Тонкий лед

Фестиваль был в самом разгаре. Люди заполнили все поле еще пару часов назад и сейчас повсюду были расстелены пледы, кто-то принес с собой раскладные столы и стулья. Нигде не осталось свободных мест, сложно было даже стоять так, чтобы мимопроходящие не задевали. В целом, можно было охарактеризовать ситуацию как несомненный успех. Несмотря на огромное столпотворение, молодежь вовсю развлекалась, умудряясь напиваться, танцевать, громогласно поддерживать артистов и при этом не мешать выступлениям. Мы стояли у самой сцены на том месте, которое забили еще до открытия. Мы приехали не веселиться, но устоять перед сносящей с ног атмосферой всеобщего восторга было невозможно. Эмили расстелила плед, а Марк достал из переносного холодильника пиво, которое видимо, упрятал без ведома своей жены. Эмили с удивлением оглядела запотевшие бутылки и смущенно рассмеялась. — И как я не подумала, что на фестивалях люди пьют что-то другое кроме горячего шоколада. Спасибо, милый. Ты молодец, — девушка так часто в последнее время производила впечатление сердобольной матери, что мы все разом с облегчением выдохнули, когда она выразила свое вербальное согласие с распитием слабоалкогольных напитков. Все проходило просто замечательно и только Гарретт, которому через час предстояло самому подняться на эту сцену и отдать себя в руки этой бесспорно благодарной, но все же неконтролируемой аудитории, не мог насладиться вместе с нами. Он безотрывно смотрел на сцену, изредка вздрагивая от особенно громких вскриков в толпе. Я подсела рядом, обвивая рукой его напряженные плечи. Он был так сконцентрирован, я ждала, что мое прикосновение удивит его, вырывая из глубоких мыслей, но видимо, даже в самые сосредоточенные моменты он держал меня где-то в поле своего внимания. В моих руках он даже немного расслабился, расправив затекшие мышцы. — Все эти люди, — он кивнул в сторону сцены, — они такие талантливые. Выступают так, словно всю жизнь провели на сцене. Публика их любит. Они дают ей то, что она просит. Я боюсь, что я не справлюсь, что я не смогу дать ей это. Я боюсь их разочаровать. Я прижала парня к себе чуть крепче. — Этого не произойдет. Когда ты любишь что-то всей своей душой и делишься этим с другими, никто не будет разочарован, Гарретт. Тебе не нужно давать им то, что они хотят. Ты не за этим выйдешь на сцену. Ты дашь им только то, что сам захочешь, и они примут твою музыку с благодарностью, потому что ты поделишься тем, что создал сам, вытащил из самого сердца и облек в слова и звуки. Ты дашь им это, и они полюбят тебя, потому что поймут, что ты разделил с ними самое дорогое. Ну, это те, по крайней мере, кто еще не слишком пьян, все остальные таких тонкостей не поймут, но все равно будут в восторге. Все будет замечательно. Там на сцене ты поймешь, что все, что ты думал о тех, кто уже там выступил, касается и тебя тоже. Ты выступаешь так, словно родился только ради этого. Там твое место, твой настоящий дом. И когда ты будешь там, ты растворишься в этом ощущение. Уйдешь от нас в другой мир, где не существует ничего обыденного. Только не уходи насовсем, ладно? После того, как отдашь всего себя, возвращайся к нам, возвращайся ко мне. В такие моменты я сама не понимала, о чем говорю. Слова сами лились из меня, словно кто-то глубоко внутри моей головы знал Гарретта гораздо лучше. Словно уже сотни и тысячи лет произносил это, говорил с его душой. И Гарретт понимал, всегда понимал гораздо лучше меня. — Я никогда не уйду. И когда выйду на сцену, надеюсь, что смогу тебе это доказать. Сегодня я буду петь только для тебя, как и всегда, Лайла. Он смотрел на меня вполоборота, я все еще обнимала его за плечи. Он смотрел очень серьезно, это не было банально-слащавым способом выразить свою любовь. Он действительно имел это в виду, простая констатация факта. Я так же серьезно кивнула в ответ. *** За пятнадцать минут до выхода на сцену, Гарретт отправился в свое творческое путешествие. Девушка, отвечающая за сохранение порядка выступлений, позвала его, чтобы он успел подготовить инструменты и вовремя занял свое место. С ним пошел только мистер Лиетт, неугомонный старик не желал оставлять музыканта один на один с его сокровищами. Мы с Питером тоже порывались пойти с ними, подождать за сценой, но Гарретт попросил нас остаться. Он сказал, что ему бы хотелось видеть нас, когда он будет выступать. Вся наша беззаботность моментально улетучилась. Сначала мы так же сидели на своем пледе, но постепенно волнение все сильнее охватывало наш разум и тела. Первым не выдержал Питер. Ни с того ни с сего он подскочил и сделал несколько неуверенных, потерянных шагов по направлению к сцене, но передумал и вернулся обратно, стоять рядом. Мы обеспокоенно следили за ним, но молчали. Каждый понимал, что сейчас творится в его душе. Когда до выхода Гарретта оставалось всего каких-то пару минут, нервы сдали у меня. Но мне некуда было рваться. Я знала, что мое место было здесь. Именно на том месте, где парень будет искать меня глазами. Я встала, чтобы быть еще ближе, чтобы он точно смог меня заметить. Марк с Эмили продолжали сидеть, но их напряжение легко считывалось и невооруженным взглядом. Мы ждали. Не скажу, что у нас было какое-то плохое предчувствие или что угодно в этом роде, чтобы мы всерьез волновались о том, как пройдет выступление. Более того, мы были уверены, что все пройдет хорошо. Мы верили в Гарретта абсолютно, но от волнения деться было некуда. Мы чувствовали себя как коллекционеры, в чьи руки попал особенно редкий и драгоценный экземпляр и которые очень долго скрывали это сокровище, оберегая его от посторонних жадных взглядов. Но вот пришло время открыть этот бриллиант всему миру, и мы переживали, оценит ли этот мир такое чудо по достоинству. — Кто-нибудь слышал новые песни Гарретта? — внезапно поняла я главную причину общей тревоги. Марк с Эмили лишь отрицательно покачали головой, а Питер задумался. — Нет, он их писал и репетировал, когда меня не было дома. Я пытался даже подслушивать под дверью, вдруг услышал бы что-нибудь незнакомое. — Питер, ты стоял под дверью у него в комнату, пока он был внутри? — Да, именно так, — он уверенно кивнул. — Питер, у вас полупрозрачные двери. Ребята засмеялись, а я лишь обреченно вздохнула. Мы не знали, с чем Гарретт выйдет на сцену, в этом была главная проблема. Он хотел сделать это сюрпризом, но мы не находили себе места от беспокойства. — Не переживай, милая. Гарретт не написал ни одной плохой песни, разве не так? — девушка смотрела на меня снизу вверх, и ее голос звучал ободряюще. Я согласно кивнула. Да, именно так. Что бы Гарретт не решил исполнить, это будет хорошо. Как и все, что он делает. Время пришло. Парень неторопливо вышел на сцену. Остановился в центре, поправляя перекинутую через плечо гитару. А потом поднял взгляд на толпу и ослепительно улыбнулся, освещая уже плотно сгустившиеся сумерки своими ямочками. — Всем привет! Меня зовут Гарретт Борнс и для меня честь выступать сегодня перед такой потрясающей публикой как вы! — толпа ответила ему громоподобным приветственным возгласом. — Давайте оторвемся вместе по полной! — еще один оглушительный крик. «Они уже любят тебя». — Супер! Вижу, мы на одной волне! — он удовлетворенно рассмеялся и взял первый пробный аккорд. — Первая песня. То, с чего все началось. Seeing stars, — парень выдохнул название в микрофон и, как и обещал, нашел меня глазами. По коже пошли мурашки, он не мог сказать этого вслух, не на сцене. Но его глаза говорили громче любых слов. «Это тебе. Все для тебя».