Мурена

      Смеркалось.       Леон сидел, судя по затёкшим конечностям, не один час, смотрел в застекленное витражом окно и думал о том, что делать дальше. Выходило, что барахтаться, как лягухе в молоке.       В окне имелось стекло — это плюс, и это первое, о чем он подумал совсем осознанно, а не потоком типа «дерьмо, вот дерьмо, туфли, домашние туфли, я же сижу в ботинках, кровать мягкая, этаж, наверное, третий, а может пятый, лошадь ржёт, почему она ржёт, видать, есть конюшня, главное, чтоб никто не приперся, а шут хоть и зубастый, но харизматичный, и ноги длинные, и глаза бесподобные, но зубастый, и бок, сука, болит, и нога, и воняет».       В окне имелось стекло — это плюс, как и то, что попал он в самое удачное тело из всех возможных. С хорошей мускулатурой, смазливой мордой, с целыми и белыми зубами — тут это было несомненным достижением. В тело целого ГЕРЦОГА — а это значило, что о еде и прочих нуждах можно не беспокоиться. Это был еще один плюс. Просто огромный.       Мир, в коем он очутился, правда, не баловал прогрессом и застрял где-то в позднем средневековье с видимыми отличиями, присущими иной цивилизации, со своей флорой и фауной. Наверняка со своими социальными установками и принятыми моделями поведения. Перепалки шута с Вестой наталкивали на мысль, что об однополых отношениях тот явно что-то знал, раз подшучивал на этот счёт, а значит, что за случайный заинтересованный взгляд, Леону член не отрежут.       О попаданцах в иные миры он много читал, потому знал — раз он тут, то его собственное тело занял граф. Герцог, точнее. И, скорее всего, обратно не вернётся, поскольку перемещение произошло не благодаря магическому ритуалу или иному вмешательству извне, а благодаря действию потусторонних сил. В частности, Бога, которого Леон так экспрессивно облаял перед тем, как шибануться башкой. Это означало, что обратно, в то отёкшее и грузное тело его никто не вернёт, а он и не хочет — успел за короткое время привыкнуть к ощущению легкости и силы.       Леон встал, подошёл к зеркалу у окна, ещё раз глянул на себя, выпрямившись, ощупал твёрдую челюсть, грудные мышцы, повернулся боком, чтобы осмотреть и заднюю часть. Потрогал ягодицы — упругие, крепкие. Потом, как поражённый громом, отщелкнул оловянную пуговку на штанах и оттянул их вместе с подштанниками, заглядывая в поросль тёмных завитков и облегченно вздыхая — член тоже приятно поражал своими размерами.       — Простите, господин, я не знала, что вы заняты, — торопливо пробормотала очутившаяся рядом девчонка с подносом, и Леон вздрогнул. — Хозяйка велела принести вам ужин. Вы не включали светильники, мы беспокоились.       — Я не нашёл свечей, — сказал Леон, оглядывая заставленный едой поднос и сглатывая слюну.       — Вы хотите ужин при свечах? — отозвалась служанка. — Я могу поискать в кладовке. Или вы забыли и…       Наслушавшись, скорее всего, разговоров про герцога, которому отшибло мозгу, она посмотрела на него с сочувствием. Затем хлопнула в ладоши, подняв их над головой, и под потолком загорелись три крупных шара, похожих на китайские фонарики. Свет от них ложился равномерно по всему помещению, Леон уставился на них, подавляя в себе желание выразить восторг нецензурно.       — Если понадоблюсь, звоните в колокольчик, — произнесла служанка, закрывая за собой дверь.       Леон накинулся на запечённое с картошкой мясо с жадностью, ощутив себя внезапно голодным. Картошка тут росла — тоже плюс, как и то, что мясо было вполне определяемого происхождения, свинина. Вкусно приготовленная, с зеленью и специями. После ужина, который запил разбавленным вином, — кислым, что зубы сводило, но вполне сносным, — Леон открыл дверь в помещение, названное про себя «ванная», где имелась ванна, напомнившая элитное джакузи из красного дерева, ещё одно ростовое зеркало и помещающийся рядом красивый столик с тазом и кувшином. Стало быть, раковина. Унитаза не нашлось.       Леон, скрепя сердце, вернулся в комнату и заглянул под кровать, обнаруживая белоснежный, украшенный росписью и фамильным гербом, горшок с ручкой.       — Ваше Превосходительство уже понял, что нужно делать с этим предметом искусства? — раздался позади голос шута. — Если нет, то ваш верный слуга готов вам пояснить. Только направить не смогу, простите, я брезгливый, только после купания.       Леон запихнул горшок подальше и поднялся, понимая, что дверь лучше запирать, если ему захочется продолжить свои исследования. Шут сидел в кресле боком, перекинув обе ноги через подлокотник и смотрел на него с ленивым ожиданием.       — Послушай, ты должен мне все объяснить, — сказал Леон, опускаясь на край кровати напротив и по-привычке широко расставляя ноги, подавшись затем вперёд. Живота не было, потому эта поза теперь стала комфортной. — Я забыл абсолютно все, что касается и меня лично, и мира в целом.       — Брехливая ублюдина, — повторил Мурена, не сводя с него глаз, и когда он смотрел так, насквозь, становилось не по себе. — Заливай, послушаем.       — Пожалуйста, — сказал Леон. — Или я отправлюсь на поиски того, кто сможет. У вас есть тут кто-то типа алхимика, звездочёта? Какие-нибудь… ученые?       — Кто? — зрачки в бирюзе расширились, причём правый стал заметно больше левого. — Их же всех в прошлом году на дыбу подвесили за пророчества о падении небесного камня.       — Астероида? — подсказал Леон, и шут картинно вздохнул: — Герцог наш совсем скатился, отупел и чушь несёт…       — Стой, я понял, понял! Нет больше алхимиков и звездочетов… Как тогда работают эти шары? Кто владеет магией?       Мурена вскинул голову и глянул на потолок:       — Это же услуга. Если у тебя есть золотые, ты приглашаешь на дом ведающего человека, который создаёт заклинание, работающее многие годы — будь то светильники, борьба с грызунами, ещё что… Это же ремесло, Ваше Превосходительство, не огорчайте меня своим неумелым враньем.       — Я не вру. Клянусь тебе. Я чувствую себя глупо, растерянно и просто ужасно, на самом деле.       — И именно поэтому ты, видимо, вообще со мной разговариваешь. За минувший год мы с тобой перекинулись парой слов, и то только потому, что ты лично меня высек кнутом.       Леон в замешательстве нахмурился:       — По какой причине это произошло?       — По причине? — тёмные, не в цвет волос, брови Мурены приподнялись насмешливо. — Если у человека есть титул, то причины не требуется. Ты сделал это потому, что захотел. Потому, что я послал тебя при всём дворе, когда ты намекнул, что я ещё и шлюха без роду и племени. Может и так, но… Дальше тоже не помнишь?       — Не помню.       — Дальше совсем не интересно — это так не благородно, когда тебя секут на конюшне рядом со стойлом. Некрасиво, втихую, при всём дворе было бы драматичнее. И помощь друзей, которые меня держали, не понадобилась бы. Но если бы я тогда рассказал Его Величеству, то потерял бы прекрасную возможность наблюдать, как ты вертишься ужом на жаровне, пытаясь избежать свадьбы. О, я бы многое потерял, поверь мне, светлый принц!       Герцог определённо был большой мудак — и сомневаться не стоило. Леону предстояло узнать ещё многое, и это многое его страшило.       — Извини, — произнёс он. — Я не помню этого, но этот поступок меня не красит. Извини, что причинил тебе страдания.       Шут, растёкшийся в кресле, мигом стал собранным и произнёс:       — Поклянись душой Нанайи, что говоришь честно.       — Клянусь душой Нанайи, что говорю честно, — повторил Леон. — Да кто это такая, ваша Нанайя?       Герцог мог врать столько, сколько заблагорассудится — то есть постоянно, но никто и никогда не поклялся бы в такой пустяковой вещи душой Нанайи, ведь это была клятва первобогиней, сотворившей мир, а она, живущая в каждом вдохе всего сущего, чутко прислушивалась к упоминанию своего имени. И наказывала тех, кто использовал его в угоду себе. Герцог, посещающий молебны и служения, приносящий десятину и устраивающий праздники в честь первобогини, никогда бы не поклялся священным именем, не будь уверен в своей клятве. В самом деле он ничего не помнил. Но надолго ли?       О доверии речи не шло — рубцы от ран на спине ещё не зажили полностью, но в то, что герцог забыл многие события своей жизни и истории в целом, уже верилось.       — Около двух тысяч лет назад Нанайя, спустившаяся из небесной тверди, принесла в наш мир семена жизни, — сказал Мурена, усаживаясь прямо, лицом к лицу. — Так появились мы и все, что может дышать. Отдав всю энергию на устройство мира, Нанайя умерла — её тело стало пустым, как скорлупа, его покрыли воды Мотылькового моря, а скелет стал скалами к югу от Некроземель и Песков — когда-то там располагались цветущие равнины, но некромаги, вытягивающие силу из всего живого и мертвого, превратили их в пустыни.       — Красивая легенда, — произнёс Лойд с усмешкой.       — Это не легенда, — Мурена внимательно вгляделся в его лицо, пытаясь уловить следы фальши. — Нанайя была демиургом — она отдала всю себя, чтобы мы могли рождаться и перерождаться на этой земле. Так делают все демиурги — отдают физическое тело, чтобы жить во всех, кто родится после. Она и в тебе, и во мне… Но не суть, верно, Ваше Превосходительство? Вас ведь интересует Ваше положение? Итак.       Мурена провёл языком по нижней губе, — привычка того чудовища, часть которого вросла в него, — пробормотал под нос пару рифм и тут же соорудил из них историю: — Повстречался герцог как-то с королевской дочкой, Перекинуться в картишки решили темной ночкой. Как же даме отказать, как остаться честным? Был ведь герцог-зайка наш шулером известным. Испытал на даме он все свои уменья, Только ночка та теперь отберет именья. Королевская дочурка оказалась ушлой, Какой бы с виду не казалась премилой и воздушной. Коль она женой не станет в срок, Заплатит герцог наш оброк: Покатиться головушке с плахи, Прямо в руки кухарке-неряхе.       — Если я не женюсь, — проговорил Лойд с расстановкой, — то меня казнят?       — Ну да, доченька-то была неопыленной розой, — протянул Мурена. — Либо предыдущий садовник знал способы сорвать цветочек так, чтоб весь куст казался нетронутым. Но попадается ведь всегда тот, кто последний опылял, согласны со мной, Ваше Превосходительство? Потому попались вы. У Его Величества власть только номинальная в этих краях — объединённая армия Семи Герцогств сильнее одной королевской, поэтому он стремится распространить свою власть дальше Гредагона. А как ещё заручиться поддержкой соседей, как не заключить с ними союз родственный? Выдаст дочку за тебя, разгильдяя, потом пристроит сына в руки леди Брузы, земли которой так же огромны, как наша вторая Луна, и все.       — У вас две Луны?       — У нас две Луны. Луна М и Луна Зет, это слезы Нанайи. Когда они приближаются, приливы беспокоят рыбацкие селения… Вы должны жениться, увы.       Лойд встал, прошёлся до окна и остановился, стоя спиной к шуту:       — Если я женюсь, то стану вроде как… пешкой? Король часто что-то требует от своих подданных?       — В редких случаях.       — Значит, я женюсь. Потеря памяти не помеха, раз уже все было заранее решено, — Лойд повернулся и улыбнулся незнакомо, с несвойственной ему мягкостью. — А ты мне поможешь её вернуть и сохранить независимость имения. Ты, вроде, сообразительный.       — Предлагаете надуть Его Величество? — отозвался Мурена. — И дочку его прибрать к рукам, и свои земли сохранить?       — У кого ещё мне просить помощи, как не у шута Его Величества? У тебя же есть свои соображения по этому поводу, и наверняка нет желания всю жизнь ползать у его ног и смешить гостей кривляньем.       Лойд присел на край столика и замер. Наверное, разглядывал в открытое окно вторую Луну, выплывшую из-за макушек деревьев. Конечно, у шута были свои планы на дальнейшую жизнь, но отчего-то он о них сейчас не думал. Думалось исключительно о том, как жесткому лицу герцога идёт эта взявшаяся из ниоткуда мягкость.       Перед сном в комнату постучалась Веста:       — С тобой точно все в порядке?       К такому вниманию Леон не привык: друзей у него не имелось, с соседями он не общался, родители жили далеко. И выяснилось, что «С тобой все в порядке?», произнесенное раз в час, раздражало не меньше, чем вообще отсутствие собеседников.       — Все отлично! — откликнулся он, укладываясь в постель.       Веста, пожелав спокойной ночи, ушла, а Леон, отбросив в сторону принесенную служанкой свежевыглаженную, совершенно бабскую ночную сорочку с тесемочками на рукавах, улегся под одеяло голым. Ощущение присутствия под кроватью расписного горшка уснуть не давало. Бесило. Бесил даже не сам горшок, а то, что Леон не смог в него помочиться, пришлось спускаться вниз и прокрадываться в сад, чтобы осквернить дерево. С этим определенно нужно было разобраться, планов у него, к слову, на весь завтрашний день набралось столько, сколько не скопилось за полжизни, но это все завтра. А сейчас…       Дверь тихонько скрипнула — он ее снова забыл запереть, когда шут уходил. Лежащий к ней спиной Леон весь вытянулся в струну.        — Заждался меня? — прошептали на ухо соблазнительно, и по бедру скользнули пальцы.       Руки были женские.