Запрыгивай, неудачница

К четырнадцати годам Гермиона усвоила порядок многих вещей, но самым важным открытием для неё стало то, что доверять семье – себе дороже. И она наивно желает, чтобы и Андромеда знала это до того, как все пошло наперекосяк; никто не заслуживает такого удара исподтишка. Так она думает, не узнав всей истории: Андромеда понятия не имела, что её семья так отзовется, как и не догадывалась, что отношения с Тедом Тонксом вылезут ей боком. Гермионе следовало бы разобраться получше, прежде чем делать выводы. Ведь у таких, как Блэки, сердца черствые. Она знает не понаслышке. Они с Нарциссой Блэк одногодки и в старшую школу попадают вместе. Младшая Блэк старается как может, отравляя Гермионе будние, сколько та себя помнит – и поделать с этим нельзя ровным счетом ничего. И несмотря на то, что Гарри с Роном становятся её тихой гаванью, у Нарциссы все еще пылу хоть отбавляй. Гермиону к старшей школе жизнь не готовила. Нарцисса же тут оказывается среди своей родни: Беллатрикс выпускница и, к счастью, совсем скоро пропадет из виду, а с Андромедой, на её третьем году, придется считаться чуть подольше. Нарцисса прелестно вписывается в компанию сестер, вопреки их разнице в возрасте, и извращенные издевательства вспыхивают с новой силой. Хотя школа и без змей походит на жуткий кошмар. Над Гермионой Беллатрикс начинает глумиться с опасно искрящимся в зрачках ликованием, что странно тешит Нарциссу, которая не упускает шанса высмеять её одежду или внешность; сочащееся из неё презрение едва ли не полощет кожу. Беллатрикс же любит играть поинтереснее, выискивая, как бы более унизительно её оскорбить. Андромеда Гермиону не трогает, но и сестер не спешит останавливать. — Вы уже слышали? — Рон проскальзывает за столик и толкает Гарри локтем. — Ну что опять? — ворчит тот в ответ; он терпеть не может сплетни. — Андромеда мутит с Тедом. У Гермионы почва уходит из-под ног. Она старательно состраивает удивление, которое бы граничило с равнодушием. — Прошу, Гермиона, не говори никому! Это отчаяние перед лицом неминуемого поражения: ей ли не знать, что у Грейнджер есть веские причины растрепать сплетню, чтобы навлечь на неё беды. По её жилам растекается неведомая сила, способная разрушить жизнь того, кто отравляет её собственную. Но так же быстро, как и пришел, прилив победы растворяется. Не потому, что ей не хочется и не из-за миражной власти. Она знает себя настоящую вдоль и поперек: и она с руками ухватится за компромат на школьных змей, дабы хоть кому-то из них насолить. Но он такого не заслуживает. Он загадочно улыбается ей, словно она часть чего-то удивительного, а не уродливый изгой, что импонирует только себе подобным. Он из тех, кто помогает ей собрать учебники, опрокинутые змеями. Он делится с ней остро заточенными карандашами, когда крадут её рюкзак. Он воплощает все то, чего нет в стоящей рядом с ним женщине, у которой слезы едва ли не текут ручьем. И он тоже в отчаянии. Его глаза словно блюдца, а губы, что однажды нежно ей улыбались, теперь перепачканы алой помадой и тревожно-умоляюще сжаты в линию. У неё не хватит духу навредить ему. Её бы она раздавила, не колеблясь. Но не его. — Да ладно, — Невилл раззявляет рот. — Я собственными глазами видела, как сестры поцапались утром. Змеи ополчились на Андромеду, а все её друзья как один обернулись врагами. У неё прямо из рук кто-то из них выбил обед и, поговаривают, что от неё даже отреклись родители. — Это правда, — Падма выглядит напряженно. — Почему? — у Гарри же на лице озадаченность. — Она повелась с тем, кто ей не по статусу, — горько шепчет Гермиона. — Да какая уж разница? Ну отрубал Цербер сам себе одну голову, двум другим это никак не в убыток, — фыркает Рон. Гермиона не может не согласиться. Особо она о ней не заботится, моментами откровенно ненавидит; в её глазах Андромеда – трусиха, каких еще надо поискать; единственная из трех, кто кормит себя надеждами, что она другая, лучше, и думает, что не травит людей, когда молчит. Это даже хуже. Но Гермиона знает, что за дверью Андромеда до того, как слышит плач. Неким образом чувствует её нутром. У той рассечена губа, кровь стекает по лицу, и она тщетно промакивает её платочком. У Гермионы это зрелище отзывается негодованием, ведь нет в этом никакой правды, а она так яростно ненавидит жестокость и несправедливость. И кто же осмелился её ударить? Даже на такого изгоя, как Гермиона, не нападают. Замахнулась ли на неё сестра? Или друг, кто еще днем ранее зарекался предать? Андромеда ей совсем не нравится, но она не бесчеловечна. Гермиона выуживает из рюкзака свою карманную аптечку. Дружба с Гарри и Роном научила её, что лучше всегда иметь её под рукой. Она становится перед ней на колени и охватывает её подбородок рукой, на что Андромеда инстинктивно отшатывается. — Это всего лишь я, — ту это не слишком успокаивает, но она все равно расслабляется, пока Гермиона обрабатывает рану, попутно заверяя её: — Это не я разболтала. — Знаю, — выдыхает Андромеда; обе они молчат о дорожках от слез на её щеках. — Прости меня, Гермиона. Блэк перехватывает её руку и заглядывает ей в глаза. Гермионе хочется отвести взгляд из-за того, сколько горя плещется в них. — Всё... — Я извиняюсь. Ничего не хорошо. Ничего не в порядке. Такое замолчать невозможно, и ты не должна ничего принимать. Мне лишь хочется, чтобы ты знала, что я искренне прошу прощения, — настаивает Андромеда. Гермиона сглатывает все слова с языка. Всю следующую неделю они не разговаривают, пока змеи не окружают Андромеду возле её шкафчика. У той под глазами залегли темно-фиолетовые круги, и она бледна, будто бы не спала неделями. Гермиона отводит взор и крепко зажмуривается. Ей не следует вмешиваться ни когда начинаются издевки, ни когда повышаются голоса, ни когда Андромеду передергивает. Никто из бывших друзей не пробивает её брешь, их словно и вовсе нет. Но одно лишь слово Нарциссы заставляет её вздрогнуть, а жестокий смех Беллатрикс — доводит до слез. И Гермиона срывается на действие. — Черт, разойдитесь же! Она проталкивается сквозь голодную толпу зевак, пробираясь к Андромеде, хватает её за плечо, тянет за собой подальше от едких забияк и помогает восстановить шаткое равновесие. — Ты соображаешь, что делаешь, Грейнджер? — ехидничает Панси. — Грязнокровка, тебя разве не учили водиться с людьми себе под стать? — фыркает Нарцисса, свысока поглядывая на неё. И Гермиона выдавливает ей самую жестокую и саркастическую улыбку какую может: — Но ведь она теперь ничем не лучше меня. — Да как ты смеешь! — Ты правда хочешь это сделать? — спрашивает её Беллатрикс. Она тоже смотрит на неё сверху вниз, но не так, как Нарцисса, не так, как обычно смотрит сама. Есть в этом что-то еще, скрытое в глубинах темных омутов. — Что именно я делаю? — Начинаешь войну, — оглашает одна из змей. Гермиона закатывает глаза на спектакль девчонки и шагает прочь, волоча за собой Андромеду. Та становится большой частью её жизни с тех пор и вливается в круг её друзей, хоть Рон из-за этого выглядит безумно недовольным. Гермиона наконец получает всю историю. И теперь у неё никогда язык не повернется назвать Андромеду трусихой. Семья Блэков имеет немало денег и соответствующий им статус, что диктует, как держаться, есть и даже думать: жить по-своему нельзя. Андромеда же ломает шаблон. История не так проста, как кажется на первый взгляд. Гермиона в полной мере не осознавала, чем рисковала Андромеда, встречаясь с мужчиной, недостойным её из соображений семьи. Не говоря уже о внебрачной беременности. Временами Гермиону берет удивление, что Андромеда вообще выбралась из дома живой — так сильно она дрожит, спохватываясь. Изъявив нежелание терять ни ребенка, ни Теда, она отстояла свою семью. И в довершение потеряла огромную её часть. Она переезжает к Гермионе, у чьей семьи денег больше, чем у Теда: и ей уже становится немного проще. К тому же, Грейнджеры и так имеют тенденцию не замечать собственного ребенка, сделает ли им погоды еще один? Или даже два? Змеи безжалостно гнобят Андромеду и не дают спуску Гермионе, но та не раз через это проходила и уже давно свыклась. Изменения она замечает еще перед апогеем. Беллатрикс вольна считать себя искусной и неуловимой, если ей так хочется, но правда в том, что Гермиона понимает все без лишних слов. Нарцисса со змеями достают её вдвое больше, чем обычно, но старшая Блэк с радаров пропала. Как правило, её хлебом не корми дай поиздеваться над Гермионой, но она лишь кинула ей несколько колкостей с тех пор, как её сестра перебралась к Грейнджерам. И тогда наступает переломный день. Андромеда с Тедом уходят на прием к врачу, а родители, пообещавшие забрать её из школы, пишут, что не смогут, попутно спрашивая не подкинут ли её приятели или школьный автобус. Тот уже давно уехал, как и все, кто мог бы её подвезти. Напиши они заранее, она бы напросилась к друзьям. Она раздраженно стискивает челюсть, пытаясь заглушить ноющую боль, отписывает, что доберется сама, и вздыхает, зная, что её ждет долгий путь домой. Проще соврать, чем разбираться с драмой: они почувствуют вину и ей придется уверять их, что они хорошие родители, а сегодня она совсем не в настроении для этого. — Ты похожа на рекламу для питомника. Гермиона останавливается, подхватывая лямки рюкзака покрепче. — А ты на живодера, что выдворил собаку из дома, когда она подросла. Старшая Блэк усмехается шире, обнажая кромку зубов, что заставляет Гермиону закашляться. Ей не стоит подстегивать Беллатрикс, самую свирепую из сестер. Она всегда любила издеваться и гнобить даже больше, чем Нарцисса. — Намекаешь, что Энди потолстела? Я ей передам твои слова. — Вы говорите только, когда ты глумишься над ней. Вряд ли ты вклинишь это в беседу. Беллатрикс смеется, и Гермиона может поклясться, что сроду не слышала большего притворства в одном звуке. — Проще простого. Слушай, Энди, ты позоришь нашу семью, вынашивая дите отброса, отчего, кстати, жутко располнела. Твоя новая подружка согласится, — Гермиона зыркает на неё и шагает прочь; машина медленно следует за ней. — Тебе отсюда около часа идти? — А тебе какое дело, хочется почаще меня задирать? — Залезай. — Чего? — ошарашенно спросила Гермиона, живо повернув голову в сторону Блэк. — Полезай в гребанную машину, — Гермиона замирает, вытаращившись на неё, и Беллатрикс только больше вскипает от её бездействия: — Мигом залезай или я тебя перееду. Гермионе не слишком хочется испытывать её честность; обогнув машину, она залазит в неё и прижимает рюкзак к груди, надеясь, что Беллатрикс не строит козни о том, как бы прикончить её в лесу. Та что-то бормочет себе под нос, но к ней не обращается, включает радио и держит путь к дому Грейнджеров. Гермионе немного не по себе, что она знает куда ехать без всяких указаний. Машина дорогая, об этом можно судить даже особо в этом деле не разбираясь, и по самое некуда пропитана дымом. В ней чисто, нет крошек и оберток. Гермиона поглядывает в окно и постукивает ладошкой о колено. Моросящий дождь превращается в проливной. Беллатрикс фыркает возле неё, перекатывая сигарету между пальцев, но не вынимая её из пачки. — Твоим родителям правда плевать, что ты разгуливаешь под ливнем? Те еще типы. — Они хотя бы меня не выперли из дому. Гермиона в ту же секунду жалеет, что открыла рот, но Беллатрикс лишь испускает горький смешок. — Хорошо там, где нас нет. Гермионе думается, что реплика сюда совсем не вписывается, ведь у них обеих родители никудышные, но перечить женщине за рулем её не прельщает. — Ты все еще заботишься о ней, правда? — все тело Беллатрикс напрягается, и она недоверчиво таращится на Гермиону. — Да не выуживаю я твои слабости, абы притиснуть. Ты заметно меньше меня задираешь, как я её приютила, и с ней самой уступчива как никто другой. — Понятия не имею о чем ты, — скалится Блэк, вцепившись в руль. Гермиона решает сменить подход на менее докучающий: — У неё все хорошо, учитывая обстоятельства. Беллатрикс немного попускает, огонь в её глазах тускнеет. — Мне плевать. Но напряжение покинуло её тело, а пальцы больше не теребят сигареты. — Мои родители не против, чтобы она жила у нас, так что у неё надежная крыша над головой. Тед пашет сверхурочно, чтобы оплатить все медицинские счета. А сегодня они узнают пол ребенка. Беллатрикс ощеривается: — Та девчонка это. — Разве тебе не хочется племянника? — тон её чутко напоминает поддразнивание. Собеседница в свою очередь вздрагивает всем телом: — У меня от неё не будет ни племянника, ни племянницы, — и в этом больше грусти, чем злобы. Гермиона не знает, почему так много рассказывает своему обидчику. Ей не стоило садиться к ней в машину, но где было взять уверенность, что её к чертям не переедут? Не следует не то, что говорить с ней – минимально поддерживать разговор. Как никак, Беллатрикс бесчисленное количество раз оклеветала её и как-то даже приклеила к стулу. Но вот она здесь, дает задире точно то, чего та жаждет. И лишь потому, что внимала, как Андромеда говорит о своей семье, не может развидеть этого и в Беллатрикс: девушке, которая хочет знать о своей сестре и в тайне души в ней не чает, хотя все ждут, что она её живьем разорвет. Беллатрикс паркуется возле дома Гермионы и ждет. Кажется, она хочет что-то сказать: видно, как внутри неё что-то борется, как она прокручивает и репетирует слова в голове и как она же себя от них отговаривает. — Убирайся, — выдавливает она, отваживая от себя предыдущие мысли. — Спасибо. — Не благодари меня. Я лишь смилостивилась над тобой, чтобы всем рассказать. Но она не оговаривается об этом и словом. Тогда Беллатрикс подбирает Гермиону в первый, никак не последний, но самый важный раз. Следующий случается годами позже. ** В морозное осеннее утро Гермиона меньше всего ожидает увидеть Беллатрикс вновь. Они не виделись с момента её выпуска и поступления в колледж, а теперь же Гермиона и сама на втором курсе. У неё зуб на зуб не попадает, и руками она глубже зарывается в карманы куртки. На дворе холодрыга, а её машина припаркована в самом конце стоянки: место там хорошее, но далеко – жуть. Радость после экзамена уже испарилась, и она мысленно отсчитывает дни до следующего, пробираясь сквозь туманную рань. — Эй, твоя тачка? Её взор устремляется к обладателю знакомого голоса. У Беллатрикс опущено окно, и она смотрит на Гермиону поверх солнечных очков как на последнюю идиотку. Хоть что-то в этом мире неизменно. — Беллатрикс? Та оглядывает её, и Гермиона гадает, нет, боится, что её не узнают. — Солнышко? Старая кличка отзывается у неё на позвонках мурашками. Её так не называли годами. — Здравствуй, Белла. Долю секунды у Беллатрикс так подергиваются уголки губ, будто она вот-вот заулыбается от фамильярностей: — Давно не виделись. Гермиона смеется, чувствуя, как заливается краской. Черт. Она потупливает взгляд в асфальт, а после возвращает его к ней, и снимает наушники. — Да, много воды утекло. — Тогда, может, я припаркуюсь на твоём месте? — Думаешь, заслужила? На мое место целая очередь из желающих выстраивается. Ответом ей служит искренний смех. В глазах напротив пляшут смешинки. — Но они не я. Не слукавила. Нет больше таких, как она. — Я припаркована в конце, — говорит Гермиона извиняющимся тоном. — Могу подвезти тебя к машине, — предлагают ей. — Как галантно. — Да, этим я и славлюсь. Добротой и галантностью, — язвительно подхватывает Беллатрикс. Забравшись на пассажирское сидение, Гермиона удивляется, что салон порядком хуже того, что она видела в последний раз. — Новая машина? — Порвала все связи с семьей. Они отобрали прошлую, — коротко объясняет Беллатрикс. Гермиона и не знала, что она обрубила все концы: Андромеда ничего такого не упоминала. — Ты говорила Энди? — Едва ли она хочет со мной знаться. — Некоторые вещи тебя все же удивят, — мягко заверяет она, зная наверняка, что Андромеда многое отдаст, чтобы возобновить отношения с сестрой. — Значит, мы ходим в один колледж. — Боюсь, что так. — А ты... — Не выбрала ли часом этот колледж из-за тебя? Беллатрикс поводит бровью на такую наглость. — В точку. — Нисколечко. У них прекрасная юридическая программа. Раздается смех, и искренняя улыбка озаряет лицо Блэк. — Ясное дело, тебя занесло на юрфак. — Мне это хорошо дается. Я лучшая в классе. — Скромности тебе тоже не занимать. Ты хоть кого-то этим удивила? — Да нет. А как там Нарцисса? Она бы Цисси в жизни не оставила на растерзание семье. — Бросила Люциуса. Пренеприятнейший развод получился. Главным образом из-за того, что хорька-то родители одобряли. — Они и от неё отреклись после этого? — Скорее после того, как она предпочла женщину подходящему мужчине. — Оу. — Она красивее Люциуса, я одобряю. К тому же, у Нарциссы видок стал получше, а то ходила так, будто замышляет убийство. — Вон там моя машина. Беллатрикс тормозит возле неё. Ей давно пора спешить на пары. Момент ускользает, но Гермионе хочется, чтобы он длился вечно, и, прежде чем выбраться из машины, она протягивает телефон Беллатрикс, которая, на миг застыв от удивления, вбивает свой номер. Поразмыслив секунду-другую, Грейнджер наклоняется к окну: — Я кину тебе контакты Энди. Поверь мне, вам стоит связаться. — Поверить тебе? Солнышко, мы должны быть заклятыми врагами. Гермиона смеется и отводит взгляд от довольной Беллатрикс. — Энди знает? Имени этому всему она не дает: подходящего для их отношений просто нет. Андромеда в то время переживала третий год школы, беременность и потерю родителей и умудрилась стать одной из лучших друзей Гермионы, а после и соседкой на пару с Тедом и Нимфадорой. Друг из неё получился прекрасный. Ей можно доверить то, о чем не обмолвишься другим, и она знает, когда что-то случается. Но в первый год она и занята была, и еще не научилась читать Гермиону. — Нет. Сначала не хотела, чтобы она переживала, а потом стало как-то поздно. — Понимаю, — отстраненно отвечает Беллатрикс и крепко сжимает телефон в руках, думая о своей далекой сестре. — Ты правда считаешь идею неплохой? Будь они в старшей школе, она бы никому, кроме сестер, не показала столько уязвимости. Гермиона накрывает её ладошку своей – такой жест привязанности другие бы себе с Беллатрикс не позволили. Но и Гермиона ей не какой-то проходимец. — Она хочет поговорить с тобой, с вами обеими. Беллатрикс кивает, призрачно улыбаясь. — И кто же знал, что опоздание так обернется? Она таки звонит Андромеде, которая всю последующую ночь повествует об этом Гермионе и Теду, что смиренно сидят, выпучив глаза. В конце концов, она решает дать сестре шанс, в чем никто и не сомневался. Они обедают и не успевает Гермиона моргнуть, как Беллатрикс снова врывается в её жизнь. Тут все и усложняется. ** Она не привыкла напиваться да и, откровенно говоря, пить в целом. Впервые она позволила себе больше одного стаканчика. Все они развлекались, Джинни и Луна светились от радости, и как-то сам собой этот один стаканчик перешел в несколько. — Эй, полегче. Беллатрикс появляется из ниоткуда и ловит её за руку, сжимая в своей. — Белла! — она расплывается в глупой улыбке, будучи не в силах контролировать свою реакцию. — Солнышко, да ты в стельку, — посмеивается Блэк. — Я тебе как дам! — Гермиона вспыхивает из ничего, а хватка на её руке усиливается. — Белла, тебе нужно будет уложить её, она совсем не в себе, — Андромеда ухмыляется, потешаясь над состоянием подруги, которая не упускает возможности её поддразнить и об этой ночи, наверняка, еще будет слышать неделями. — Все хорошо, она обо мне заботится как надо, — Гермиона гладит Беллатрикс по щеке, на что Андромеда ожидаемо поводит бровью: еще с возвращения сестры она поняла, что между этими двумя что-то нечисто. Она видит все, никакая беременность ей больше не помеха. — Я выброшу тебя на помойку вместе с другим мусором. — Ты не посмеешь! — отрезает Гермиона. — Уверена? Я, как известно, не слишком добрая, — отмечает Белла, уводя её от толпы. Рон в ответ прыскает, бросив на неё мрачный взгляд. Он, в отличии от других, не собирается все так просто простить и забыть, отчего они не ладят. — Ко мне ты всегда была мила, — оспаривает Гермиона. — Она тебе как-то полголовы обрила! — напоминает ей Рон. — В смысле, после того, как мы стали друзьями, — закатывает глаза она. — Мы не друзья, — отзывается Беллатрикс, хотя обе они знают, что в снэпчате у них непрерывный диалог длиною в год. Андромеда берет Гермиону за свободную руку и помогает Белле отвести её в комнату. — Я хочу еще посидеть с остальными! — Тебе нужно отоспаться. Когда её усаживают на кровать, она тянет за собой в постель Беллатрикс, поймав её за запястье. Та ворчит, едва не свалившись на Гермиону, которая устраивает голову у неё на плече, обнимая сбоку. — Как низко пала бесстрашная Беллатрикс, — поддразнивает Андромеда. — Отстань, — бухтит та в ответ, обвивая Гермиону рукой. — Я рада, что ты меня подвезла, — тихо бормочет она ей в плечо. — И я тоже. Они коллективно игнорируют взгляды Андромеды. ** Гермиона ходит поникшая еще с расставания с Хлоей. Разошлись они самым наихудшим образом: бывшая партнерша решила, что простого разрыва мало, и раскритиковала её по полной. Гермиона человек сильный, но так сильно её гнобили только в старшей школе, и тут как снег на голову все её уникальные качества выставили на показ и стали порицать. — Я убью её, — Беллатрикс, обнимающую Гермиону, едва не трясет от злости. — Пожалуйста, не надо, — Тед говорит Андромеде, которая активно поддакивает ей. — У тебя дочка, а у тебя двое племянников. — Покалечу..? Тед на секунду задумывается. — Не стоит. — Солнышко, послушай. Дурного эта оболдуйка тебе наговорила. Гермиона понимает, что расстраиваться глупо, и знает, что Хлоя наплела чепухи, но все равно ей очень больно: она её любила или, на крайний случай, так думала. — Почему я всегда оказываюсь жертвой? Беллатрикс вздыхает и стискивает зубы – и становится ясно, что ей стыдно за все годы издевательств. — Потому что ты лучше всех нас, — она отстраняется, чтобы заглянуть Гермионе в глаза. — Умная, красивая и храбрая, ты доказываешь свою правоту, оправдываешь каждое ожидание. Ты в меру добрая и знаешь, когда проявить грубость, но не жестокая и не слабая. Ты лучшее, что есть в мире. Гермиона отводит взгляд и снова возвращает его на Беллатрикс, когда та вытирает её слезы большим пальцем. Эта женщина сможет подбодрить её, даже если она окажется на самом дне. Она вспоминает о всем неоглашенном в свой первый год старшей школы; о всем, о чем они молчат. Дни, недели, месяцы в компании Беллатрикс, что почти всегда казалась нерушимой стеной. Безжалостной, кипящей яростью, но жаждущей краем уха услышать весточку от сестры. Озлобленной на вселенную, семью и иногда на Гермиону, которую считала единственным мостом к сестре, а потому первое время не сильно брыкалась. Потом она стала чем-то другим, они стали чем-то другим. Друзьями? Быть может да, а может и нет. Гермиона и не знает, как их описать словами. Поездки на машине и прогулки, наполненные робкими разговорами: каждая боялась огорчить другую. Изредка чай из дрянного места на окраине, где никто их не узнает. Он был горьким, ужасным на вкус. Воспоминаний, которые согревали бы так же как эти, Гермиона может по пальцам пересчитать. Она видела Беллатрикс в тот год. Видела все самое безобразное: Беллатрикс, которая издевается над девочкой, смеясь; Беллатрикс, которая в силах сломать Гермиону необъятным гневом и неистовством внутри себя; Беллатрикс, что на многое пойдет для поддержания репутации. Но видела и лучшее: как безмерно она любит сестер; как проявляет заботу, когда кем-то дорожит; как поддразнивает их; как чисто смеется. Беллатрикс для неё всегда кем-то выступала: мучителем, подобием друга, настоящим другом, наперсницей, соседкой. И всегда была ей дорога. Но то, как она ей дорога, охватывает её в полной мере только сейчас. Она любит Гарри и Рона, Андромеду и Теда, но не так, как Беллатрикс. Хлое прокалывают шины, замуровывают окно и закидывают дом яйцами, а её волосы волшебным образом обретают гнилой оттенок зеленого. Во все дни злоключений у Беллатрикс безумно поблескивают глаза, но к рукоприкладству все же не доходит. Все это напоминает Гермионе одно важное правило: никогда не бесить Беллатрикс. Но она тронута, что женщина дорожит ею так сильно, что не раздумывая уничтожит Хлою. ** Они вместе таращатся на проклятую муку, будто бы могут заставить её на них свалиться. Белла застала чертыхания Гермионы, что стояла на носочках в попытке достать мешок. Она и так выше Беллатрикс большую часть времени, а на той сейчас нет каблуков, и разница в росте кажется разительной. Значит если одна не достает, то другой даже пытаться не стоит. Гермиона вздыхает, стараясь скрыть абсурдный гнев: ей не хочется тащить стул или табуретку ради одной муки. Беллатрикс гортанно смеется, не до конца проснувшись: — Успокойся, а то аневризму себе заработаешь. Она обнимает Гермиону за талию и подсаживает вверх. Та вскрикивает, но не буянит, боясь, что её уронят, и хватает муку. Её опускают наземь. — Спасибо, — Гермиона отчаянно желает подавить румянец. — Не за что, — ухмыляется Беллатрикс. — Ты думаешь о своем выпускном годе? Сейчас словно не время поднимать тему, ведь прошло столько лет с тех пор, как их общение возобновилось. И стоят они в пижамах, совсем заспанные. — Ты про травлю собственной беременной сестры или про наши секретные встречи? — Твое страдальчество из-за травли за милю видно, конечно же, ты об этом думаешь. — Грубо. Ну, подумываю иногда. Лицо у неё совершенно нечитабельное. — И как оно было? Помогло ли знание происходящего? Беллатрикс кивает, в очах серьезность. — Помогло. Если честно, мне больше всего запомнились именно те наши встречи, где Энди не фигурировала. Становилось проще, что есть незаинтересованное лицо, с кем можно не обдумывать каждое слово, на случай, если меня решат выдать семье. Сроду у меня никого такого не было. А что насчет тебя? — Помню твои улыбки и смех. Такие дни выпадали изредка, но всегда озаряли мой мир, — признается Гермиона. Они поддаются навстречу друг другу, но никакие вселенные не сталкиваются, потому что уже много лет едины. И это кажется правильным, словно проросли семена, что их давным-давно посадили. Беллатрикс на вкус как ужасный, горький чай. У Гермионы млеет сердце.