Послание для Его Величества

Дотракийская свадьба представляла из себя явление, отнюдь не предназначенное для взоров знатных господ, привыкших нежиться среди роскоши и вслушиваться в шелест мирийских кружев своих одежд, а заодно и для их обоняния, на протяжении долгих лет ловившего лишь приятные, иногда острые, иногда сладкие, а иногда терпкие нотки заморских пряностей, наполнявших трюмы кораблей во всех портах крупных торговых городов. Над просторными, но уже порядком истоптанными лошадиными копытами бесчисленного кхаласара лугами, у стен Пентоса, царили шум и хаос; громоподобная музыка сливалась с человеческими криками и образовывала гремучую смесь, обильно приправленную буйствовавшими здесь запахами. Люди, не слишком отличавшиеся нравственными ценностями от собственных коней, не стеснялись удовлетворять на глазах друг у друга никакие насущные потребности, начиная поглощением пищи и перебродившего кобыльего молока, кружившего голову сильнее крепких вин, и выведением из организма продуктов его жизнедеятельности и заканчивая получением наслаждения от плотских утех. Сотни назойливых мух вились над разлагавшимися под знойным солнцем трупами животных, принесенными в дар жениху его кровными всадниками, и к ним присоединялись бродячие собаки, которые искоса поглядывали на доступную добычу и вместе с тем — на остро наточенный металл, блестевший в ножнах у всякого без исключения мужчины. Их опасения вполне оправдывались — дотракийцы, и так вспыльчивый и воинственный народ, сегодня были особенно распалены, ибо, как следовало из их поверья, чем больше смертей произойдет при сочетании двух душ, тем счастливее и дольше окажется их совместная жизнь. Замахнуться не то что на мелкое существо, стащившее добротный кусок со стола, а на соперника, с коим не удавалось поделить одну женщину, им не составило бы особого труда. И оттого в воздухе ощущался едкий, металлический оттенок, выбивавшийся из общей гаммы, терзавший разум и заставлявший сердце биться быстрее, пробуждая где-то в неизведанной глубине сознания натуру безжалостного, дикого зверя. В очередной раз думая об этом и поправляя на лице золотистую ткань платка, скрывавшего крылья носа и рот, молодая женщина, шедшая к возвышению, занятому Дейнерис, кхалом Дрого и их почетными гостями, поморщилась и словно бы невзначай скользнула пальцами по бедру, где в складках платья пряталась тонкая, будто горло маленькой, но ядовитой змеи, рукоять стального кинжала. Конечно, воспользуйся она им, и толпа вопящих, озлобленных и настроенных против нее, чужестранки и к тому же представительницы слабого (а еще точнее было бы сказать не имеющего и права голоса) пола, варваров поглотит ее вместе с немногочисленной свитой, представленной наемными охранниками и парой носильщиков, однако само понимание близости оружия обнадеживало, внушало спокойствие, и в подобном удовольствии она отказать себе не могла. А впрочем, вот и помост. На самой вершине, точно одинокая звезда среди темного, объятого непогодой небосклона, восседала юная Таргариен, напуганная и робкая, совсем дитя. Ее стан облегало дорогое белое платье, подчеркивавшее изгиб изящной талии и несмелую выпуклость в области груди, пускай она отнюдь не выглядело ни царственно, ни величаво. Рядом со своим супругом, широкоплечим, мускулистым и наверняка возвышавшимся над ней на полторы головы, что сейчас скрадывало их сидячее положение, она сидела съежившаяся и боязливая. Взгляд фиалковых глаз, изредка пробегавший по лицам внизу, дабы тотчас вернуться и упереться в пустоту, выражал отчаяние, молил о помощи и вместе с тем исторгал беззвучный вопль боли и скорби, неслышный никому из равнодушных присутствующих. А страх, заставлявший ее то и дело стискивать подлокотники кресла и ткань своего наряда в кулачках, чувствовался и у подножия. Второй ярус, располагавшийся у ее стоп, обутых в легкие сандалии, целиком принадлежал приближенным Дрого. Те веселились, посматривая на него и на новоиспеченную кхалиси, с которой, не исключено, кому-то из них было уготовано ложе (ведь дотракийские правители могли разделить со своими кровными всадниками даже жену, только не коня), и обменивались короткими фразами на гортанном диалекте. Еще ниже устроились приглашенные гости: по своему обыкновению пышущий румяными щеками и поглаживающий то длинную бороду, то выпирающий живот Иллирио Мопатис, под чьим покровительством данный брак и осуществился, никогда не теряющий бдительности Джорах Мормонт, коего прибывшая женщина запомнила именно таким, суровым и сдержанным, и иным никогда не видела, и наследник династии Таргариенов, Визерис, глядя на которого, не приходилось сомневаться в чистоте крови. Густые светлые волосы, ниспадавшие ему на плечи и в равной степени напоминавшие по оттенку и золото, и серебро, трепал сухой, прилетавший со стороны бесконечных степей ветер, а черты, хоть и отличавшиеся от отеческих красотой и утонченностью, имели определенное сходство с портретами Эйриса II. Веллора на мгновение остановилась, устремив на него пристальный взор. К числу важных персон, удостоившихся места на возвышении, сама она не принадлежала и потому была вынуждена смотреть снизу вверх, но это давало ей явное преимущество, ибо главная и истинная цель ее приезда сюда обязывала близко сойтись с ним и изучить его прежде, чем они впервые заговорят друг с другом, а он считал ниже собственного достоинства посылать взгляд сюда — на толпу, полуобнаженных женщин, кружившихся в танце под аккомпанемент неровного барабанного боя, и мужчин, решительно бравших их в каких угодно позах и порой непосредственно в период выполнения различных движений, на кровь, пыль, конский навоз и грязь, к коим питал искреннее отвращение, если судить по плотно стиснутым в едва различимую полоску губам и недовольному, почти брезгливому выражению лица, — и, соответственно, не мог ее увидеть. Наконец торговец сырами, как спустя несколько лет окрестит Иллирио Тирион, удосужился оторваться от пышной кисти винограда, лежавшей перед ним на начищенном серебряном блюде, и остановил на ней свои яркие, блестевшие почти по-детски глаза. Он взмахнул руками и, нечто наскоро прошептав слуге, наполнявшему по мере надобности его кубок, отправил его к ней, с заметным трудом поднялся и, дождавшись, пока она взойдет к нему под изучающими и зачастую насмешливыми взглядами дотракийцев, огласил пространство зычным приветствием. Вместе, дабы у кровных всадников Дрого не возникло вопросов, по какой причине женщина оскверняет их торжество, принимая себя им за ровню, они проследовали к верхней ступени, и она преклонила колено перед, казалось, еще более насторожившейся невестой. — Вы не знаете меня, Ваше Высочество, — негромко произнесла она на классическом валирийском и не могла не удостоить вниманием то, сколь удивленно подпрыгнули белесые брови девочки, не ожидавшей услышать знакомый с детства язык, особенно здесь, среди полуграмотных пентошийцев и кочевников, — однако я имею честь происходить из древнего и, вероятно, известного вам дома Мартеллов. Моя старшая сестра, Элия Дорнийская, являлась супругой вашего покойного брата Рейгара. Мы все скорбим с вами, и память о них и об их деяниях навсегда останется запечатленной на страницах истории, — боковым зрением Веллора уловила поворот головы Визериса, прислушивавшегося к ее речи с похожим изумлением, но и недоверием заодно. Очевидно, прожитые годы и перенесенные беды все же сказались на его поведении. Придется тщательно подбирать выражения. — Впрочем, теперь, в день вашего бракосочетания, проливать слезы по усопшим не стоит. Вам дано подарить миру новую жизнь, — Дейнерис поежилась и покосилась на кхала, из-под густых бровей смотревшего на незваную гостью, — так примите сей дар и возрадуйтесь… Дорн по-прежнему верен вашему роду и, хоть мы не способны по щедрости подарков сравниться с Судьбой, сохранившей вам жизнь среди губительного пламени войны, просит принять это в знак преданности и восхищения вами. Когда она умолкла, переводя дыхание — солнце палило, иссушая плоть, и из-за платка она должна была немного повышать голос, — кто-то из мужчин небрежно бросил непонятное ей слово, и остальные разразились хохотом. Приставленная к Дени рабыня-переводчица дернула уголками рта, и сей жест окончательно уверил женщину в непристойности сказанного, пускай она никак не ответила на полученное оскорбление, сделав вид, будто ничего не случилось. Народ коневодов не имел для нее значения, пока не вторгался в границы личного пространства. В роли дипломата она приехала отнюдь не к ним и оттого сосредоточила все внимание на молодой Таргариен, выдавившей из себя улыбку и с интересом оглядевшей преподнесенные ей дорогие украшения и ткани, аккуратно уложенные носильщиками на плиты помоста. — Благодарю за оказанную мне милость, леди Мартелл, — учтиво промолвила она на том же диалекте. — Внимание, уделенное со стороны Дорна, крайне льстит мне, тем более вы проделали долгий путь, — ее брат поморщился, недовольный избранной формулировкой, однако Веллора лишь поклонилась, дождавшись окончания сбивчивой тирады. Что взять с растерянного ребенка, которого против воли заставили играть роль взрослого, сознательного человека? — Прошу вас присоединиться к моим гостям и… — она сглотнула неудобный ком, — разделить со мной радость сегодняшнего праздника. — Сочту столь любезное приглашение знамением доброго расположения к нам, вашим подданным, — распрямившись и жестом отослав свою свиту, женщина коротко кивнула и, увлекаемая под локоть тучным торговцем, удалилась, оставила Дейнерис наедине с собственными мыслями и мужем, едва ли не сразу утратив к ней всякий интерес. Впечатление о ней уже составилось: кроткое, ни в чем неуверенное и не умеющее давать отрицательные ответы создание, коему требовался хороший наставник или, по крайней мере, друг. Без него она, вероятнее всего, сломается, подарив ненаглядному кхалу первого ребенка, а когда лента его жизни оборвется, скоротает дни в обществе древних старух дош кхалина, согласно обычаям народа, накинувшего на нее свои цепи. Родись она прежде брата, и не исключено, мол, все сложилось бы иначе, но Судьба сделала выбор. И не таким, как она, с ней спорить. — Юная принцесса так добра, — благоухая надушенными тканями одеяния, между тем произнес на ухо Веллоре Мопатис. — Простите ее за сдержанность, она испытывает ощутимое волнение, принимая на себя новые обязанности, — с его уст срывались сладкие речи, подобные тем, какие ей доводилось слышать при дворе Дорана Мартелла, однако, словно вкуснейший мед теряет ценность, стекая реками на грязную землю, они не занимали ее. Ровно до тех пор, пока не коснулись совсем иного предмета. — Мне кажется, — с хитрой улыбкой, угодливо подсказывавшей, что ее обладатель не менее осведомлен о делах, приведших сюда столь высокопоставленную особу, чем она сама, Иллирио любезно помог ей спуститься на третий ярус и подвел к месту, где прежде восседал и где оставил обернувшихся при их приближении сотрапезников, — было бы очень неучтиво отпустить вас, не представив Его Величеству. — Если только Его Величество найдет это стоящим его времени и внимания, — ответила она, замерев на почтительном расстоянии от кресла, занимаемого Визерисом, и поймав его взор, устремленный на нее в упор и выражавший смесь легкой, можно сказать поверхностной заинтересованности и прежней досады, связанной, очевидно, с невозможностью разглядеть что-либо, помимо карих глаз между двумя тканевыми полосками, скрывавшими прочие черты лица. — Найдет, — он кивнул и, вальяжно откинувшись на резную деревянную спинку, сделал глоток из покрытой гравировкой чаши, которую удерживал правой рукой. На мгновение в воздухе повисла неловкая пауза, ознаменовавшая негласное противоборство: Мартелл подчеркнуто молчала, ожидая, пока он поднимется или посредством иного движения проявит хоть каплю тактичного гостеприимства, ведь здесь, в объятиях отдельной маленькой цивилизации со своими законами и принципами, они оба являлись чужаками и, следовательно, равными друг другу, а юноша по-прежнему спокойно, ожидая ее дальнейших действий, продолжал бездействовать. «Веди себя крайне осторожно, — прозвучало в сознании Веллоры эхо напутственных слов ее старшего, венценосного брата. — Он не Рейгар и никогда им не станет. За те недолгие лета, кои он прожил с отцом, Эйрис вложил в его голову мысли о собственной значимости, а претерпленные лишения лишь утвердили их, заставив его поверить, так что не думай, мол, он примет тебя радушно. Выполняй все его прихоти, и тогда он, может, и посмотрит на тебя по-иному… А если нет, Дорн попусту возлагает на тебя надежду. И смерть Элии никогда не будет отомщена». — Благодарю, Ваше Величество, — наконец неохотно, но делано бодро произнесла она, опускаясь в полупоклоне. — Как я говорила вашей сестре, меня выбрали посланницей Дорна. Мы никогда не забывали и впредь не забудем о связи с вашим домом и… — А где был Дорн, когда нам с Дейнерис приходилось скитаться по свету и убегать от наемных убийц? — вдруг прервал ее Таргариен, сведя тонкие брови к переносице. — Когда Узурпатор сверг нашего отца и чуть не пресек наш род? — Его губы изогнулись, отражая гримасу капризного недовольства, и магистр Иллирио, успевший опять с комфортом устроиться среди бархатных подушек и потянуться к кубку, озабоченно покосился на сира Джораха, ответившего ему отчасти растерянным взглядом. Они оба, награжденные опытом благоразумия, никогда бы не встретили представителя правящего дома одного из влиятельных регионов Семи Королевств подобным образом, стараясь всячески привлечь его на свою сторону, а не отторгнуть, учитывая такие особенности, как взрывной характер, крутой нрав и змеиная злопамятность некоторых дорнийцев. Впрочем, Мартелл это покамест забавляло — она рассчитывала на «ласковый» прием, и оттого он не сделался для нее откровением. — Мы собирались с силами, Ваше Величество, — ровным голосом сказала она. — Воспротивься мы воле Роберта по окончании восстания, и он навалился бы на нас всей мощью набранного им войска, куда, я думаю, вам известно, входили представители Простора и Бобрового Утеса. Нас смяли бы, разнесли в щепки. А затаившись, нам удалось сохранить независимость и подготовить новую, более сильную армию, дабы поднять голову сейчас, когда страна слаба. — Армия? А как вам мои дотракийцы, леди Мартелл? — Визерис слегка прищурился, и лучи полуденного солнца окутали его, путаясь среди длинных ресниц. И вместо того, чтобы внять рассудку, ехидно отметившему: «Они не твои», — и проникнуться былым равнодушием к происходящему, Веллора склонила голову набок, воспользовавшись подвернувшейся заминкой, не подбирая вежливый ответ, а с целью рассмотреть его вблизи, не на высоте в несколько футов. — Они, несомненно, воинственны и свирепы, Ваше Величество, однако придерживаются многих суеверий и не признают выборного главенства над собой. Лучшие войска мира строятся на дисциплине и силе оружия, а Дорн способен предложить пятьдесят тысяч мечей и копий. — Каковы условия? — осведомился принц, усаживаясь в кресле ровнее, что подарило ей некое чувство торжества. Эффект достигнут — он приготовился слушать. О том свидетельствовали немного напряженное выражение лица, сменившее прежнюю безмятежность, и искорки внимательности, засветившиеся в его пронзительных лиловых глазах, на фоне аристократически бледной кожи сиявших, словно два ограненных аметиста… Впрочем, не ей любоваться на его красоту. И среди складок ее платья наравне с клинком находился клочок старого, но довольно крепкого пергамента с отчетливыми буквами, нацарапанными на его поверхности, согласно которым он был обещан другой. Второй раз за день женщина подумала о неотвратимости решений Судьбы, а затем тихо и незаметно под платком вздохнула и произнесла: — Данный разговор не для здешних ушей, милорд. У Узурпатора повсюду полно шпионов, и нам лучше побеседовать в более располагающей к тому обстановке. Магистр Иллирио, вы ведь поможете нам? — Торговец с готовностью закивал, а она, удовлетворенная тем, что любопытство Визериса будет подогрето еще и ожиданием, поклонилась ему вновь и медленно, с гордо поднятой головой, однако с какой-то непривычной тяжестью на сердце сошла с помоста.