О Кошачьем

      Жить с двумя большими кошками — иногда так же энергозатратно, как спасать Галактику от вселенского зла, а порой и того сложнее. Милог и Катра на удивление быстро влились в Отряд Лучших друзей, отчего Адора чуть ли не светилась от счастья, чего нельзя было сказать об остальных членах команды. Боу и Глиммер еще долгое время не могли до конца свыкнуться с кошачьими сторонами Катры и Милога. Взять хотя бы весеннее обострение и линьку.       В первые несколько дней весны замок буквально тонул в шерсти. Она была повсюду — пухом летала в воздухе, собиралась кучками в углах комнат, образовывала тонкие ковры в коридорах, облепляла одежду и даже попадала в еду, вызывая праведный гнев Глиммер, которая всякий раз грозилась начисто лишить Катру шерсти, если та еще раз махнет ухом или любой другой конечностью за столом. Если с шерстью еще можно было справляться с помощью швабр, веников и непрекращающейся в эти дни уборки, то с кошачьим эмоциональным обострением было далеко не все так просто.       Во-первых, оба — Милог и Катра, становились настолько активными, что могли часами носиться по замку. Они на перегонки метеорами летали по коридорам и этажам, стараясь опрокинуть все на своем пути, из-за чего Глиммер экстренно приходилось отдавать распоряжения, чтобы все ценное как можно скорее убирали с открытого пространства. По ночам Милог мог внезапно начать душераздирающий концерт, гарантируя всем обитателям Яркой Луны бессонницу и головную боль на утро. А если в подобные дни кто-нибудь по неосторожности оставлял двери кухни открытыми, то огромный кот в считанные минуты мог уничтожить трехнедельный запас провизии, чем добавлял еще больше хлопот и без того взвинченной королеве.       С Катрой было еще сложнее. В отличие от Милога ее нельзя было просто так выставить из замка, прикрикнув строгим голосом «не появляться, пока не успокоишься», поэтому основной удар на себя приходилось брать Адоре, так как только она могла совладать с гиперактивной Катрой. Проведя большую часть жизни вместе, Адора, как никто другой, привыкла к кошачьей стороне Катры. Поэтому она совершенно спокойно реагировала на ее весенние выходки, вроде нарочно опрокинутых предметов или неожиданных «атак» из-за угла.       Некоторые действия Катры даже казались Адоре милыми, такие как, например, возрастающая тактильность. Катра могла без предупреждения начать «бодаться» или тереться щекой о руки или лицо Адоры, при этом урча и вибрируя не хуже двигателя Дарлы на взлете. Адора широко улыбалась и начинала поглаживать или почесывать Катру за ушком, многократно усиливая мурчание той. При этом Адора из последних сил сдерживалась, чтобы не начать оглушительно чихать от обилия шерсти, которая буквально облепляла ее с ног до головы, почти превращая в еще одну кошку.       Но порой даже Адора была не в силах справиться с бьющей ключом активностью Катры. В такие моменты весь замок стоял на ушах, потому что Катра была готова в прямом смысле ходить по потолкам от переполнявшей ее энергии. Чего только стоил ее внешний вид: вздыбленная на всем теле шерсть, поднятые трубой уши и хвост, а в расширенных глазах читалось желание использовать первый попавшийся предмет или человека в качестве охотничьей мишени или когтеточки. Стоит также отметить, что после каждой весны некоторые стены в Яркой Луне приходилось по-новой шпаклевать и красить, так как Катра зачастую оставляла на них глубокие царапины. В приступе бесконтрольного состояния, которое к великому облегчению всех обитателей замка длилось всего пару часов, она запросто могла на огромной скорости в течении нескольких секунд бежать на четырех лапах по стенам.       В первый год своего пребывания в замке Катра сильно потрясла этим ничего не подозревающего Боу, который чуть не поседел на месте, когда увидел мчавшиеся на него параллельно стене из темного коридора светящиеся в темноте разноцветные глаза. После того случая он некоторое время всерьез сомневался, действительно ли Катра частично кошка, а не паук. Но Адора тогда заверила его, что Катра абсолютно точно кошка и ни какое другое существо. Аргументировала она свою позицию тем, что когда Катра наконец истратит весь свой весенний запас энергии, возвращаясь в более менее нормальное состояние, то она забирается на их кровать и сворачивается клубочком внутри вороха из одеял и подушек, отсыпаясь в течении нескольких дней.       После такого объяснения Боу еще больше укоренился в своем убеждении о том, что Катра — паук, который спит в самодельных коконах, на что Адора, вскинув бровь, насмешливо спросила, много ли он знает видов пауков, которые мурчат и мурлыкают во сне. Благодаря такому аргументу Боу напрочь думать забыл о своей паучьей теории, с головой уйдя в расспросы о том, как Катра спит, с каждой минутой умиляясь все больше и больше новым подробностям.       А подробностей было не на один час. Еще с детства Катра не любила спать одна. Как только Шадоу Вивер не гоняла ее с Адориной кровати, какими угрозами не запугивала, а ей все было нипочем и она снова и снова упорно сворачивалась клубочком в изножье кровати Адоры. После месяцев многочисленных просьбы и уговоров последней не прогонять Катру с ее кровати, ведь она совсем не мешает, ведьма, в конце концов, была вынуждена пойти на уступки и с тяжелым вздохом раздраженно разрешила Катре спать вместе с Адорой. С тех пор только так они и спали. Адора была рада, что ее лучшей подруге разрешили спать с ней, а Катра радовалась, что она могла быть рядом с Адорой еще больше времени.       Вообще сон для кошек — одно из излюбленных занятий, поэтому нет ничего удивительного, что и у Катры, и у Милога были свои привычки насчет сна. К примеру, сворачиваться клубком или интуитивно придвигаться ближе к чему-то или кому-то теплому, или спать в самых неестественных позах, которые при обычных обстоятельствах трудно было представить, а после пробуждения тянуться, выгибая спину дугой и сладко зевая так, что были видны острые белые клыки.       Но помимо того, что они в большинстве случаев вызывали умиленную улыбку любого, кто видел их, пока они спали, были у них и менее милые сонные особенности. Например, Катра по неосторожности в первую же ночь умудрилась «убить» три перьевых подушки, превратив их с Адорой комнату в подобие облака, из-за чего остаток ночи ушел на уборку и закидывание друг друга охапками перьев. Случилось это потому, что иногда перед отходом ко сну Катра могла ненадолго задуматься и неосознанно начать мять, выпуская когти, будущее место отдыха. Это обыкновенный кошачий рефлекс, но Катра сильно раздражалась, когда он неожиданно напоминал о себе.       Все дело было в том, что этот рефлекс проявляется у кошек и котов в момент, когда им комфортно и они чувствуют себя спокойно. Но в Орде слова «комфорт и спокойствие» считались синонимами «слабости» — только слабые могут позволить себе комфорт и спокойную жизнь, не стремясь к постоянному развитию, настоящий солдат всегда должен быть настороже и всегда стремиться стать лучше и сильнее. Именно поэтому Катра так раздражалась, когда ее кошачье инстинкты всплывали на поверхность — ей внушили, что это проявление слабости. В последствии, у Адоры и других ушло много времени на то, чтобы переубедить ее, что инстинкты — это нормально и что не нужно пытаться скрывать или избавляться от них.       Конечно, убедить Катру позволить себе быть самой собой заняло много времени, но это того стоило. В этом вопросе во многом поспособствовали советы и помощь Парфюмы, знавшей о спокойствии чуть ли не больше всех на Этерии, но порой она могла переусердствовать, что приводило к невообразимым последствиям.       Один из таких случаем произошел, когда во время пикника в Шепчущем Лесу Парфюма решила угостить Катру «особенным расслабляющим чаем с мятой.» Правда, она не упомянула, что это была кошачья мята. Поэтому буквально после первых двух глотков у Катры напрочь снесло крышу. В течение двадцати минут Отряд Лучших Друзей во главе с Ши-Рой пытались поймать и утихомирить носящуюся по лесу с межгалактической скоростью Катру, в чем они не преуспели ровно до того момента, пока сама Катра не выдохлась. Но и тогда она не успокоилась окончательно.       Развалившись на толстой ветке одного из Шепчущих Деревьев, Катра вела себя точь-в-точь, как когда-то Адора под действием того трехконечного диска Основателей. Главным отличием было то, что Катра вела себя намного наглее и раскрепощеннее, чем неоднократно ставила в ступор всех присутствующих. Боу нервно сглотнул, когда Катра, решив поточить когти, вонзила их в массивный ствол и, будто играючи, несколько раз протянула вниз глубокие бороздки, пустив спиральную стружку. Потом Глиммер пришлось телепортироваться на другую сторону небольшой реки, недалеко от которой друзья и устроили пикник, чтобы избежать цепких пальцев Катры, которая так и норовила зарыться ими в воздушную розовую прическу, потому что: «Ну не будь такой жадной, Блестяшка, поделись искорками!» А чего только стоила ее попытка залезть с головой Адоре под ее белую кофту, под предлогом того, что ей хочется тепла и уюта. Закончилась, кстати, эта попытка тем, что Катра порвала кофту в нескольких местах, заставив и без того смущающуюся Адору, стать окончательно похожей на спелый томат.       К счастью, из того дня Катра мало, что помнила, поэтому совершенно не могла понять, за какую мяту перед ней так упорно извиняется Парфюма, почему Боу и Глиммер изредка бросают в ее сторону опасливые взгляды и с чего вдруг Адора сровнялась по цвету со своим пиджаком, да еще и застегнула его на все пуговицы. После того дня единогласно было решено не рассказывать Катре про ее «нетрезвую выходку» и ни под каким предлогом не давать Катре и Милогу кошачью мяту, потому что неизвестно, к чему это могло привести в следующий раз.       Вообще после появления двух больших кошек в стенах Яркой Луны было принято не одно правило и нововведение, некоторые из которых могли звучать забавно или даже абсурдно для незнающего человека. Одним из таких правил являлся запрет о том, что в общих залах на видном месте нельзя было оставлять клубки шерсти или пряжи. Не трудно догадаться, почему было введено такое правило, но, тем не менее, эта история все же заслуживает быть рассказанной.       После окончания войны и временной передачи престола своему отцу, у Глиммер впервые за последние пару лет появилось достаточно свободного времени, чтобы попробовать себя в новых сферах. Таких как, например, вязание. Поэтому в один из вечеров она поудобнее устроилась в мягком кресле и, вооружившись парой спиц и клубком лиловой шерсти, попыталась вспомнить уроки по вязанию от своей тетушки, которая в буквальном смысле могла связать что угодно. Как раз на моменте, когда Глиммер старалась вспомнить, в чем разница между лицевой и изнаночной петлей, в зал бесшумно проскользнули две тени.       У кошек в темноте светятся глаза, что иногда может выдать их присутствие, но Глиммер была слишком поглощена своим занятием, чтобы заметить блеснувшие у стены желтую и голубую искру. Тем не менее, было крайне сложно не заметить раздавшееся из темноты урчание и последовавший за этим резкий выпад Милога, который метил в корзину с шерстью, стоявшую около кресла. На возмущенный вскрик Глиммер Катре тоже пришлось покинуть свое укрытие, чтобы оттащить кота от шерсти. Но было слишком поздно, потому что Милог уже успел распустить около трех клубков и теперь был обвит разноцветными нитками, словно паутиной, от ушей до хвоста. Поняв, что возможность повязать в тишине и спокойствии — коту под хвост, Глиммер бросилась помогать Катре оттаскивать Милога, пока тот окончательно не завернулся в кокон.       Вот только Глиммер не предвидела, что стоит Катре случайно катнуть единственный избежавший когтей клубок, как она, подобно Милогу, потеряет всякий самоконтроль и ринется в догонку за ним, чтобы через пару секунду тоже оплести себя цветной паутиной. Поняв, что в одиночку с расшалившимися котами ей не справится, Глиммер не оставалось ничего другого, кроме как позвать на помощь Боу и Адору, при этом стараясь не дать Милогу случайно удушиться, а Катре не своротить какую-нибудь вазу или флакон, пока та извивалась в облаке из шерсти. Друзьям потребовалось около сорока минут, чтобы успокоить кошачьих, пока они в конец не запутались. Даже после того, как вся шерсть была снята и благоразумно унесена куда подальше, озорное настроение не покинуло больших кошек. Остаток вечера прошел в игривом настроение почти всех, кроме Глиммер, которые периодически бросала укоризненные взгляды в сторону Милога, начавшего всю эту кутерьму.       Тем не менее, Милог был невероятно ценен с точки зрения понимания Катры. Он был своего рода лакмусовой бумажкой ее состояния, проще говоря, по нему можно было безошибочно определить ее настроение. Видимо, при первом их контакте, Милог и Катра образовали своеобразную эмоциональную связь, в которой Милог был проводником, а Катра — генератором. Присутствие большого кота часто помогало избегать неловкостей и недопонимания в общении с Катрой, так как многие не были достаточно хорошо с ней знакомы, чтобы отличать ее настоящие эмоции и чувства от напускных. К примеру, мало кто знал, что если кончик хвоста Катры начинал ходить ходуном, то лучше поскорее оставить ее в покое. Или, что если ее уши стоят торчком, то это знак крайней заинтересованности, даже если на лице у нее написано полнейшее отчуждение. Адора знала все эти признаки еще с детства, когда маленькая Катра еще не умела маскировать свои переживания за сарказмом и агрессивностью.       Хоть с годами Катра и становилась более закрытой для посторонних, от Адоры ее уши и хвост почти никогда не могли скрыть настоящих эмоций своей хозяйки. И Адора охотно пользовалась этим знанием, чем раньше сильно раздражала саму Катру, которая хотела казаться холодной и невосприимчивой к остальным. Тем не менее, прижатые уши всегда выдавали ее подавленность или злость, мечущийся из стороны в сторону хвост — раздражение или нетерпеливость. Адора знала все эти признаки на зубок, а с появлением Милога вообще стала читать Катру, как открытую книгу. Последняя некоторое время ворчала из-за этого, но постепенно свыклась. В конце концов, она сама хотела стать лучше, что также означало стать понятной, чтобы быть принятой. Между прочим, с «принятием другими» тоже связана одна забавная история, о которой сама Катра отзывалась «как о кошмаре наяву.» Дело было в том, что история эта связана с тем, что большинство кошачьих просто терпеть не может — с водой.       После воцарения мира, на Эфирии все еще оставались некоторые политические нюансы, связанные с Салинией, которые невозможно было игнорировать. Проще говоря, Мермиста безотлагательно потребовала у Катры извинений, на что последняя громко фыркнула, но все-таки попросила прощения у Принцессы Морей за нанесенный Ордой ущерб. Однако Мермисте такое извинение показалось недостаточным, поэтому она заявила, что примет извинения от бывшего Капитана Орды, только в том случае, если та поплавает с ней в заливе перед главным замком.       Сказать, что Катра была зла в тот день — ничего не сказать. Мало того, что она ненавидела воду во всех ее проявлениях, так она еще и отделаться никак не могла, потому что на кону стояла репутация Яркой Луны! А еще Катра не умела плавать. Пожалуй, только на этом основании Мермиста согласилась, чтобы Адора тоже пошла.       В день «икс» Отряд Лучших Друзей вместе с Мермистой собрались на берегу — Боу и Глиммер пришли поддержать Катру. В следующие два часа на мелководье Салинии развернулась настоящая трагедия с элементами драмы. Вспоминая этот день через много лет, Боу клялся, что ни на одной из свадеб не слышал настолько искренних клятв и обещаний, когда Адора, стоя по пояс в воде, уверяла Катру, что ни за что на свете ее не отпустит и тем более не даст утонуть. Катра же старалась как можно стоически переносить тихий плеск теплых волн вокруг и неприятное ощущение сырости по всему телу, но стоило Адоре слегка ослабить объятия, как она тут же забывала про стойкость, обхватывая Адору руками и ногами так крепко, как только могла. При этом Катра, цепляясь за широкие плечи Адоры, из последних сил держалась, чтобы не выпустить когти и не вцепиться еще крепче. Единственное, чем она себя сдерживала, был страх вновь навредить Адоре, вновь причинить ей боль. Катра хотела этого меньше всего.       Адора всегда заботилась о Катре, даже когда той казалось, что Адора ее ненавидит. Раньше Адора старалась выражать свою заботу словами, шутками, подбадриваниями и просто поддержкой, когда слова были излишне. В такие моменты Адоре хотелось обнять или даже погладить Катру, но она боялась, что это будет слишком с ее стороны, поэтому продолжала заботиться при помощи слов. Теперь же Адоре было нечего боятся — она могла обнимать, касаться, гладить и целовать Катру, не беспокоясь, что это вызовет оттрожение со строны той. Именно поэтому вечером после вынужденного купания Адора совершенно беспрепятственно зарылась пальцами во все еще чуть влажные волосы Катры, начав легко почесывать теплую кожу головы и наслаждаясь ответным мурчанием.       До недавнего времени Адора понятия не имела, что Катра настолько тактильна. Будучи в строю Орды, она никогда особо не проявляла эту часть себя, но, вероятнее всего, это было обусловлено как раз-таки тем, что они находились в Орде, где никому не позволялось быть кем-то кроме солдат и подчиненных. Теперь же, когда Орда осталась в прошлом, Катра все чаще и чаще ластилась к Адоре и та охотно отвечала ей. В первые месяцы после Великой Победы Адора всерьез задалась вопросом: «От почесывания где, Катра будет мурчать сильнее всего?» После пары проверок и нескольких мелких царапин от когтей, Адоре удалось найти ответ на свой вопрос. Громче всего мурчание Катры становилось, когда Адора, разумеется, чесала за одним из пушистых ушек или проводила пальцами по скулам и под челюстью. Конечно же в этот список также входила почти вся спина, за исключением хвоста, и в редких случаях, когда Катра была в хорошем расположении духа, живот.       А вот от прикосновений к мягким и таким заманчивым подушечкам было лучше воздержаться. Как раз поэтому на руках Адоры и появилась пара царапин — подушечки на лапах Катры оказались настолько чувствительными, что та не смогла сдержать резкий мах ногой, когда Адора провела по ним пальцами. Таким образом, помимо лучших мест для почесывания, Адора также выяснила, что Катра боится и не любит щекотку.       Прожив с Катрой вместе много лет, тренируясь, противостоя жестокости и несправедливости Орды, сражаясь по разные стороны барикад, спасая друг друга и наконец снова воссоеденившись, Адора считала, что знает о Катре все, что только можно, но каждый раз открывала в ней все больше и больше новых граней, надеясь однажды узнать их все. А пока она будет наслаждаться ее теплом, просыпаясь рядом, тихим мурчанием, задорным блеском в разноцветных глазах и никуда не будет торопиться, потому что впереди у них целая жизнь.