Хроники Особого Отдела

Получив более чем неопределенный приказ от Самого... длительные, порой изнуряющие всех беседы проводили с разведчиками ВСЕ: замполиты полков, батальонов, парторги и комсорги, потеющие от напряжения начальники особых отделов и военные прокуроры. Бойцы робели, выслушивая в очередной раз грозное, но невразумительное: — Вы поступаете в непосредственное распоряжение начальника особого отдела Ставки. Слушаться беспрекословно. Вопросов не задавать. Помните, что вы коммунисты. За вами Родина! Ваши семьи, ваша земля. За нашу Победу, дорогие товарищи... Бойцы пожимали плечами, кивали головой, сытно ужинали, потребляя положенные сто грамм и... не понимали, чего от них хотят. Коммунисты, да. Беспрекословно слушаться – так на войне ж, приказы выполнять привыкли. Про Родину все понимают, сознательные. Чего еще-то? За двое суток до вылета появился странноватый мужичок, одетый в полувоенную форму, но при том до смешного похожий на старорежимного попа. Аккуратная борода и густые брови только усиливали впечатление. А когда этот довоенный персонаж, слегка окая и как-то смягчая гласные певучим баском, начал рассказывать о Боге, бойцы зароптали. Впрочем, быстро появившийся особист намётанным глазом вычленил двоих возмущённых явно антикоммунистической пропагандой партийцев и забрал их с собой. На ужине товарищи не появились, а остальные, прошедшие три года фронта, больше вопросов не задавали. Все дисциплинированно выучили «Отче наш» и даже с сочувствием отнеслись к сказкам о распятом на кресте человеке. Перед самым началом операции бойцов раздели и, сформировав два отряда, отправили спать. И вот теперь, спустившись в мрачную черноту колодца, люди зябко ёжась, слушали попа: — ... И дал он им вместо оружия тленного нетленное – крест Христов, нашитый на схимах, и повелел им вместо шлемов золочёных возлагать его на себя... то Сергий Радонежский говорил на поле Куликовом и я вам повторяю... Послышался шорох, глухо заурчала собака, и в квадрате тусклого света, падающего в омут колодца, показалась ещё одна странная фигура. — Василий Иванович, хватит уже людей-то пугать. Так, бойцы, идём по двое, след в след. Не шуметь, стен руками не касаться, шёпот, какой там появится, не слушать. Ориентир, если затеряетесь, серый кабель. Вот он, начинается. Не черные, не красные. Серый! Запомнить! Искать вас никто не будет. Отстанете - сгинете. Вперед, бегом марш! Времени мало. *** Связь в здешних краях можно назвать легендарной. Только после полной замены телефонного кабеля в середине 60-х калининградцы перестали получать регулярные звонки из Западной Германии. Должность начальника телефонного узла перестала восприниматься как наказание. Тем не менее первого начальника связи посадили за связь с американцами на десять лет, а трёх последующих просто тихо сняли и, лишив партбилетов, отпустили на просторы Родины, правда, без права посещать крупные города...  А в семидесятых электрики обнаружили в районе Закхаймских ворот ряд уложенных на почти семиметровой глубине не зарегистрированных ранее кабелей - под напряжением. Кто их проложил, осталось неизвестным, документации по этому вопросу так и не нашлось. Их обесточили. В тот же момент в польском Бронево исчезло электричество. Восемнадцать тысяч жителей дружественного государства на два долгих зимних месяца оказались без света и тепла...   Повторная попытка подключения ни к чему не привела, а потом толстые многотонные кабели странного бурого цвета просто исчезли... *** Где-то наверху глухо бухали артиллерийские залпы. Но здесь, среди черной темени без вспышек и огней, берегли тишину. Прошедшие три страшных года войны, эти люди, несомненно, были профессионалами. В любом труде есть такая категория, а война — это труд, тяжелая, смертельно опасная работа на износ. Поэтому среди бойцов команды не бытовало заблуждение, что во мраке не бывает жизни. Просто в этой кромешной пустоте коридоров, светящихся только трассирующим следом силового кабеля, она не была заметна. Только двери железных решеток, открываемые с оглушительным грохотом в гулком густом туманном сумраке, служили напоминанием бьющимся сердцам: жизнь есть, здесь были люди, они где-то рядом и ждут. И их действительно ждали. Спустя километр бесконечного пути перед потерявшими ориентацию солдатами впереди, во мраке тоннеля родились крошечные огненные искры. Они мерцали в воздухе под потолком, как рой огненных пчёл, занесённых неведомым пасечником на сорокаметровую глубину пропасти. Искры охотно пожирали мрак круглых сводчатых арок, летая и кружась, точно стайка бабочек вокруг дерева с особо «вкусными» цветками. Вдруг одна из искр отделилась от своих подруг и, покинув хоровод, стала опускаться… словно снежинка ослепительно-белого цвета – резная, прекрасная, нежная. Один из разведчиков поднял руку и доверчиво подставил ей ладонь. Снежинка опустилась и растаяла в руке, а в следующий миг коридор потряс дикий крик! Полыхнуло… Захлебнувшийся крик, запах сгорающей плоти, ощетинившиеся оружием бойцы. Напрасно они искали в подземелье врага. Никого. Никого… Лишь где-то наверху отчётливо зашуршало и послышался тихий девичий смех. — Огневица балуется, — сообщил отряду Василий Иванович. — Вы читайте молитву-то, со словом Божием сподручнее Вам будет. — Скорость движения увеличить, не отставать. Марк замыкающий, — услышали бойцы голос командира. И, не глядя больше на игривые стаи, группа двинулась вперед. Обидевшиеся снежинки превратились в рой и тихо плыли под сводами, словно ветер - сквознячок гнал их впереди отряда. Прошла, казалось, целая вечность, а рой вздохнул своим разбухшим слившимся краем и превратился в свет, ярким лучом подсветившим серую картину тлена и запустения. Путь светился коричневым цветом прокаленной в печи пергаментной бумаги. Ян резко остановился и пнул ногой кирпичную стену: — Ты забрала дань, пошла прочь, мелкая тварь! Я ведь вернусь и уничтожу. Голос отразился тысячекратным эхом. Вместо огня на потолке появились синие умоляющие глаза, словно призывающие вернуться в какой-то призрачный чистый и ясный мир — мир детства. Горстка живых из плоти и крови бежала по гладкому полу бесконечного лабиринта, громко, старательно проговаривая слова: «Отче наш, иже еси на небеси. Да светится имя твое, да придет царствие твое, да будет воля твоя яко на небеси и на земли...» Наконец, командир резко остановился. Из темноты возникла массивная дверь. Ян повернулся и скомандовал: — Оглядеться. Кого нет? Лейтенант, доложить. Идущий следом вскинулся и как-то по-звериному, скорее носом и памятью, чем другими органами чувств, кинулся выполнять приказ. Строй замыкала собака. А за ней в каких-то полусотне метров боец увидел каменную статую ухмыляющегося сатира. Человек с рогами стоял на козлиной ноге, подняв другую в неприличной позе. Да ладно поза! Глаза у статуи, глаза… они были живыми, они смотрели и видели! И от этого взгляда что-то обмирало внутри и возникало желание отступить, спрятаться…. Или перекреститься. Будучи коммунистом, лейтенант приписал увиденное причудливой игре блесков света и тумана, но на всякий случай опустил глаза и больше не смотрел за поворот коридора. Если бы он повторно поднял голову, то наверняка увидел бы, как рот мраморной статуи скривился в зловещей ухмылке... Вернувшись, лейтенант доложил Яну: — Один погиб. Пропало двое... *** Из официальных сводок мая 1945 года мы знаем, что в районе Трагхайма вблизи одноименной кирхи (основанной в 1623 году и известной тем, что в 1836 году в ней Вагнер венчался с актрисой Минной Планер) нашли двух седых стариков с документами бойцов отдельного разведбатальона. Старцами заинтересовался СМЕРШ. Чудесным образом сохранился текст допроса этих людей. Они рассказали о говорящих стенах, огненном рое и белой статуе, очень похожей на статую Ганса Лютера, старшего сына Мартина Лютера, покоящегося неподалёку. Один из стариков умер. Второй, более крепкий, был увезён в Москву и там его след потерялся. В протоколе зафиксирована также история о большой чёрной собаке, которая пела волчью песню и вывела их из подземелья... Впрочем, старые города всегда имеют свои странные сказки...