Выгорание

      Китнисс не должна была быть здесь, она знает это прекрасно, но иногда ей просто так холодно и хочется согреться. И это, что бы это ни было, заставляет её чувствовать себя живой.       Китнисс почти громко смеётся при мысли, что именно это чувство заставляет её ощущать, что угодно.       — Что смешного, солнышко? — спрашивает Хеймитч. Он наливает ей стакан белого ликера и делает глоток прямо из бутылки.       — Ничего, — отвечает Китнисс. Она берёт стакан и опустошает его одним движением, горячая жидкость обжигает её пищевод. Эта мысль заставляет её смеяться. Хеймитч приподнимает бровь, и она смеётся всё громче:       — Я снова «Огненная Китнисс»!       Китнисс встает и начинает кружиться, представляя себе то платье, которое было на ней надето уже давно. Китнисс немного неустойчиво стояла на ногах в нём даже тогда, а теперь, после нескольких стаканов белого ликера, Эвердин едва успела покружиться дважды, прежде чем она, смеясь, упала на колени Хеймитчу.       Хеймитч неодобрительно кряхтит, когда Китнисс бьёт его по коленям, но не заставляет её встать. Он никогда этого не делает. Вместо этого он обнимает Китнисс за спину, чтобы она не упала на пол.       — Думаю, тебе этого достаточно, — говорит Хеймитч, ещё раз выпивая из бутылки и убирая её подальше от Китнисс.       — Ты, наверное, прав, — говорит Китнисс. Она разворачивается, пока не садится на колени Хеймитча, и запрокидывает голову, наблюдая, как вращается потолок. — Я думаю, что я пьяна.       — Присоединяйся к клубу, дорогая, — грубым голосом говорит Хеймитч.       Его голос, низкий и тёмный, вызывает у неё трепет, и Китнисс наклоняется вперёд и прижимается к губам ментора. Хеймитч сначала не отвечает: он никогда не отвечает, но через мгновение он засовывает руки ей в волосы и притягивает ближе. Достаточно близко, чтобы их зубы столкнулись, и Китнисс почувствовала знакомый медный привкус крови. Вкус сводит её с ума, она дико тянется к его одежде, стягивает его рубашку и кладёт руку на его горячую кожу. Обнаженная кожа ментора рядом с её кожей заставляет Китнисс гореть даже сильнее, чем белый ликёр.       Быть с Хеймитчем — это так грубо и дико. Раньше он никогда не был нежным с ней, и сейчас нет, а она именно этого и хочет. Это то, что ей нужно. Они кусают и царапают друг друга, оставляя метки.       Когда она с Питом, он относится к ней с любовью. Пит нежен с ней, и она любит его за это, но иногда ей нужно что-то более тёмное. С Хеймитчем нет ласки, только правда. Они оба видят тьму друг в друге и берут то, что им нужно. С Хеймитчем она может найти свой огонь.       Через несколько часов она просыпается из пьяной дремоты и слышит, как Хеймитч звонит Питу. Скоро Пит будет здесь и отвезёт её домой, будет ухаживать за царапинами и уложит в постель. Завтра Китнисс проснётся с чувством вины, но уже не от холода и онемения. Ночь с Хеймитчем того стоит, и когда через неделю или месяц огонь снова погаснет, она снова будет искать его в менторе. Она всегда так делает.       Китнисс всегда знала, что Пит — лучший из них. Он не осуждает её за это, за то, что Китнисс нужно больше, чем он может дать, и не возражает против Хеймитча. Все они сломаны и не подлежат ремонту, и иногда выжить не очень приятно. Все они знают лучше это, чем все остальные.