Хроники Особого Отдела

В краю тысячи водопадов и десяти тысяч озёр, никто не решается пересечь медвежью тропу, редкий охотник-следопыт заходит в эти места. Да и с какой стати сюда забредать человеку? Рождённое исполинским движением планеты миллионы лет назад, лежит за полярным кругом, десять месяцев в году покрытое снегами, плато Путорана. Оно представляет собой мощный слоёный базальтовый пирог, невозможный и невероятный. Его просто не должно было быть на планете! Начать хотя бы с вида. В некоторых местах число лежащих друг на друге сверхпрочных каменных плит доходит до двадцати, словно кто-то приказал лаве изливаться через абсолютно равные промежутки времени. После того, как первый слой каменел, превращаясь в гладкий и ровный пласт, на него наливалась новая – такая же идеально раскатанная – плита! У обитающих рядом ненцев и эвенков, Путоран связан с местом обитания хозяина Ада. В раннем эпосе нганасанов, ближе всех подобравшихся к базальтовой равнине, звучат редкие по красоте легенды о Боге, который на огненных крыльях уничтожал жизнь. Эвенки, дополняя повествование, рассказывают, как заставил он кипеть воды текущих здесь рек. Место же выхода Огненного Бога закрыто одним из самых глубоководных в мире озёр – «Чашей слез». Загадочного озера… его глубину пока удалось измерить лишь приблизительно – более километра. Прозрачные воды бездонного озера священны, а матери столетиями приходят сюда, чтобы заглянув в его зеркальную поверхность, увидеть предначертанную богами судьбу своих сыновей. И жалуются богине Эшвуд вдовы, и плачут, роняя слёзы в бездонные воды, стоя на коленях перед базальтовой скалой – именно в этот камень превратилась богиня, потерявшая сына от руки злого Бога. Совсем рядом, у другого озера, Агата, находится единственное постоянное поселение на плато Путорана. Это метеостанция, образованная по личному приказу руководителя Комитета Государственной Безопасности Семичастного В.Е. от 10 мая 1962 года. Ровно за 12 дней, в условиях абсолютной секретности, силами отдельного специального батальона внутренних войск, (номер 13/666!!!), здесь были установлены приборы метеослужбы, радиолокационная, (мощнейшая на тот момент!), станция и макет буровой вышки для глубинного бурения пород. Шестнадцать вездеходов, оставленных когда-то людьми на плато, до сих пор стоят оскаленными остовами. И очень недобро смотрят пустыми глазами-фарами на периодически появляющихся здесь в последнее время туристов. Сотрудники станции меняются один раз в год. Кстати, на повторную зимовку в этот медвежий угол не вернулся ещё никто. Но все они, ежегодно с 25 декабря и по 7 января, когда небо сереет рядом с уснувшим на зиму водопадом Хабарба, наблюдают удивительное зрелище. Сначала из земли вырывается к звёздам быстро вращающаяся спираль, которая постепенно растет и превращается в гигантскую, ярко светящуюся пружину, упирающуюся в бесконечное небо. Некоторое время она беззвучно висит в черноте небес, – не увеличивается и не гаснет. Только мягко переливается светом… Через пятнадцать минут, секунда в секунду, спираль перестаёт светиться и, так же внезапно, исчезает. Словно кто-то там, глубоко внизу, выключил рубильник, питающий энергией это невиданное образование. На плато есть ещё одно чудо. Есть место, будто выложенное шестиугольной брусчаткой. Если не знать результаты анализа, то не поверишь, что это природное образование, а не дело прилежных человеческих рук. Один раз в шесть недель на этой созданной природой площади сами собой появляются рисунки. Это выжженные овалы, круги и треугольники, словно нарисованные умелой рукой мастера. Они невероятно похожи на древние шумерские письмена. На базальте легко читаются имена Тиамат, Мардука и Энки. Держатся эти рисунки обычно двое суток – и тоже бесследно исчезают. С 1962 года, без каких-либо объяснимых причин, плато стало расти на 2 см в год. Это обстоятельство, фиксируемое всеми сейсмологическими станциями мира, позволяет предположить об идущих глубоко под землёй процессах, которые могут служить предтечей будущей всемирной катастрофы… *** Одетый в стиле хиппи, (словно поражённый стрелами нового ветра перемён), мужчина стоял на окраине аэродрома Флойд, прислонившись к красному «мустангу». Недалеко переливались бликами синие воды залива Ямайка штата Нью-Йорк. Слегка сморщив потомственный нос, мужчина, с интересом, наблюдал за закатом. Посчитавший его бездельником, погрешил бы против истины, как, впрочем, и тот, кто счёл бы, что «хиппи» любуется красками природы. О нет, мужчина в странном костюме был занят совсем другим. Он следил, как прямо из розового заката, из-за облаков, собравшихся над морем в небольшую пушистую отару, вынырнул, сверкая жёлтым брюхом, частный самолёт. Сделав круг над взлётно-посадочным полем, он плавно опустился на серый бетон и прокатился, чихая усталым мотором, почти до края полотна, остановившись в каких-то десяти метрах от яркого автомобиля. Открылась дверь, откинулся трап и показался пассажир. Слегка наклонив голову, щурясь от яркого заката, на горячий бетон аэродрома спустился мистер Киссенджер. Осмотревшись, и, тщательно изобразив на лице радостное удивление, он направился к чудаковато одетому господину. Гость первым протянул широкую ладонь человеку, игнорирующему официальные костюмы, и начал: – Благодарю, дорогой Алан, за организованную вами и разрешённую мне встречу. Я ненадолго отвлеку вас от отдыха, но, всё-таки, дела всегда впереди, а отдохнуть мы сможем и на кладбище. Он осклабился, предполагая ответную усмешку. Однако, одетый в потёртые джинсовые клёши и куртку «Монтана», собеседник был на редкость неулыбчив. – Как прошёл перелёт? – сухо поинтересовался он. – Сиденье было жёстким и узким, я, с трудом, смог разогнуть спину, – сразу изменив тон, ответил прилетевший. – Серый наглец действительно покопался в катакомбах? – строго продолжил встретивший его Алан Гриспен, будущий Председатель Совета управляющих Федеральной резервной системой США, (и постоянный член Билдербергского клуба). – Мне подтвердили это все источники, – кивнул головой мистер Генри Киссинджер, недавно принятый, новый член закрытого клуба. В воздухе повисла пауза. И больше о делах не было сказано ни слова. Словно необходимость решать судьбы мира была временно отложена. – Поехали. Ради вас изменили расписание, – наконец, проронил мистер Гриспен. – У нас есть сорок минут, чтобы позволить себе чашечку зелёного чая. Эскулапы утверждают, что этот напиток чрезвычайно укрепляет здоровье, тонизирует и продлевает жизнь. Некоторое время мужчины молча ехали по Кони-Айленд авеню, а затем свернули на дорогу, похожую на зелёный арочный коридор. Наконец, рычащий мустанг плавно затормозил у здания, построенного в колониальном стиле лет пятьдесят назад. Их встречали. Господ разместили в кабинете под величественным портретом Джорджа Хили «Авраам Линкольн», подлинник которого, (или копия?), украсил при Рузвельте парадную столовую Белого дома. Наконец, молчание прервали чёткие слова: – Что желают джентльмены? – Лососину, сырники и тост, – кивнул Генри. – Вы придерживаетесь кашрута? – вежливо спросил сидящий напротив. Киссенджер кивнул. В этот момент в кабинет въехало инвалидное кресло, и громогласный жизнерадостный голос новоприбывшего прокричал, заставив сидящих в креслах мужчин напрячься: – Нет-нет, я, конечно, понимаю, как вы, молодежь, приветствуете старые обычаи… в этих стенах! – И он бурно расхохотался. – Нет-нет, дети мои, я не призываю пить молоко матери, зажёвывая его куском капающей жиром плоти, но... это восхитительно! И хохот стал слышен на лужайке напротив! Гости терпеливо внимали, (хотя и не находили ситуацию смешной). Через минуту, отсмеявшись, маленький седой старик, несмотря на возраст, бойко управляющий инвалидным креслом, поинтересовался: – Ну, мои малыши, что там принесли нам красные волны? Алан Гринспен встал и, склонив голову перед патриархом, начал: – У нас довольно мрачная картина. Масштабы и способности Советов иногда поражают воображение. Они стараются и почти догнали нас. По их задумке, турецкий Измир мог бы начать свои гастроли, однако последние события заставили нас задуматься о невероятном. Нам показалось, что Серый, нарушая паритет, решил вмешаться в ход задуманных событий и открыть миру Плато. – Нет, мальчики, наш оппонент стар и не глуп, – улыбнулся инвалид. – Но я согласен с ним, дадим миру разобраться во всём самостоятельно. Я тоже умываю руки. Кресло развернулось на одном колесе, и уже из тёмной галереи со множеством дверей донеслось: – Генри, ешь мясо! Ах-хах-хах-х-ха… *** Запах хвои был таким настойчивым, что Таня проснулась с ощущением, что она на даче в Серебряном Бору, надо вставать и варить малиновое варенье. Ей на миг показалась, что не было восхитительной зимы в Тропарево, ледяных горок, катка и этого удивительного ощущения уюта, спокойствия и радости. Девушка, не открывая глаз, перевернулась на другой бок и подогнула ноги под тонким байковым одеялом. Но сон ушёл. Она настойчиво пролежала ещё несколько минут, не открывая глаз, тихо-тихо дыша. Открытое окно скрипнуло, и в комнату ворвался свежий утренний ветерок со стороны гор. Девушка резко открыла глаза и села. Наваждение исчезло. Рядом на кровати спала, раскинув руки и ноги, Маша. Никто не посягал на Таню, не возвращал её обратно в кухарки. Ночной мотылёк бестолково метался по комнате, то путаясь в светлых лёгких шторах, то пытаясь спрятаться под кровать, за тумбочку и, наконец, с разгона попал в окно, вылетев на волю. Таня встала, вздрагивая и прислушиваясь к спящей тишине, на цыпочках, босая, вышла на крыльцо. Время двигалось в горах неторопливо. Ночь неохотно уходила с крутых каменных склонов, недовольно утаскивая тёмный подол платья, но и утро не спешило подходить к краю горизонта. Только розовый плат на голове светила слегка передвинул свечение Млечного пути, да совершенно обесцветил острый серп новорожденной луны. Где-то внизу, в селении, прокукарекал первый петух. Остальные, видимо, решив, что достаточно одного голоса для столь ранней первой побудки, благоразумно молчали, не нарушая величественной тишины суровых гор. Таня вспомнила смешного, немного сумасшедшего петуха из своего детства, дожившего до глубочайшей птичьей старости и так и не пущенного на суп: в начале жизни из-за своей единичности в курятнике, а затем, ввиду явной жилистости и сохранённого бойцового духа. Боец из пернатого и впрямь вышел знатный. Петух, привыкший к многолетнему единоличному управлению гаремом, умело гонял ласок, покушавшихся на хозяйские яйца. Сзади вздохнуло… Девушка вздрогнула и резко обернулась. В тёмном проёме межкомнатного коридора разминал лапы и потягивался Мрак. Огромная чёрная собака, мягко пружиня бархатными подушечками широченных лап, хитро сверкнула чёрными круглыми глазами и неторопливо вышла. «С достоинством понёс свой нежный хвост…», – мурлыкнуло в голове. Дверь скрипнула, и на пороге ближней к выходу комнаты показался Илья, в одних чёрных семейных трусах. Без майки. Таня вдруг покраснела, глупо улыбнулась… и промолчала. А миг спустя, прижав палец к губам, и, беззвучно хихикая, убежала к себе. Плотно прикрыв дверь, девушка козой прыгнула в кровать и, закутавшись в одеяло, заулыбалась: «Какое же это счастье, иметь семью!». *** – Прикинь: сели мы на Фресс Триниталию и пыхтели полтора часа, чтобы в Наполи Гарибальди ждать такое же раскалённое чудо и переть в Кастельмаре, а потом ловить проклятое такси и, наконец, уже умершими и голодными, попасть в Позитано. Дом нам там не приготовили, и я полночи, ко всем своим радостям, ещё кормил комаров и пауков… Ян сидел, раскачиваясь в кресле, за столиком ресторана «Советский», (который он упорно называл «у Яра»), напротив Рашида Ибрагимовича и, хихикая, рассказывал, почему его команда исчезла из Рима 11 мая, а в Москве бойцы, загоревшие до черноты, и, белозубо улыбающиеся, наподобие негров с Ямайки, появились только 25-го. – Я прикинул, что у нас отпуска сто лет не было, Маша с ребятами в горах отдыхает. Ну, когда ещё на амальфитанском побережье покупаемся? Чудо, а не курорт! Тиберий-то не дурак был, знал куда ездить, собака. Вспомнить страшно, как ругались… Они приехали в обеденный перерыв, и Ян, не давая генералу открыть рта, за одну минуту поругался с официантом из-за несвежей скатерти, прочитал меню, заказал рассольник и котлеты по-киевски. И, наверное, успел бы ещё что-нибудь, но его перебили. – А что из напитков? – игнорируя бурчание клиента, поинтересовался, одетый в белоснежный пиджак, товарищ. Вот почему официанты иногда принимают такой вид, словно они не работники ресторана, а, по крайней мере, его владельцы? Причём при старом режиме. – Водка есть «Посольская», коньячок. – Предложил белоснежный, почти по-человечески. – Ессентуки четвёртый номер... – хмыкнул Ян и, подумав, добавил. – Чайник чёрного чая ещё. Когда, не обрадованный заказом, но уверенный, что с этой парой товарищей, в тёмных, хорошего качества, двубортных костюмах, лучше не связываться, официант плавно удалился, Рашид Ибрагимович, наконец, смог спросить: – Ну, и зачем ты меня сюда приволок?! Про отпуск незапланированный рассказывать? Что у нас плохого? Или, лучше сказать, совсем плохого? – Совсем плохого ничего! – хмыкнул погрустневший оппонент. – Но, с другой стороны, могу я посидеть с другом в ресторане просто так? – Угу, попивая «Ессентуки», ты в этой жизни просто так даже не пукнешь. Мог «Боржоми» заказать. – В следующий раз ты заказывать будешь,– сразу надулся Ян. – Согласен, – кивнул головой генерал. – Итак… – Клуб вышел из игры. Но штука заключается в том, что как-то надо остановить буйного Насера, потому что совсем не хочется сейчас иметь неприятности на Востоке. Ещё ты должен попросить Косыгина, (ты его давно знаешь, он умный, поймёт), ограничиться пропагандистской шумихой. Понимаешь? И обязательно надо, подарив что-нибудь не сильно современное, при помощи вот этих бумажек, восстановить паритет с Бен-Гурионом. Восток – штука тонкая. А где тонко, там и рвётся. Подарок надо Израилю. Я вообще бы заговорил о разоружении. Мы на грани страшного кризиса. И, даже если нас пронесёт, то совершенно непонятно, как вылезать из всей этой грязи на Востоке, потому что мы в полном дерьме на Западе. Посмотри, я привёз очень хорошую аналитическую справку от… э-э-э… Бориса. Умный мужик, хоть и Ромео... вкусный суп! Правда, пресноват рассольник-то! Кстати, не слушай эскулапов, здоров ты. Соли смело. Отвечаю. *** 31 декабря 1961 года правительство Израиля, во главе с Бен-Гурионом, было вынуждено подать в отставку. Всю зиму и весну Центральный комитет партии Мапай ругался с президентом страны. В результате, Бен-Гуриону не удалось сформировать новое правительство в прежнем виде. В это же время, словно издеваясь над израильтянами, Египет посетила большая советская правительственная делегация, во главе с А.Н. Косыгиным. Насеру, в торжественной обстановке, передали два эсминца Черноморского флота и две торпедных подводных лодки, пригнанных с Балтики – этакий своеобразный отвлекающий маневр от основного состава, спешным манером идущего на Запад, Кстати, любопытное совпадение: после посещения А.Н. Косыгиным Каира, в невероятно успешно работавшей группе немецких учёных, (во времена Третьего Рейха трудившихся на полигоне Пенемюнде), создававших ракеты «земля-земля» для египетской армии, внезапно произошёл раскол. В июле 1962 года генерал Исам ад-Дин Махмуд Халиль, курировавший все три расположенных в пустыне секретных объекта «Фабрика 333», не без гордости, представил на параде в Каире созданные под руководством австрийца Эйгена Зенгера и немца Вольфганга Пильца, ракеты «Аз-Зафир» и «Аль-Кахир». Но ранее, в июне, проект внезапно и стремительно стал разваливаться на куски, а Моссад, ранее стучавшийся лбом о непроницаемую завесу раскалённой пустыни, получил от неизвестного «дарителя» полную техническую информацию. В рамках сверхсекретного «Проекта-700», в том же июле 1962 года, Израиль начал собственную разработку баллистической ракеты, способной нести ядерную боеголовку, а в правительстве страны всё пошло на лад. Очевидно, что Советский Союз, учитывая ситуацию на Западе, решил восстановить равновесие сил на Востоке… 31 мая 1962 года из Архангельска вышла в поход и дизельная подводная лодка Б-59. Счастливая лодка «Судного дня», с Василием Александровичем Архиповым на борту…