Исповедь Дьявола.

Знаете ли вы, почему меня называли самым прекрасным ангелом? Нет, не так уж я и прекрасен на самом деле. Красота ведь, говорят, в глазах смотрящего, верно? Сейчас я объясню. Сегодня моя последняя ночь, я это знаю. Демоны всё ещё верят, будто я могу победить… Да, мой сосуд сильнее сосуда Михаила, но это ведь мой брат, а я знаю, на что он способен. Так вот, лихие нынче времена, но я обращусь к тем, когда мог видеть искренние улыбки моих братьев. Райский сад. Тут не бывает плохой погоды, разве что, если тебе самому не захочется, чтоб она была таковой, но никто сего не желал. Прекрасное, чистое место… И мы. Мы были такими счастливыми… О да, я знал истинное счастье, уж поверьте. До падения я был другим, – я еще не был очернен какой-то адской дрянью, только Метка… Но с ней я мог бороться. Я сидел на тёплой земле, укрывшись под тенью от небольшого деревца и наблюдал за братьями. Точнее, за одним из них. Даже самый сильный архангел не мог удержаться от мысли искупаться в пруду с чистейшей водой. Солнечный свет как бы подчеркивал его силуэт, и он невообразимо прекрасен. Настолько прекрасен, что даже солнечные лучи ничто, по сравнению с его светом. Михаил, запустив пальцы в злахмоченные волосы и встряхнув широко расправленными крыльями, вышел на берег и стоял уже только по колено в воде, пока по его телу и перьям стекали капли воды. Я смотрел на это, сам даже на заметил, с восхищенно-умиленным видом и улыбался так, будто смотрю на ребёнка, только что сделавшего первый шаг, потому что думал, будто он меня не видит. Представьте: я знаю и буквально вижу перед собой одно из самых сильных существ во вселенной, которое с таким неуклюжим видом отряхивает крылья, и при этом у него такое лицо, словно кто-то в него плеснул ледяной водой. Застыв с таким мечтательным видом, я и не сразу заметил, что предмет моего облюбования просто испарился, но из сладостных мечтаний меня вырвали несколько упавших на меня капель воды, отчего я сначала недовольно сморщился, но тут же резко обернулся, намеренно приподняв взгляд, и вот передо мной стоял мой любезный брат во всей красе с буквально ангельской улыбкой, от которой я ещё некоторое время не мог оторвать взгляд, но этого времени было достаточно, чтобы мои щеки заметно покраснели, отчего улыбка Михаила стала только шире и привлекательнее: "Ты чего, Люци?", – весело он спросил у меня, и я неловко рассмеялся, сказав, что просто соскучился, и тогда он, опустившись и прижавшись ко мне, сел рядом. Я ощутил лёгкий холодок, когда он приобнял меня мокрым крылом, на что я отшутился, мол: "Нелетная сегодня у кого-то погода?", и он, хмыкнув и прикрыв глаза, уткнулся в моё плечо, и я не посмел бы даже пальцем пошевелить или слишком глубоко вдохнуть, только бы этот момент затянулся длиною в вечность, но радом с нами упал Гавриил с таким веселым криком, что не только я прищурился, но и Михаил открыл глаза, чуть приподняв с моего плеча свою голову, и тут же я проклинал все, на чем свет стоит, пока младший братец не притянул нас обоих для объятий. И было так тепло и уютно, ибо мы чувствовали себя любимыми, и на тот момент это действительно было так. Я бы рассказал ещё десятки и сотни историй, чтобы вы понимали, что такое улыбка Михаила. Не та, что сейчас мимолетно проскальзывает на его лице, не та, что сдавлена болью и горем… Вероятно, он больше никогда так не улыбнется, а его звонкий смех… Каждый раз в Саду я слушал его с упоением, смотря на него с большим восхищением, чем люди на звезды. Кстати о людях, да… Вы знаете, в них действительно есть одно единственное, чем я был доволен: это те существа, что не могут видеть непревзойденное истинное обличье Михаила. Ни раз я представлял, как, находясь среди этих существ, смотрел на свет, исходящий от брата, как зарываюсь пальцами меж его перьев и нежно глажу уставшие от полётов крылья… Я думаю о том, как могу уткнуться в них своим носом и вдохнуть родной запах, его запах. А он бы не был зол на меня, как прежде, как сейчас, он смотрел бы на меня с любовью и мягко гладил мои щеки, попеременно запуская пальцы в мои густые волосы, отчего я прятал бы в его оперении красные щеки и смущенную улыбку. Он мог бы считать это чем-то милым и продолжать то, что делал, но он никогда не падёт так низко. Я бы укутался от холода в крыло, но не в своё – в его, смотрел бы в его глаза и находил в них своё отражение, отчего мне становилось бы теплее, и я дремал бы у него на груди, хоть мне и не нужен сон, а когда проснулся, мягко поцеловал его подбородок и, возможно, получил бы его одобрение на большее, но ничему из этого не бывать. Михаил просто лучшее творение Отца, хоть так считаю только я, но вы уж поверьте: я любовался им столько, сколько мог. Даже когда он гнал меня из Рая, сквозь злобу я думал: "Как же он хорош"… Но я идиот, потому как не осмелился ещё тогда сказать ему всё это. Я нахожу его просто невероятным, и потому лишь меня считали прекрасным, что я находил прекрасное в других… Правда, никто уже не узнает, что это прекрасное я находил лишь в одном – в Михаиле.