Наяву

- Вам было бы страшно, если бы в Ваш дом кто-то проникал без Вашего ведома? - поинтересовался Дин. Кастиэль молчал, никак не реагируя на вопрос, и, спустя минуту, Винчестер понял, что ответа не последует. Очевидно, так было положено. Он должен был говорить в пустоту, не вступая в беседу со своим слушателем и вообще почти забывая о его существовании. - Ладно, - Дин вздохнул, чтобы собраться с мыслями. - Это на самом деле страшно. Кто-то ходит по твоей квартире, видит твой бардак, твои вещи, а ты лежишь и ничего не можешь сделать. Ты не видишь лица этого человека, а запах... Чтобы опознать человека по запаху, его надо понюхать, верно? И вот он ходит рядом со мной. Я думаю, он мог уже сделать себе дубликат ключей от моей квартиры, например. Или ещё что-то такое. И может приходить, когда хочет. А ещё он ведь, в сущности, что угодно может сделать со мной. То есть убить, например. Или причинить какой-то вред. Ограбить. Многое. А я вроде как и рядом с ним, и в то же время беззащитен, ничего не могу сделать, никак не способен ему помешать. И, думая об этом, я никак не могу успокоиться, хотя уже множество раз он приносил меня домой, и ни разу ничего не пропало. Я стараюсь убедить себя, что этот человек мне не опасен, но всё равно страшно находиться рядом с незнакомцем, когда спишь, тем более, если спишь крепко. Мало ли, может, что-то в нём вдруг изменится, и он решится совершить преступление? Самое интересное, что я понимаю, - тут Дину показалось, что он говорит слишком много, но этого, кажется, от него и ждали. - Я понимаю, что, останься я в поезде и на улице, я был бы в куда меньшей безопасности. То есть сейчас, когда положение выглядит именно так, я вполне понимаю, что я оставлен на волю одного человека, не делающего мне зла, а не на волю толпы случайных прохожих или попутчиков, среди которых в любой момент может оказаться вор или садист. И этот вор или садист мог сделать, что угодно. То есть мне надо радоваться, а я всё равно чувствую страх. Довольно странно, на самом деле. Но я ничего с собой поделать не могу. Говоря откровенно, этот некто мне в определённой мере нравится. То есть... Это трудно объяснить. Он приносит меня домой, укладывает в кровать. Он не трогает мои вещи, хотя имеет возможность. Он приятно пахнет, он источает тепло, то есть мои ощущения сквозь сон приятные, - Дин вспомнил, что психологи любят ассоциации и воспоминания. - Иногда он напоминает мне маму. Как будто воспоминание из детства. Иногда, когда я ощущаю его, мне начинает сниться, как мама несёт меня в кровать после ванной и укладывает спать. Мама умерла, когда я был совсем ребёнком, я плохо её помню, но вот это воспоминание очень яркое. Если честно, мне немного неудобно сейчас вот так всё вываливать. Я стараюсь говорить то, что, как мне кажется, нужно и правильно говорить, но самому от себя противно. Может, Вы будете задавать конкретные вопросы? Просто я не против рассказать, мне скрывать нечего, но я так глупо сейчас себя чувствую, как школьница, ведущая дневник. Так что, наверное, лучше Вам задать тему. Или как это правильно делается? - Дин, - всё-таки подал голос доктор, чуть меняя своё положение. - Суть терапии в том, что ты должен говорить только о том, что тебя волнует. И неважно, насколько это значимо для кого-то ещё. Многие взрослые люди, особенно мужчины, считают, что должны держать в себе свои переживания. Или, по крайней мере, не переживать по пустякам. И поэтому им тяжело расслабиться и поговорить о том, что их на самом деле задевает. А высказывать нужно именно это. Если меня заинтересует что-то, о чём ты не говоришь, я спрошу. А пока просто рассказывай, что волнует лично тебя, - голос у него был успокаивающим, но Дин не ощутил уверенности в том, что то, что он делает, нормально. - Я не большой любитель много говорить. Мне проще делать. Я бы вообще сюда не пришёл, если бы брат не попросил, - Дин облизнул губы. - А волнует меня моя болезнь. Я не знаю, смогут ли меня вылечить. А пока не могут, то в этой ситуации с незнакомцем все исходы одинаково плохи, - он помолчал. Молчал долго, ожидая, что врач всё-таки заговорит, хотя бы попросит Дина продолжать. Но Кастиэль молчал. - У меня никогда не было проблем с психикой. И в данном случае то, что я засыпаю, это из-за удара головой. В мозге что-то случилось. В остальном я совершенно нормален. - Тебе важно быть нормальным? - спросил доктор неожиданно. Дин не знал, на самом ли деле ему это интересно, или Кастиэль пытается просто разговорить своего пациента, но, так или иначе, он всё-таки подал голос. И Винчестер считал это определённым успехом, своим личным достижением. - Конечно, я не хотел бы быть каким-нибудь психом и иметь проблемы. Жить с психическим расстройством - как сидеть на не взорвавшейся гранате. Кто знает, когда рванёт? - Дин поднял руку и подвигал ею. - Или Вы имеете в виду важно ли мне, чтобы все считали меня нормальным? - доктор молчал. - Я не хотел бы, чтобы от меня шарахались, как от психа. Чтобы с работы уволили. Но мне, по большей части, плевать на чужое мнение. Так что если бы кто-нибудь считал меня ненормальным, или считает меня таковым, мне плевать. Наверное. - Хорошо, Дин, - Кастиэль поднялся со своего места. - Время подошло к концу. Я думаю, что смогу прописать тебе нужные препараты в понедельник, - он отошёл обратно к своему столу. - Но, должен сразу тебя предупредить, тебе придётся посещать меня хотя бы раз в неделю. Приходить на такие вот сеансы. Я должен быть уверен, что таблетки не влияют на тебя негативным образом. - Хорошо, док, я понял, - Дин сел на кушетке и потёр шею. Перспектива таскаться сюда и рассказывать о том, что его волнует, была не самой соблазнительной. Но, если эти таблетки могли помочь, то почему бы не попробовать? Тем более, что свободное время у Винчестера есть. - Но не стоит ожидать, что болезнь отступит сразу, - честно предупредил Кастиэль. - Таблетки могут как совсем не помочь, так и подействовать незначительно. Будь готов к этому, - он поднял глаза на подошедшего к двери Винчестера, как бы предупреждая его. Судя по всему, доктору приходилось сталкиваться с тем, что пациенты, ожидавшие быстрых результатов, устраивают сцены. - Да, конечно, - Дин кивнул и, толкнув дверь, вышел из кабинета. Секретарша встретила его взволнованным взглядом, причину которого механик понял не сразу. Он уставился на девушку, пытаясь вспомнить, что говорил ей совсем недавно. - Нашли то, что потеряли? - быстро спросила она. Девушка явно была взволнована тем, почему клиент находился в кабинете так долго, а двери и стены судя по всему, хорошо поглощали звук. По крайней мере, Дин очень на это рассчитывал. Ему не хотелось бы, чтобы его обман вскрылся, пусть даже его вряд ли станут в чём-то обвинять. - Да, спасибо, - мужчина приветливо улыбнулся и скользнул на выход, в глубине души надеясь, что во время своих следующих визитов будет попадать на другую работницу. Оказавшись на улице, он прикрыл глаза, чувствуя, что после беседы ему полегчало. Он где-то слышал, что люди, только начавшие посещать психоаналитиков, первое время чувствуют восторг. Им кажется, что все их проблемы вот-вот решатся, а они сами стали на шаг ближе к понимаю себя. Дин ничего подобного не чувствовал, но теперь он был спокойнее, чем когда пришёл сюда утром. И в теле чувствовалась заметная расслабленность, скорее приятная, чем опасная. О мыслях такого сказать было нельзя. Он не знал, чувствовать ли ему облегчение из-за того, что он так и не узнал, кто же доставляет его домой, или расстраиваться по этому поводу. С одной стороны, он ещё на какое-то время отложил решение этой проблемы. Ему не пришлось прямо сейчас думать, что сказать этому человеку, как вести себя с ним. Но, с другой стороны, переживание осталось. Дин мог бы решить эту проблему для себя, если бы понял, в безопасности он или в опасности рядом со своим невидимым благодетелем. Но для того, чтобы ответить на этот вопрос, нужно было или совершенно довериться незнакомцу, о котором, кроме запаха, ничего не известно, или наоборот, признать его опасным, пусть и отстрочено опасным, и решить, что злой поступок с его стороны неизбежен. Сделать первое не позволял опыт всей жизни. Второе - опыт двух последних лет. Дин оказался в замкнутом круге. Он мог бы полностью довериться этому человеку, если бы познакомился с ним. Но, с другой стороны, встретив этого человека лично, он мог этим самым оттолкнуть его. С другой стороны окончательно испугаться этого человека, не делавшего ему зла, он мог бы тоже только после личной встречи. А эта личная встреча вполне могла спровоцировать преследователя на активное нападение, на какую-то агрессию, которой не было никогда раньше. Простого решения не было, или, по крайней мере, Дин его не видел. Кому: Небесной канцелярии, третьему отделу. От: Ангел-агент №0024011979_13 "Ситуация осложняется. Ловлю себя на мысли, что не желаю, чтобы подопечный выздоравливал. Ведь тогда я лишусь возможности прикасаться к нему, видеть его в такой от себя близости. Его выздоровление, по крайней мере полное, пока невозможно, но я, как его ангел, должен желать лишь того, чтобы он поправился как можно скорее. Я же наоборот, постоянно надеюсь, что он снова уснёт там, где не подобает, чтобы иметь возможность проявить о нём физическую заботу. Сам он постоянно стремится к тому, чтобы отыскать того, кто переносит его домой. Я понимаю это его желание, но не могу позволить, чтобы подобное произошло. Кроме того, меня стало очень занимать, что он думает обо мне. Раньше ничего подобного не было. Не думаю, что он испытывает ко мне негатив, но, и это сильно заметно, его беспокоит моё неусыпное и незримое присутствие рядом. Боюсь, что это плохо на него влияет. Каждый раз, когда я вижу, как он оглядывается в поездах и на улицах, силясь отыскать меня, я испытываю беспокойство и отторжение. Мне удаётся контролировать тело, которым я обладаю, но оно имеет определённые реакции на близость моего подопечного. Опасаюсь перейти границы дозволенного, хотя пока, благодаря сдержанности и произнесению про себя ангельского гимна, мне удается держаться. Но каждый раз, когда я случайно замечаю людей, проявляющих любовь друг к другу, хочу проявить свои чувства к подопечному таким же образом. Ни один из предыдущих двухсот пятнадцати подопечных не вызывал во мне подобного. Осознаю всю мою низость, всю глубину моего нравственного падения, но ничего с собой поделать не могу. Я просто не способен перестать думать, остановить грязные помыслы в себе, которые теперь преследуют меня даже тогда, когда подопечного нет рядом. Всё более убеждаюсь, что со стороны начальства было ошибкой поручать мне это задание. Я определённо не справляюсь с ним, хотя и понимаю, какая это для меня честь, заботиться о таком человеке. Полагаю, я нуждаюсь в помощи со стороны высших структур. Не знаю, в какой именно, но определённо нуждаюсь. Возможно, меня следует отстранить от этой работы, выполнять которую я, конечно, недостоин. Или, если это реально, я мог бы изыскать возможность иметь близость со своим подопечным. Хотя бы разово и только в качестве поощрения за прежнюю безупречную службу и хорошее выполнение всех прошлых заданий. Но, конечно, я не смею просить об этом. Понимаю, что это очень большая щедрость. Прошу прощения за неровный почерк."