Libido

До чего наивно с их стороны было думать, что здесь ей будет некомфортно. В тесной коморке, заменяющей тюремную камеру, Ребекка чувствовала себя, как рыба в воде. Сырость и холод — посильнее, чем здесь — преследовали её всю жизнь. Они подкарауливали её в тёмных углах, закрадывались под ногти и насыщали лёгкие задолго до того, как её душа вознеслась на Небеса. Она прикрывалась крыльями скорее из привычки, чем из-за реального озноба. Ангелы даже образно не понимали, что такое настоящая боль. После казни Винчесто здесь практически ничего не изменилось. Поговорить, начать диспут, кто именно их подставил, и вспомнить школьные годы было не с кем, но одиночество никогда не тяготило её. Ребекка давно привыкла и научилась наслаждаться им. Душное пространство ощутимо зарябило. Ей же лучше прийти только за ответами. Раздражение горечью заполнило рот, как вдруг неутихающие мысли столкнулись и облепили стенки черепа осознанием. Сила Вики не настолько велика, чтобы воздух мутился и густел от одного её присутствия. По клетке разнеслось эхо размеренных шагов и аромат неприлично дорогого одеколона, ударивший в голову приступом мигрени. Кто бы сомневался. — Что ж, вполне заслуженные апартаменты. Ребекка раскрыла крылья, открывая обзор на незваного гостя, и неприязненно поджала губы. Сатана обвёл помещение оценивающим взглядом и задержал внимание на ней, осклабившись. — Ты так не считаешь? — Мне казалось, это ты у нас ценитель аскезы. Она приподняла бровь и сложила крылья за спиной. Её плечи машинально расправились, а взгляд покрылся надменным льдом. Если всем так неймётся навестить её, пусть видят то, что хотят меньше всего: гордый и несломленный Серафим. — Голые стены, подземелья, падшие души… Среди себе подобных удобнее, верно? Язвительная ухмылка на его лице приобрела очертания оскала, но он вмиг справился с собой. Ребекка растянула губы в усмешке, наблюдая, как Сатана нарочито небрежным жестом ослабляет галстук. Вроде Дьявол во плоти, а ведёт себя как смертный человек, уличённый в чём-то неприличном. — Ты ходишь по очень тонкому льду, Ребекка, — каждый его шаг, неспешно сокращающий расстояние между ними, простреливал виски ударом метронома. Она на мгновение поморщилась. Позёр. — И когда ты провалишься, я буду лично встречать тебя. — Всё ещё веришь, что Шепфа прислушается к твоим мольбам? — вздёрнула подбородок Ребекка. Чёрта с два он увидит, как она хватается за голову и массирует виски. Пусть придумает трюк посложнее, заставит мозги, наконец, работать. — Клянусь Его именем: просто так ты от меня не избавишься. Сатана сел перед ней на корточки и жутко улыбнулся. Его взгляд неотрывно блуждал по её лицу, выражая неукротимое желание убить, воскресить и повторить процесс ещё пару миллионов раз. То, что она одним своим существованием подталкивала его к подобным мыслям — уже неплохое достижение, но она может добиться и большего. Обязательно добьётся. — Я видел твою дочь. Миловидная девочка, правда, глупая. Догадываюсь, от кого ей это досталось. Выражение его лица лучилось самоудовлетворением, будто он уже победил в этой войне. Ребекка вцепилась пальцами в атласную юбку платья. Ничто в мире так не тянуло её к насилию, как его самонадеянная физиономия. — Я свернул ей шею, но она всё равно пришла на казнь. Впрочем, ты всё видела. Он положил ладонь на её колено и несильно сжал. Исполнение такого доверительного жеста — уже оскорбление, богохульство и надругательство над всем святым. Выражение её лица оставалось непроницаемым, но воображение уже вовсю рисовало манящие картины: её ладонь ударяется о его щеку, оставляя пламенеющий след, и он сгорает заживо в божественном огне. Под рёбрами накапливалось нездоровое возбуждение, а в разгоняющейся крови свирепел адреналин. — Я бы на твоём месте насторожился. Может, их объединяло что-то помимо доверительных разговоров? Как так вышло, что своё кольцо он доверил ей, а не тебе? — По-моему, это волнует тебя одного, — фыркнула Ребекка, сведя брови. Она чуть наклонилась к нему и перешла на выдержанный шёпот: — Или тебя огорчает сам факт, что в его жизни был кто-то кроме тебя? Чего же в тебе больше: эгоизма или похоти? Сатана наклонил голову набок и пренебрежительно ощерился. Белоснежная ткань начинала трещать под её сжимающимися пальцами, а в дыхании сквозил несдерживаемый гнев. — Тебе виднее, — он скользнул взглядом по её фигуре и лениво поднял глаза. Так оценивают соотношение внешности с умом, но никак не красоту. — Иногда мне кажется, что даже Асмодей не так компетентен, как ты. По её застывшему лицу пробежала рябь. От сравнений с демонами её пробирало тлетворное отторжение, а между зубов накапливалась гниль. Его ладонь была обжигающе-холодной и пронизывала до костей даже сквозь юбку, а в её теле разворачивался настоящий, пышущий неугасимым жаром Ад. — По крайней мере Непризнанная знает, куда направить свои таланты. Пополнит ряды суккубов — почему бы нет? — в уголках его глаз распустились довольные морщинки, а её взор налился яростным блеском. — Кажется, вы называете это семейным бизнесом. Ребекка безжалостно наступила себе на горло: руби сплеча, не подбирай слов, хлещи ими наотмашь, не смей поддаваться на провокации. Почему он вообще так часто упоминает Вики? Думает, что её проймёт эта никчёмная манипуляция? — Шантаж? Это низко даже для тебя. Сатана состроил неестественно болезненную гримасу и прижал ладонь к груди, будто его подстрелили. Ребекка была бы первой в очереди желающих, но далеко не последней. Она знала наверняка: там, где лежала его ладонь, была гниющая червоточина, а не сердце. Она бы стреляла в него из всех известных видов оружия, пока его физическая оболочка не превратилась бы в кровавую кашу из органов и костей. — Как подло так думать обо мне. — Знаешь, ты прав, — Ребекка дёрнула уголком губ. — Кому, как не тебе, знать, насколько низко можно пасть. Черты его лица омертвели, как у безжизненной статуи, а крылья носа зловеще задрожали. Сатана поддался вперёд и схватил её за горло, не прерывая зрительного контакта. Она насмешливо усмехнулась, ничего иного не ожидая. — Ну давай, — по её губам проползла демоническая ухмылка. Его пальцы сдавили коленную косточку, едва не разрывая связки. — Я знаю, как ты этого хочешь. Мироздание наэлектризовалось и дрожало, как прозрачная плёнка. Сила, не поддающаяся никакому осмыслению, пропитывала собой каждый настенный камень, мельчайшие частички в воздухе и стремительно отмирающие клеточки её тела. Ребекка чувствовала, как цепенеет голень и ступня, как хрящи гортани сминаются друг о друга, как немыслимое могущество давит на неё изнутри. В её глазах плыли чёрные и бордовые пятна, носоглотку заполнял пепел и запах войны, а черепную коробку распирало от головной боли — однако извращённая улыбка на её губах становилась только шире. — О нет, Ребекка. Как из-под воды услышала она. Мир расплывался в сгущающемся мраке обморока, и глаза, полыхающие огнями Преисподней, казались ей ярче Фаворского света. Ему не обязательно душить её, чтобы она задыхалась — достаточно просто находиться рядом, обдавать коченеющие губы надсадным дыханием и смотреть в упор. — Ты этого хочешь. Сатана припал губами к её приоткрытому рту, и внутренности обожгло так, будто она вдохнула воздух над зажжённой спичкой. Дьявол до неприличия хорошо знал её уязвимые точки. Ребекка не боялась смерти, не боялась демонов и уж тем более не боялась его. Явление самого Шепфа не наполняло её душу таким богобоязненным трепетом, как ощущение дьявольской энергии, растекающейся по телу. Острый язык оглаживал внутреннюю часть её губы, наполняя иссохшую полость рта отравляющим дыханием. Он убивал и воскрешал её, чтобы затем снова уничтожить, а она была готова втаптывать его в грязь и молиться ему одновременно. Ребекка точно знала: его сила — мышьяк, по капле разъедающий её душу, слюна — змеиный яд, дыхание — никотиновый дым. Она осознанно прыгала в эту бездну, дышала токсичными испарениями и глотала этот богопротивный афродизиак из раза в раз. Собственное тело уже казалось ей чужим: кровь пульсировала, жар в груди плавил внутренности, а сердце заходилось в невозможном стаккато. Ребекка положила руки на его плечи, притягивая к себе на скамью, и протолкнула язык в его влажный рот. — О Шепфа… Вкус власти, чувство власти и осознание власти окрыляли, пьянили и оживляли, заменяя воду в организме непостижимой силой. Ради такого чувства не грешно и погибнуть, целуя Дьявола. — Не богохульствуй, — процедил Сатана куда-то ей в горло, смерив тяжёлым взглядом. На её лице проступили зверские жестокие черты. Она обхватила его за шею, прильнула всем телом и яростно зашипела, стукнувшись дёснами о его зубы. Секундный отблеск боли прошёлся по венам и нервным узлам разрядом тока, окутывая сознание непроглядной тьмой. Он ослабил хватку на её горле и разомкнул губы — свежие потоки воздуха и могущества пробежали по её телу покалывающей волной. Его ладонь опустилась на её грудь, поглаживая и сминая, а Ребекка пыталась обхватить его везде, где только можно: натягивала кончики его волос на затылке, забиралась рукой под пиджак, тянула за жилет и гладила по груди. — Ты… Она вцепилась в основания его рогов и дёрнула на себя, осыпая быстрыми поцелуями его виски и брови. Сатана провёл кончиком носа по краю её уха, сжал губами кожу под челюстью и, посасывая, втянул в себя. Она глухо застонала, чувствуя, как под его дыханием разрываются мелкие сосуды, а его пальцы скоблят бедро, подбирая подол платья. Она костьми ляжет, но не выпустит его отсюда, пока гематомы не исчезнут. — Богопротивный… — Я-то? Сатана вскинул на неё помешанный взгляд, сильно клюнул в верхнюю губу и сжал ягодицы, придвигая к себе. Ребекка забралась на его бёдра, наспех стягивая с него пиджак. — Смешно слышать такое от аггела. Она намотала его галстук на запястье и остервенело прижалась к его рту. Грязный рот нужно держать на замке, а грязный язык должно вовсе откусить. Она займётся этим позже. Он расстегнул жилет, прихватывая зубами её язык, а она с гортанным ворчанием приподняла юбку. Навязчивая мысль, что какая-то часть их тел не прилипает друг к другу, ковыряла черепную коробку паразитирующим червём. Её неровно подрагивающие крылья раскрылись, накрыв их с головой золотистым взъерошенным оперением. — Шепфа всё видит. Его лихорадочный взгляд остановился на её глазах, будто от этой зрительной стыковки зависели все известные миры. Ребекка сильнее дёрнула галстук, надеясь придушить, и линия его рта искривилась в хищной улыбке. Сатана забрался рукой под её платье и провёл пальцами по увлажнённым трусикам. — И Он злится, сильно злится. — Не поминай имени Его всуе, — надсадно отрезала она, в удовольствии прикрыв глаза. Её душа конвульсивно содрогалась вместе с телом, а спина непроизвольно выгибалась, насаживаясь глубже. Ребекка облизнула сухие губы и неровно оскалилась, глядя на него, как на вошь, мнящую из себя Создателя. Он расплылся в глумливой улыбке и, словно издеваясь, не позволял принимать больше пары фаланг. С каждым ничтожным проникновением внутри неё разворачивалась бездонная пустота, а инфернальная энергия рассеивалась, оставляя её с тянущим ощущением одиночества. — Бесстыжий гад, — выдавила она, до крови царапнув ногтями его холку. — Точно я? — хрипло выдохнул Сатана и вдруг остановился. В ту же секунду, когда она свыклась с этой неполной лаской. Он облизнул пальцы с таким видом, будто делал ей одолжение, и снял сдавливающий удавкой галстук. Ребекка сморгнула пелену. Поняв, что её сиюминутной заминкой бесцеремонно воспользовались, она впилась в него взбешённым взором. После такой наглости он сам должен бояться — не Шепфа, а её. Она со всей силы сжала ногтями эрекцию, выпирающую через брюки, и широко улыбнулась: хриплый стон, вырвавшийся из его горла, отозвался в её теле мощным импульсом. Зрачки в его глазах на секунду сузились и охватили собой всю радужку, а мощный энергетический всплеск окутал клетку кромешной темнотой. Запах войны, предчувствие беды и вкус греха на миг ослепили её, а волнующая истома, отдающаяся в голове разрывным пульсом, усилилась и переросла в боль. Их оцепеневшие лица, искажённые линии рта и одержимые взгляды выражали убийственную смесь желания и ненависти, и каждая секунда, потраченная на ласку, разливала по их жилам едкую щёлочь. Надрывно сминая его член сквозь брюки, Ребекка шире расставила ноги и приподнялась выше. Теперь она чувствовала его силу повсюду, в себе, в воздухе, даже в горячей пульсации под своей ладонью. Сатана прикрыл веки, шумно дыша, и толкнулся ей в руку. — Падший ангел, — в его голос закрались низкие шипящие нотки. Она передёрнулась всем телом, как если бы её попеременно окунули в жидкий азот и раскалённый металл. — Никчёмный, — низко простонала она и, ощутив на животе колючий поцелуй, подняла руку на его грудь. Сатана приспустил брюки и бельё, неоправданно долго провозившись с ремнём. Ребекка стянула с себя трусики и выгнулась, нацеливаясь. Больше, чем его паршивую морду, она ненавидела его змеиное хладнокровие. — Будь ты проклят. — Уже. Он провёл ладонью по стволу члена и, взявшись за её поясницу, качнул бёдрами. Она прищурилась и застонала сквозь плотно сжатые зубы, разрываясь между дурманящим блаженством и тупым раздражением, скребущим лёгкие. Сатана наполнил её едва ли частично, но жалящие нити энергии, расползаясь изнутри, уже впрыскивали в полуживое тело ненормальную дозу силы. Ребекка выдохнула через нос и крепко вцепилась в его ладони. — Грязный змей, — выдохнула она, пытаясь отцепить его руки и насадиться глубже. Сверхъестественное ощущение всемогущества перекликалось с тревожным бессилием, закупоривающим вены и лёгкие вязкой патокой. — Побойся Шепфа, — проскрежетал он, после чего резко ослабил хватку. Ребекка возбуждённо приоткрыла рот, вмиг ощутив его полностью — в её протяжный стон вклинились неестественные низкие ноты, словно доносящиеся из-под земли. На мгновение её остекленевшие глаза подёрнулись багровой дымкой, а перья вздыбились, как живые. Словно во сне она видела, как в наслаждении искажается его лицо, чувствовала, как его рубашка трётся о её живот то вверх, то вниз. Их горячечное дыхание смешивалось, набухая под рёбрами оголённым нервным узлом, а надтреснутые вздохи тонули в звенящей тишине. Она чувствовала, что готова обращать горы в пыль одним взмахом крыльев, слепить само солнце и окутывать своей властью каждый дюйм Земли. — Побойся меня, — её голос звенел низкими колоколами и скандировал криками грешников, а взор охватывал одновременно всё и ничего. Сатана подхватил её под бёдра, и чувство скольжения ускорилось. — Должен тебя расстроить, — обрубая каждое слово толчком, он будто сам пытался наполнить её собой, залезть внутрь всем телом и раствориться неизлечимым ядом, — девчонка становится демоном. Ребекка звучно засмеялась, не разбирая, где реальность и где фантасмагория, кто говорит её ртом и что её так рассмешило. Он толкался размашистее, с хлопком, цепляясь пальцами за сами кости, и её звонкий хохот ежесекундно срывался на тонкие стоны. Она скрестила ноги на его пояснице и обняла за шею, чувствуя, как сердце гремит о рёбра, рвётся пробить грудину и размазаться по его рубашке кровавыми ошмётками. — И ты наивно решил, — вполголоса пролепетала Ребекка, маниакально улыбаясь, — что меня огорчит это? Сатана постепенно замедлился и скользнул ладонями к основанию её крыльев. По её бёдрам пробежали судорожные мурашки — она уже видела, как на теле темнеют пятна. Она глубоко вздохнула, обдавая напряжённые голосовые связки прохладой, и прикрыла глаза. Ему бы стоило отрубить рога за привычку искажать всё, к чему он прикасается. — Что ты хочешь этим сказать? — вибрирующим голосом спросил он, поглаживая золотистое оперение и медленно наклоняясь назад. Еле ощутимое скольжение вбок проняло их конвульсивной дрожью. Пока Сатана ложился на скамью и сгибал колени, воздух покрывался рябью от невнятных хрипов, а сердце изводил нервный тик. — Ты, — шумно дыша, Ребекка опёрлась руками о его грудь, — воспринимаешь её так же, как когда-то меня. Только в этот раз тебя ничего не спасёт. Он раздражённо скривил губы и приподнял бровь, еле ощутимо подвигавшись в ней. Она напряжённо заворчала и плотнее обхватила его мышцами. Под рёбрами закололо от гордости. Она не может не контролировать эту ситуацию. Она обязана её контролировать, если хочет остаться самой собой. Смешение энергии — смертоносное мероприятие, особенно когда в игре участвует сила, способная поглотить всю Преисподнюю. — Очень скоро, — полушёпотом выдохнула Ребекка, нагнувшись к нему и оставив влажный поцелуй на его скуле, — ты начнёшь плясать под её дудку, как и под мою. Она подняла на него взгляд и, не удержавшись, тихо засмеялась. Выражение его глаз, налитых первозданной тьмой, повергло бы в вековой ужас всех ангелов и демонов, если бы не эйфория, разгладившая резкие черты его лица. Сатана положил руки на её талию и, схватив ртом воздух, качнулся всем телом. Ребекка с полу-смехом начала двигаться. — Твои манипуляции просто отвратительны, — сиплым фальцетом продолжила она. Она крепче вцепилась пальцами в его предплечья и облизнула губы, разгоняясь. Язык походил на наждачную бумагу и едва ли смачивал сухие губы, однако скольжение внутри становилось всё быстрее и свободнее. — Не исключено, что твоё отродье отправит тебя на покой раньше, чем Вики. Из его груди поднялось раскатистое рычание, проникающее в уши предгрозовым набатом, а аспидно-чёрные глаза налились жидким пламенем. С её губ срывались надсадные вздохи, переходящие в свист, а внутренности сворачивались во влажный агонизирующий узел. Нервные нити бились оголёнными проводами, и каждый толчок провоцировал ударную волну. Могущество распускалось по её телу паутиной, выжигая кровь и лимфу, выворачивая кости наизнанку. Ей начинало казаться, что она выдыхает чистый огонь, а его член врастает в неё и сливается с телом. Вдруг Сатана согнулся в спине, вжавшись сильнее, и поднял ладонь на её грудь. Внутри он задел там, где, оказывается, ещё не был, и измождённые от ожидания импульсы прошлись по душе взрывной волной. Ультразвуковой шквал ударил в голову и испепелил все слуховые клетки, хаотично мечущееся сердце ударилось о рёбра и лопнуло обескровленными лоскутами. Ребекка выпала из реальности на несколько секунд, но по ощущениям прошло несколько веков. На периферии сознания слабо потрескивала мысль, что она сейчас либо взорвётся от переизбытка силы, либо поникнет безжизненным трупом. Она прикрыла ослепшие глаза и отдалась ощущению неги, облепившему тело высоковольтными искрами. Ещё немного, и невыносимая сила растопила бы её тело изнутри, как лёд. Сатана размашисто сел и содрогнулся всем телом, рефлекторно раскрыв тяжёлые крылья. Ребекка не сразу поняла, что случилось: мышцы его живота оцепенели, её ухо прострелил разбитый стон, а на платье попало что-то жидкое. В повисшем молчании их громкое тяжёлое дыхание сплеталось в белый шум, а оживающие мысли вспыхивали раскалёнными звёздами в туманном мареве. — Ты… безмозглый… Заходящаяся злость просачивалась на губах привкусом горечи и разбегалась по венам бодрящей прохладой. Пара секунд передышки, всего пара секунд — ей нужно время, прежде чем заставить его вылизать ткань до блеска. Вот и позволяй себе расслабиться, давать ему зелёный свет и управлять ситуацией. Он вздохнул полной грудью, отстранился и вытерся краем её юбки, словно не услышав. Ребекка на миг обомлела. — Что ты себе… — она повысила тон и тут же схватилась за шею, беззвучно кашлянув. Голосовые связки натянулись до предела, и малейшее колебание отражалось в горле сильной болью. — Тихо. Ребекка безмолвно пересела с его колен на скамью. Понаблюдала, как Сатана поднялся, поправил брюки с рубашкой и поднял с пола жилет. Со спины он излучал неестественно мощное обаяние, и она не находила в себе сил послать его в пекло со своими приказами. Или хотя бы отвести взгляд от проглядывающих очертаний лопаток и ягодиц. В голове разверзся какой-то ненормальный вакуум. По телу всё ещё пробегали мурашки, внутри всё самозабвенно подрагивало, но в душе стало ужасающе пусто. Она не чувствовала себя такой пустой с тех пор, как её нарекли Серафимом. Она позволила ему вести, потому что надеялась сохранить хотя бы физическую оболочку. Она была уверена, что погибнет. Застегнув пиджак, Сатана метнул на неё багрово-красный взор и неприятно осклабился. Теперь в выражении его лица не было ничего, что могло хоть как-то отвлечь её от праведного гнева. — Встретимся на казни, — услышала она одновременно везде и в себе, прежде чем он бесследно исчез. Несколько секунд Ребекка привыкала к чувству одиночества, окружившему её со всех сторон. Оно таилось в чёрных тенях по углам, в стыках каменных плит на полу, в тусклом предвечернем свете из решёточного окна. Внутри неё зашевелилось гадкое неприятное чувство, а дыхание потяжелело от ярости. — На твоей и встретимся, прокажённый.