Все, что было — не было

Хрупкая девичья лодыжка потëрлась о ногу мужчины. Запах ладана въелся в простыни, в волосы, в кожу; слегка кружил голову и едва ли выветрится к утру. Надо открыть окно. Для того, чтобы открыть окно, надо встать. Стряхнуть с плеч крепкие руки, оттолкнуть, отстранить сухие губы, жарко ласкающие тонкую кожу шеи, ключиц и аккуратной груди. Каждый раз как в первый пьянило ощущение того, что она необходима ему, а он – ей. Ночью и днëм. Как уши и глаза. Как вино и хлеб. Безусловно, это преувеличение, но до чего приятное. У него есть другие глаза и уши. Другое вино, моложе и старше. Булки пышнее, батоны длиннее! Некоторых она даже знает по именам... И это отчего-то вызывало улыбку: на губах – лукавую, а в глазах – печальную, но понимающую. К чему думать, когда ему захочется вкусить кого-то другого, если сейчас они в одной постели? К чему думать о хлебе, если мучительно ноет голодное брюхо, м? Сколь бы двусмысленно в их положении это не выглядело, но сдержать порыв погладить себя по животу не вышло. Август приподнялся на локте, заинтересованно вглядываясь в лицо девушки в своих неверных объятиях. Улыбка и печальный взгляд, странная отстранённость... – Чего ты? Вместо ответа она немного отстранилась и забарабанила пальчиками по ошейнику, уставившись в потолок. В зрачках отразились лунные блики. Напрягала. Эти два месяца траура – сущая малость в долгой-долгой жизни. Но Август с жадностью упивался каждой минутой нарушения обетов. Каждый день – бой, каждый день – бег. И он предпочитал избавляться от всего, что могло задержать его на пути, всего, к чему он мог привязаться. Хоть он и не любил, а попривык к ловким ладоням, голосу и странным жестам вроде покусывания мочки. Мужчина медленно опустился на подушки, размышляя о том, когда лучше удрать – прежде, чем ему начнут признаваться в любви до гроба и рассказывать об их чудесных малышах, или после, чтоб не оставалось никаких сомнений. Но ставшую до крайности напряжённой тишину взрезал мягкий голос... и Август почувствовал восторг от этой жестокой расправы. И непривычное облегчение. – Расслабься. Просто есть очень хочется, – простецки обронила девушка, рывком усаживаясь на кровати, – Забываю... У меня скоро с вами ноги как у Тэнни будут, во, смотри. Девушка высвободилась из смятого одеяла и, изогнувшись дикой кошкой, провела стопой по боку Августа. Тот криво усмехнулся. А после резко притянул девушку к себе. На ощупь еë бëдра и правда стали крепче. – Если жрать по ночам, то у тебя и задница как у Тэнни будет. – Разве ж это плохо, когда есть за что подержать? – ничуть не смутившись, девушка соскользнула с кровати на ледяной пол и, театрально охая, приблизилась к окну, распахивая его настежь. Любо было смотреть, как она с наслаждением подставляет ветру лицо и кое-как пытается согреть мигом продрогшие плечи. Пока отвернулась, Август мог как обычно уйти. Но не стал. – Идëм. Лунный свет отчётливо очертил еë взметнувшиеся брови и любопытные глаза. И его крепкие, сухие мышцы. Хорош. Отыскивая взглядом хоть какую-нибудь тряпку, она невзначай пригладила растрепавшиеся сальные патлы под недовольное шипение. И выхватила чужую рубашку прямо из-под носа. Уперев ладони в колени, Август внимательно наблюдал, как тонкие руки расправляют ткань, а после прячут в ней хрупкое тело. Ради интереса мужчина отыскал взглядом еë собственную сорочку. А, чëрт с ним, потом за это спросит. Как и за то, что девушка прижала к груди расшитую рясу и покружила с ней по комнате. Это мало напоминало танцы, скорее шутовские пляски. – Тебе идëт куда больше, – ехидно прокомментировал мужчина, натягивая штаны. Она промолчала, небрежно навесив рясу на спинку стула. Ей было волнительно идти по лабиринтам тайных ходов, но она старалась не виснуть на чужом плече больше положенного. Храбрая девочка. Трупы, темнота и ледяная глыба, на которую то и дело кидало еë небольшую лодочку – всë нипочём. И это вызывало если не уважение, то одобрительную улыбку и желание держать крепче, не давая запнуться на ступенях в кромешной темноте. Кухня ночью казалась совсем иной. По углам прятались тени, отовсюду странные шорохи, но, видно, глаза девушки попривыкли к темноте или зверский голод брал своë. Котелок словно сам угодил ей в руки вместе с кувшином. Вместо "спасибо" девушка жадно прихлебнула молока и мягко поцеловала мужчину в губы. – Надеюсь, Винсент картошки недосчитается. – Да уберегут милостивые Пятеро твою душу, дитя, от порочных… Смешно было слышать это от высшего жреца, посреди ночи сидящего на кухне в одних штанах и поощряющего это небольшое безобразие. Потому перебить его не казалось чем-то вопиющим. – ...счетоводов, которые берут на лапу, – в тон Августу очень серьëзно проговорила девушка и протянула мужчине картофелину. Вроде бы, не было причин отказать.