, в котором нет зла и боли, в котором добро всегда побеждает, а у детей всегда есть счастливое детство. Стас задул свечки и улыбнулся. — И что ты загадал? — полюбопытствовал Поля. — Не скажу, не сбудется ведь, — отмахнулся Стас. Настало время распаковки подарка — Поля сначала хотел купить много подарков, но вовремя остановился на одном, на самом, на его взгляд, важном и нужном. Стас аккуратно отцепил бант от коробки, размотал ленточки, начал снимать цветную бумагу. Обомлел. Стал срывать упаковку быстрее. Это было Лего, только, кажется, не совсем детское. Какой-то самолёт, из кучи мелких деталей — Стас погладил коробку. Посмотрел на Полю: — Ты охуел столько денег тратить? — День рождения только раз в году, Стас. «Считай, что этот — за все пропущенные годы». — Всё время забываю, что встречаюсь с мажором, — пробурчал Стас, не выпуская Лего из рук, и Поля только улыбнулся. «Ну как?» получил уже в ночи сообщение Поля от Серёжи. «Отлично». «Поль, тут Н. всё-таки настаивает, чтобы я кинул ссылку на ту психотерапевтическую группу». «Он всех теперь к мозгоправу запихнуть пытается?» «Ладно тебе, человек пытается сделать что-то хорошее». «Я всё равно Стасу её не покажу, человеку надо выдохнуть. Слишком всё хорошо, ему нужно привыкнуть, что теперь так и будет, понимаешь?» «Ну-ну». «Бревно в глазу». «Кстати, Аня и Мишель поспорили, когда подружатся Паша и Стас. Я тебе этого не говорил, но жди разного, эти вошли в раж». «Им заняться нечем?» «Это Мишель и Аня, ты чего от них ждёшь? Я спать». «Спокойной ночи». Ночью Стас проснулся от дурацкого кошмара (что в его жизни ничего не изменилось), и открыв глаза, увидел Полю. Тот крепко спал, и Стас подумал: «Может быть, это и правда надолго». Устроился поудобней, прижавшись к Поле, и заснул обратно.