I Was Made for Loving You

Он одет в белый смокинг, и это просто непозволительно контрастирует с костюмом Диего. Он перехватывает кастет поудобнее, и что-то на его лице дергается. Аксель напряжен и зол. Один из его братьев валяется на газоне под окнами, второй оглушён и вырублен, тихо оседает на пол. Диего улыбается безумно, глядя на свою работу: — Ну что, ублюдок, только ты и я. Покажи, что умеешь. Что-то в бледном суровом лице меняется, Аксель реагирует быстро и бьет прямо в лицо. Его зачесанные назад волосы растрепались, лезут в глаза и мешают изо всех сил. Но он упорно уворачивается от глухих ударов Номера Два и оттесняет его дальше по старому нарядному коридору. Действительно, один на один. Оружие давно валяется на полу, и швед бьёт Диего в солнечное сплетение голыми руками, на ходу уворачивается от ответного удара, дергает плечом. Харгривз пускает в ход ноги, и Аксель может оценить, какие тяжёлые у него ботинки. В лицо. И ещё раз, чтобы точно не соображал. Швед качается на полусогнутых, но падать почему-то не хочет. Он смотрит с какой-то немой угрозой и, честно, это выглядит так, будто он вышел из старых легенд. Классический нордический фенотип играет на руку, светлые глаза блещут укоризной и превосходством. Это может продолжаться долго, но мужчина ловит Диего за руку, блокируя очередной удар, и швыряет спиной к стене. Не слишком сильно, только чтобы выиграть несколько секунд. Два шага, и он перенимает у законов физики право прижимать Харгривза к стене. Хватает за шею, чтобы не дергался. Под кадыком у того уже проглядывают гематомы, подаренные Оскаром; кожа стерта грубой веревкой, которой младший из шведов пытался его придушить. Давно уже Диего не пытались убить одним и тем же методом дважды за вечер. Аксель никуда не торопится. Он использует время рационально, ведь знает ему цену, старается привести дыхание в норму. Секунды капают медленно и напряженно, из окон раздаются тревожные гудки автомобилей; все стараются убраться поскорее. И никому кроме Пятого и Лайлы неизвестно, что Диего сейчас здесь: на втором этаже старенького поместья. Швед свободной рукой одергивает белый пиджак. Костюм сидит идеально, очерчивая высокое тело. В другое время и при других обстоятельствах Диего позавидовал бы: сам он был не особо высоким, но компенсировал эту обидную нелепость напором, гиперактивностью и безрассудством. Киллер легко отрывает его от стены и переворачивает — Диего считает засечки на стенах разбитыми губами. Темный пиджак сковывает движения Харгривза; он, в отличие от наёмника из комиссии, не привык драться в такой одежде. Он скучает по родным растянутым водолазкам и портупее. Несколько тяжелых ударов приходятся по бокам, и Диего шипит. Его хватают за отросшие волосы и еще раз больно прикладывают к стене. Аксель дышит в затылок, и до Харгривза вдруг доходит. Вот черт, ему не привиделось то напряжение в начале вечера! Хочется хрипло рассмеяться, обернуться, смерить шведа взглядом и бросить что-нибудь вроде: "да, знаешь, я тоже заметил эту искру", но крепкая хватка не даёт. Чужое колено вклинивается между бедер, и Диего остается только одобряюще хмыкнуть. Мужчина действует уверенно, но молчит. С самого его появления здесь он не проронил ни слова, беззвучно отбивая Харгривзу внутренние органы. Даже теперь. Хотя, Диего и не просил его болтать. Он просил показать, что тот умеет. И Аксель показывал. Диего дёрнул руками, помогая снять с себя пиджак, но получил за это больно по сведённым лопаткам и удивленно охнул. Киллер умудрялся раздевать его одной рукой: вторая все ещё болезненно держала за темные пряди волос. — Да блядь, — Харгривз рванулся, отталкиваясь от стены, и развернулся. Пиджак остался в руке у шведа. Мужчина толкнул соперника, оттесняя к противоположной стене, схватился за бабочку и рванул. Ткань затрещала, но не порвалась; лицо Акселя исказилось, он отшвырнул снятую одежду и, ударив снизу вверх, отцепил руки Диего от своей шеи. В свете лампочек накаливания его крупные черты лица выглядели чудовищно простыми. Такие не забываются. Диего дорого стоили те секунды, что он потерял, глядя на чужое лицо: его опять грубо приложили об стену в паре десятков сантиметров от окна. Спасибо и на том. Номер Два раскалывающейся головой пытался взвесить, что было бы хуже: в это окно вылететь или оказаться распластанным по нему под чужими руками, снимающими оставшуюся одежду. Аксель был все так же молчалив, вытягивая припрятанный Диего нож и одним четким профессиональным движением разрезая хороший кожаный ремень, пряжка которого никак не хотела поддаваться. Харгривз был не согласен со своим ремнем: он уже давно поддался, но дорогую кожу было жалко. Швед тихо хмыкнул и сдернул темные брюки Диего вниз. — Разденься хотя бы до рубашки, будет легче, — бывший герой глуповато улыбался, оценивая ситуацию. Киллер свёл в легком недоумении брови, но отстранился и плавно скинул верхнюю одежду. Расстегнул жилет удивительно быстрым движением, рванул зубами запонки, закатал рукава. Диего наблюдал за этим, расположившись поудобнее, обернувшись и подглядывая из-за свисающих на лицо волос. Скандинавская кровь, как показал опыт, вскипала медленнее кубинской. Зато и остывать не спешила. Аксель прижал мужчину к старомодным обоям, и Харгривз наконец снисходительно неровно рассмеялся. Так, будто сейчас выплюнет свои лёгкие, а заодно и все другое, уже узнавшее тяжесть ударов. Он обычно предпочитал вести и быть главным, без разницы: в жизни или в постели. Аксель же выглядел так, будто заставит Диего прожевать собственные амбиции. И не дай бог ему подавиться... Швед грубо напомнил о том, что у Харгривза спущены штаны: пальцы оказались шершавыми и сухими. Номер Два зашипел. Он понимал, что у профессиональных убийц, держащих во внимании всё время и почти все пространство, руки другими быть и не могут, но приятным это не оказалось. — Так и будешь молча стоять? Может еще и меня попросишь заткнуться? — нужно было разрядить атмосферу. А еще, желательно, раздобыть какую-нибудь смазку, но это уже второстепенное. Аксель не проронил ни слова, ухватил уже привычным движением Диего за волосы на затылке и развернул к себе лицом. И с неприлично серьезным выражением показательно облизал ладонь. Диего заворочался и заматерился про себя, как только мог: наверное, только такие невозмутимые мужчины и попадали в Вальхаллу. В этот раз ладонь легла на член куда приятнее. Диего всегда был доверчивым ребенком, но обманываться на счет того, как это сейчас будет, он не собирался: наверняка быстро; обязательно грубо. Ладонь, перебирающая волосы на затылке, спустилась на основание черепа и с нажимом заставила опустить голову. Теперь Диего открывался прекрасный вид: пальцы у шведа и по ощущениям были длинными и жилистыми, а внешне так вообще отпад. Особенно согнутыми в кольцо вокруг плоти возбужденного Номера Два. Прекрасно. Он не на это рассчитывал, выплевывая "покажи, что умеешь". Но теперь уже поздно возмущаться. Аксель навалился сзади, и его пальцы пришли в просто неописуемое движение. Диего, и так всегда бедный на хорошие эпитеты и уместные фразы, сейчас не смог бы описать этих движений. В напряженном мозгу проскочила шутка по скандинавские руны; Харгривс сдавленно хохотнул, но тут же осекся и глубоко вдохнул: хватка пальцев стала крепче. Лучше пожалуй, быть уже не могло, и мужчина закусил потрескавшуюся губу, чтобы всё происходящее не превратилось в фарс. Перед глазами плыли точки. Швед загнанно дышал куда-то под ухо, но останавливаться не собирался, только наращивал темп. Диего, цепляясь за остатки здравого разума, задумался, какой же выдержке тренируют оперативников в этой комиссии, если Аксель даже не расстегнул свои штаны?.. Пальцы крепко ухватили за шею, и мужчина почувствовал на своей коже чужое горячее дыхание; длинноватые волосы щекотали плечо. Мгновение, и Номеру Два пришлось сцепить зубы, чтобы гневное шипение не перешло в мат: киллер кусался. Кусался так, как древние воины вгрызались в добытую дичь. Что-то в голове перевернулось, и Диего понял, что это последняя остановка. Он привалился к стене, непроизвольно напрягая ноги, сипло вдыхая, кончая наконец. Руки тут же исчезли, и Харгривз по уверенным напряженным движениям понял: Аксель вытер ладонь об его рубашку. — Вот ведь подонок, — сил отлипнуть от стены и натянуть брюки не было. Молчаливый швед уже заканчивал одеваться, прятал испорченные рукава рубахи под пиджаком и смотрел снисходительно. У него, как и у любого работника комиссии, были принципы. Аксель, не имея прежде привычки становиться сентиментальным, рассеяно подумал, что, возможно, был создан именно для того, чтобы любить Диего. Любить грубо и один раз, посреди ноября 1963. Именно в этом смысле. Швед молча проследовал к началу коридора и завалился на пол рядом с лежащим без сознания Оскаром; Отто тоже скорее всего был ещё в отключке. Киллер оперся о стену спиной, и стал смотреть на Диего. Ни слова. Ни единого кивка головой. Просто беззвучное наблюдение, в котором он был так хорош. Это действовало на нервы и заставляло убираться как можно скорее. Хоть куда: искать отца, спасать президента, да хоть скакать во времени. Лишь бы больше не видеть вблизи это чуть рябое бледное довольное лицо. Расскажи хоть кому, что лицо незримо-главного из братьев-шведов может быть довольным — не поверят. И зря.