потерял себя в одном из дворов.

      Паша абсолютно не разделял энтузиазма насчет плюсов введения режима самоизоляции.       Паша вертел на хую эти маски, перчатки, санитайзеры и...       Абсолютно точно ебал этот карантин, все его причины и последствия, виновников, чиновников, да и в целом — ебал он всех.       Казалось бы, особой разницы между происходящим за некоторое время до основных событий и настоящим Пестель не видел: он всё так же безвылазно находился в квартире, работал удалённо, как и раньше, изредка брал в руки гитару, чтобы записать пару каверов на излюбленный всей душой рок, курил много и часто, с балкона шестнадцатого этажа глядя на залитые тёплым фонарным светом улицы, однако разница, хоть и микроскопическая, была, ведь в случае, когда ты находишься дома по собственному желанию не контачить с людьми напрямую от слова «совсем», и когда на тебя давят и заставляют находиться в четырёх стенах, внутри просыпается ребёнок. Ребёнок, который отчаянно требует снять убогий запрет на свободное перемещение, вернуть на улицу людей, что вечно куда-то торопятся, вернуть романтику шумного города.       Однако, желаемое у Паши редко совпадало с тем, что он может получить. Хотелось свернуть горы, а приходится идти гаражами, втихую, к ближайшему ларьку за сигаретами, ведь покупать блок — для слабаков, а стараться избежать приключений на свою задницу и судьбоносной встречи с товарищами полицаями — хуйня, скучно. В двух словах, Пестелю мадам Жизнь, ласково потрепав за щеку, следом от души била хуем по лбу, ведь хочется, да перехочется.       Холодный апрельский вечер. В момент, когда работа надоела под завязку, а непривычная тишина за окном начала давить на воспаленные мозги, Павел с тоской посмотрел правее ноутбука: в пачке оставалась одна сигарета, а ночь обещала быть премерзкой и в очередной раз бессонной из-за жалости к своему скучному бытию под аккомпанемент какого-нибудь не менее отвратительного фильма, возможно даже неимоверно сопливого. Пестель глядел долго, думая, наверное, что под тяжелым взором материализуется десяток блоков раковых палочек, и тогда нужды поднимать свой зад не будет, но ничего не происходило. Всё так же гудел на кухне холодильник и раздражающе тикали часы на прикроватной тумбе. Пустая пачка, казалось, смотрела в ответ с такой же печалью, прощально. Паша усмехнулся собственным мыслям: «Ну, привет, шиза, вот и свиделись».       Пестель со страдальческим видом и не менее драматичными вздохами нацепил всё, что первым попалось под руку: чёрную толстовку, чтобы закрыть уши от ледяного ветра — шапки, опять-таки, для слабаков, потёртые тёмно-синие джинсы с парой порванных шлёвок, видавшую все прелести жизни старую кожанку из скальпа молодого трёхлетнего дермантина и берцы, которым ни многим, ни малым было лет восемь, а то и девять, которые потрескались по борту, но всё ещё оставались самой удобной обувью для Паши в рабочем состоянии. Не то, чтобы парень испытывал определенные трудности с доходом — здесь всё было стабильно и в выше необходимого количестве, просто желания заморачиваться с собственным гардеробом не было абсолютно. Удобно, и ладно. И на том, как говорится, спасибо. И как венец в этом total black луке, как, блядь, корона — Паша снова засмеялся, нет, серьёзно, пора созвониться с психиатром, ибо истерично ржать с подобных шуток было идиотизмом полнейшим — Пестель надел перчатки и натянул респиратор ffp3, честно спизженный у матери с дачи, который парень гордо именовал «ссаным намордником», потому что, ей-богу, осточертело это всё.       Обмундировавшись, Пестель вылетел во двор, уже размышляя на тему смысла бытия, а точнее какова была вероятность попасться патрулю, хотя Паша документы при себе имел, намордником закрылся, даже перчатки надел, однако до необходимого ларька идти нужно было довольно далеко, так что вылазка уже начинала приобретать оттенки пиздеца. И очень хотелось добить последнюю подругу дней суровых — сигарету — и закурить. Однако, учитывая вышеупомянутое, закурить было эквивалентно самоубийству, поэтому Пестель шел и едва ли не выл, потому что организм отчаянно требовал никотина.       Первое время, всё шло удивительно хорошо: Паша почти бегом добрался до ларька, ни разу даже на машину патрулирующую не нарвавшись, купил полюбившихся сигарет, которые в кои-то веки были в наличии, да и мозги ему крутить, вроде, пока никто не собирался. Однако, этот рассказ не начался бы, если бы Пестель был пацаном чётко фортовым.       Когда до многоэтажки оставалось минут пять быстрой ходьбы, Паша вдруг услышал властный оклик, что призывал остановиться, и прибавил темп, будто не услышал, под нос произнося, точно молитву «блядь, блядь, блядь, блядь...» — Молодой человек! Остановитесь! — за спиной вновь раздался чей-то настойчивый голос, и Пестель уже был уверен — сука, м е н т.       Издав глубокий судорожных вздох, Паша резко остановился, разыгрывая замечательную сцену того, как он якобы вытаскивает наушник airpods из уха и озирается по сторонам, ведь тот факт, что он намеренно игнорировал сотрудника правоохранительных органов явно не добавлял ему ни удачи, ни расположения к себе того самого сотрудника. — Добрый вечер. Капитан Романов, — мужчина явно запыхался, пока старался догнать Пестеля. Ростом он, конечно, был под два метра, однако Паша, врубающий режим метеора — объект, который нагнать довольно тяжко. — Добрый, — Павел коротко кивнул в ответ. У капитана Романова, как тот представился, на лице была совсем простенькая медицинская масочка, которая выглядела совсем жалко, что заставило Пестеля мысленно усмехнуться: ну, да, господа, работайте, патрулируйте даже самые зассаные райончики, а мы вам вместо нормальных средств индивидуальной защиты будем выдавать какую-нибудь хрень. Буквально вся суть России была вложена в эту бесполезную маску. — По какой причине нарушаете режим самоизоляции? — Романов свел брови к переносице, отчего даже стала видна морщинка, но всё пестелевское внимание занимали, после маски, естественно, голубые в тон к ней глаза. Яркие такие. В сравнении с уличной апрельской серостью только-только оклемавшейся после зимы природы, глаза Романова были чем-то неописуемо красивым. Метафорический художник внутри Паши нервно сглотнул. Нужно было что-то ответить. — Прошу меня простить, товарищ капитан, но это было делом жизни и смерти, — парень выудил из кармана косухи пару новеньких, запечатанных пачек сигарет, гордо демонстрируя их полицейскому. Не то, чтобы у Пестеля наблюдалось сильное желание шутить, находясь рядом с человеком, который одним безобидным протокольчиком обяжет тебя выплатить неебический штраф, на который Паша совсем не рассчитывал, или вообще отправит в суд — и такое было, знаем, но что-то щелкнуло. Или он опять надеялся на старое доброе русское «авось пронесет», и Романов его отпустит.       В прочем, после того, как мужчина упёр напряжённый взгляд в чужое лицо, Паша пожалел о сказанном тысячу раз. Пожалел, раскаялся, всю ситуацию целиком и полностью осмыслил, мол, всё, пиздец котенку — срать не будет, но Романов вдруг подал голос чуть тише прежнего, словно с осторожностью: — Не угостите?       И Пестель был готов заржать. Заржать, как последняя погань над тем, что осознал: капитан, кажется, просто ломался — попросить или нет. В понимании Паши вся ситуация была лютым и совершенно неадекватным сюром. Мент просит у него сигарету. Мент. Сигарету. Нет, он понимал, что блюстители закона — люди, какие-никакие, у них тоже есть свои пагубные привычки, да и какая разница, если службе это не мешает. Однако, как же это было смешно: максимально сложные щи местного жандарма, который просит у тебя сигарету. — Угощу, — добродушно хмыкнул парень и распечатал пачку, пленку запихивая в карман от греха подальше, следом протягивая Романову. Мужчина неуклюже вытянул сигарету, похлопав по карманам в поисках зажигалки, но и здесь жизнь его подвела. — И зажигалку бы на минутку... — несколько виновато вздохнул полицейский.       «Что за божий одуванчик?» — думал Паша, глядя на это почти двухметровое нечто, которое одними только глазами заставляет гетеросексуальность парня возмущенно пищать. Хотя, по правде говоря, гетеросексуальностью здесь и не пахло: Пестель никогда не скрывал, что является бисексуалом. Ему никогда не был важен пол, если человек тянулся навстречу, жаждал общения. Главное, чтобы в душу не плевал, а с членом в штанах свыкнуться можно. Было даже такое, что Паша пытался аристократично подкатить яйца к другу детства— Серёге Муравьёву-Апостолу, но не потому что имел чистые порывы сердца и любил беззаветно, а потому что знал: на Серёгу уже имел виды другой их друг, который всегда был ближе к нему, но Пестелем двигало исключительно уебанское желание по приколу посмотреть, мол, «ы, а чё будет»... Агрессивно настроенный Бестужев-Рюмин — вещь настолько очаровательная, насколько и опасная, да так, что ты потом еще пару недель будешь вынужден просыпаться от мокрых снов: не потому что «Ох, mon cheri», а потому что, сука, страшно, вырубай.       Вернёмся же к капитану Романову, который выжидающе глядел на знатно подвисшего Пашу, у которого в глазах отражалось небо, а если говорить для людей, историю фразы не знающих, то небо отражалось, но ни одной умной мысли в них не предвиделось. — В таком случае, покурим? — Пестель ляпнул это, скорее, по инерции, нежели сумел быстро додуматься до того факта, что перекурить он предлагает полицейскому на службе. Перекурить. С нарушителем. Ну, да, Пашенька, гениально, просто гениально, ты точно ебанулся. Парень неопределенно указал ладонью в сторону, намекая, мол, если уж Вы согласитесь, то стоять в переднем краю всё же не стоит. — Романтика, — усмехнулся полицейский, проследовав взглядом за ладонью — Павел вынес предложение пройти в закуток гаражей. Романов, безусловно, первым делом напрягся, но мысленно щелкнул самому себе в лоб, потому что «дурак, блядь, у тебя, как минимум, весьма замечательные способности к тому, чтобы без особого труда уложить его на лопатки, а на совсем худой конец от табельного в кобуре веет хоть какой-то надежностью». Усмехнулся, но всё же в этот закуток завернул, стягивая маску на подбородок, и в данную минуту Пестель пожалел ужасно, что мамка родила его с ориентацией совершенно бисексуальной и принципами, не предусматривающими априори того, чтобы Паша обращал внимание на пол.       «Красивыми нынче ментами располагает местная фауна...» — подумал парень, едва ли не жалобно взглянув на Романова, который зажал в зубах сигарету и немного задрал рукав, чтобы свериться со временем на наручных часах. Полная картина под названием «Дело пахнет писюнами» явилась Паше только благодаря отсутствию маски и стала непосредственной причиной очередного подвисания операционной системы пашиных мозгов, ведь Романов был действительно хорош собой.       Пестеля жизнь, а вернее ситуация, также вынудили респиратор натянуть на лоб, что сотрудника полиции неподалёку, которому Павел имел наглость предложить перекурить вместе, заставило с явной нервозностью повести плечом, скорее, рефлекторно, нежели по собственному желанию. Парень на это существенного внимания не обратил, потому что подобная реакция имела вполне объяснимые корни, что шли от вышестоящих органов регулирования: на человека на улице без маски и пропуска практически любой полицай реагировал, точно блестяще выдрессированный пёс на команду «Фас!», а именно незамедлительно и порой неоправданно жестоко. Однако, то были мелочи, в сравнении с тем, что дал более детальный осмотр капитана Романова гражданином Пестелем, который всего лишь хотел купить пару-тройку пачек сигарет и спокойно существовать в их компании ещё несколько дней, а не ловить блядский бэд трип из-за симпатии к, сука, менту — да простят парня за употребление каверзного словечка работяги этой дикой конторы, что у многих априори вызывала раздражение.       У Романова были очень выразительные глаза, что уже было замечено ранее, но повториться — не грех, потому что они и впрямь сразу пленили парня, скулы точёные, на худощавом лице кажущиеся в профиле капитана совсем острыми, густые брови и копна русых чуть кудрявых волос с лёгким рыжим отливом, торчащая из-под б... Одну секунду.       Следующим, что зацепило взгляд Паши, которого только-только начало отпускать, был факт ношения капитаном не привычной фуражки, а чёрного берета, и то было небольшим тревожным звоночком для и без того пребывающего в нервной прострации Пестеля, потому что: — ОМОН или морская пехота? — со знанием дела парень задал вопрос в лоб, припомнив, что в новостях он где-то читал о возможном патрулировании улиц сотрудниками перечисленных подразделений, и подкурил зажатую в уголке губ виновницу некоторых заболеваний лёгких едва подрагивающей рукой, следом быстро передавая простенькую зажигалку Романову. — ОМОН, — мужчина приподнял бровь, кажется, удивившись тому, что Пестель сумел в подобном разобраться, и слабым огоньком поджёг и свою сигарету. А вот теперь, вылазка имела насыщенно-убогий цвет пиздеца, вместо того, чтобы просто приобретать его оттенки.       «ОМОН, блядь, — взвыл Павел мысленно и посмотрел в сторону, дабы своими ошалелыми пятирублёвыми монетами вместо глаз не вызывать у Романова подозрения, — ОМОН, сука! Я где в этой жизни проебался, — сознание парня стремительно вскипало, — что мне судьба подкидывает такой восхитительно-пиздохуительный подарочек, как двухметровый симпатичный, мать его, ОМОНовец, который мне не только штраф может оформить, но и сотрясение, по факту?»       Романов же в это время жадно затягивался каким-то химозным нечто марки, которая с трудом была знакома ему. Быть может, сей факт был связан с тем, что он консервативно предпочитал от парламента переходить к винстону и обратно, а сигареты с маленькой аккуратной цветной кнопочкой сейчас вызывали чувства смешанные: с одной стороны, даже приятненько, а с другой, они были невероятно лёгкими настолько, что у капитана даже возник резонный вопрос — а получится ли вообще у него накуриться или придётся, как дурачок, всё же идти в магазин за три пизды, в то время, как закреплённый за тобой участок находится здесь. — И давно патрулируете? — тоном совершенно заговорщицким произнёс Пестель, мол, вы не подумайте ничего такого, у меня простой человеческий интерес, вы что, и очертил рукой небольшую область в воздухе, намекая на данный район, в котором они, собственно, встретились. — С начала всего этого цирка, потому что я местный, — мужчина спокойно пожал плечами и взгляд перевёл на одну из многоэтажек неподалёку, — Вот здесь и живу, — он абстрактно махнул ладонью, однако направление, в котором стоит двигаться, было ясно, — Однако, моему напарнику, который нас едва не заметил, повезло меньше, потому что он живёт на другом конце города, тем не менее, назначили ему здесь. — Ощущаю жизненную несправедливость, — хмыкнул Паша, — В чём прикол того, что вам выдают такие беспонтовые маски? От чего они вообще помогут? — парень, прознав, что Романов в общем и целом на разговоры настроен, в содержании вопросов позволил себе слегка понаглеть. — Не поверите: я сам не понимаю. У нас это работает по принципу «дают — бери, бьют — беги», и лишних вопросов не задавай, иначе по голове получишь. Мне в принципе не ясен замысел всего этого карантина, а вернее смысл штрафов и прочего, когда тот, кому нужно, без колебаний сумеет из дома выйти и пройти незамеченным — это раз, а наличие штрафов противоречит отсутствию режима чрезвычайного положения или даже карантина — два. Суть самоизоляции: хочешь — сиди дома, не хочешь — не сиди, а нас всё штрафовать заставляют... — капитана, казалось, прорвало на откровения, однако то было пытливому Пестелю лишь на руку. — Раз уж так пошли дела, то по какому закону вы имеете право штрафовать? — Паша едва склонил голову набок, когда Романов чуть поменялся в лице на этом вопросе явно не в лучшую сторону. — Высочайшая воля и есть закон, — мужчина пальцем указал наверх с некоторой досадой, однако подобное у Пестеля всегда вызывало туеву хучу вопросов.       Казалось бы, если тебе не нравится тот произвол, который творят власти, на кой чёрт ты под их началом пляшешь? Бери да уходи! Одно дело, когда ты, являясь обычным гражданином, на это повлиять должным образом никак не сумеешь по причине того, что каких-либо значимых должностей не занимаешь, и совсем другое, когда ты находишься на посту, и... Паша ход своих недовольных рассуждений резко затормозил. О чём речь, Пестель? Твоё стереотипное мышление уже хером по деревне пролетело и разбилось об Романова, который, вопреки тому, что обязан выписать чудесную бумажечку под названием «протокольчик», сейчас стоит и просто курит с тобой, как абсолютно нормальный человек.       Все мы привыкли первостепенно судить ситуацию, сидя в своей яме и на чужую не обращая внимания, вот и Павел не был случаем особенно выдающимся в этом отношении, а потому сперва возмущением чуть не захлебнулся от подобной фразы, которой место быть в Царской России, а не в двадцать первом, мать его, веке. Однако, реалии жизни с ощутимой почти физически тоской шептали Пестелю на ухо: «Он всё правильно сказал...» — И сколько уже несёте службу? — пытаясь перебороть неприязнь, что весьма нежелательно на секунду сменила симпатию, Павел задал этот вопрос исключительно ради поддержания разговора. — Лет двенадцать, — мужчина назвал цифру навскидку и пожал плечами, окурок потушив о собственную подошву и следом закинув его между гаражей, — Однако, около полугода назад я с этим завязал, вернуться пришлось только по просьбе местных властей — не хватало кадров для патрулирования, — и в этот самый момент Павлик понял, что коса нашла на камень, и выдохнул.       Эмоциональные американские горки, на которых Пестель катался с самого начала этого адского поползновения на магазин за никотиновой провизией, постепенно начинали заставлять парня чувствовать моральную тошноту, которая неволей отражалась на его скривившемся лице, которое сам же Павел в сей момент назвал бы «косым ебалом». Сперва эта полиция доводит до инфаркта тем, что метафорически пристраивается к тебе сзади, когда ты наклоняешься, чтобы завязать шнурки, и пытается жёстко отыметь посредством однотипных протоколов и злоебучих штрафов, а следом дарует второе пришествие Христа или же чарующего на внешность и не менее привлекательного по разговору бывшего капитана ОМОНа Романова, который с видом совершенно застенчивым аккуратно просит тебя угостить его сигареткой. «Смешно?» — спросите вы. «Обоссышься», — ответит Паша, у которого сердце совершило уже сороковой — число чудесное и как раз к месту — татарский кульбит в попытках не разорваться от абсурдности ситуации. — Побегу я, — добродушно бросил Романов, вновь сверившись со временем на наручных часах, и коснулся предплечья Пестеля, едва сжимая его всего на секунду, — Не нарушайте, — от выкуренной сигареты капитан явно чувствовал некоторый прилив сил, потому что подмигнул опешившему от стремительности развивающихся событий Паше и поспешил, натянув на лицо бесполезную медицинскую маску, ретироваться в сторону их первоначального места встречи, и было в том касании нечто доверительное, что мужчину представляло, как человека простого, не обременённого ни ограничениями, что выстроил карантин, ни личным пространством хотя бы ради приличия, а не сохранения целостности пестелевской психики. — Ага, — кивнул Павел уже в пустоту, глазами прожигая спину удаляющегося мужчины, и бычок предпочёл попросту затоптать. Парень решил свой путь проложить через гаражи, дабы ненароком не нарваться на ещё кого-нибудь, и уже очень скоро сидел на пороге квартиры, разувшись, однако насиженного места на полу под дверью не покидая.       Пестель вытянул ноги, спиной опершись на стену, и изо всех сил, что под конец непривычно насыщенного дня оставались у него в запасе, попытался разобраться во всём, что приключилось. Он в тысячный раз перебрал события, раскладывая их по полочкам своего сознания с истеричной бережностью лишь от понимания того, что срыв в этом деле ему не поможет, для верности даже ощупал карман кожанки — сигареты были при нём, а в одной пачке ожидаемо не хватало пары, констатируя факт того, что случившееся не было ни галлюцинацией, ни сбоем в матрице этого мира. Внезапно возникшая симпатия сейчас съедала Пашу с головой, жесточайшим образом размалывала кости и по итогу оставляла от прежнего крепкого тела, которое ранее с подобного рода тревогами сталкивалось крайне редко, а потому являлось совершенно неприспособленным, и мыслей, что в нём роились, только пренеприятнейшие на вид потроха и осколки былого. Безусловно, Пестель понимал, что уделять слишком большое внимание подобному — глупость, которой место было в возрасте более раннем, что и был порой тех самых романтичных влюблённостей на диснеевский манер, однако отчаянно ничего не мог с собой поделать, раз за разом в воспоминаниях возрождая образ... — Блядский рот! — весь процесс мысленного рассуждения Паши был прерван его же оглушительным для вечерней тишины квартиры ругательством, которое он выплюнул в потолок, резко задрав голову и даже ударившись об стену, — Какой же я молодец: сижу, чахну, как долбоклюй, а на деле даже не знаю его имени, ну, красавец, просто молодец, пацан к успеху шёл, но не подфортило, не свезло, сука... — отсутствие информации о том, как зовут понравившегося Пестелю человека, казалось, сыграло в роли контрольного выстрела, что вырвал из груди парня непрекращающийся поток сетования на местных полицейских, Паша не забыл и карантин обосрать со всех сторон уже в тысячный раз, и самого себя облил целым ушатом, и всё это ещё говоря мягко, а если исключительно по-русски: Пестель извёлся на говно знатно. Однако, Паша не был бы собой, если бы не характер убийственно-упёртый (в простонародье поговаривали, что он чувак жёсткий, и шутки с ним лучше не шутить, иначе пойдёт рвать задницу, причём, себе), который сейчас стал настолько явным, что парень подскочил, точно юная лань, с пола и взглянул на часы, которые отвратительно тикали на стене.       Время было абсолютно удобным для того, чтобы лечь спать пораньше, а утром досконально продумать план наступления на бастионы Романова. Ну, или просто узнать его имя, для начала, ведь делать чересчур резкие выпады было опасно не только для психического, но и непосредственно физического здоровья. Однако, насколько бы сильным ни было желание утонуть в объятиях сна, остаточные волны эмоциональной встряски заставляли Пестеля лежать, буравя тяжёлым удручённым взглядом прикроватную тумбу, что была залита тусклым светом, исходившим от фонарного столба, и думать о смысле всех стремлений совершенно светлых и чистых. Хотелось любви, простой такой, без лишних заёбов и театральной драмы, а в итоге судьба, вновь погладив Пашу по голове, била хуем по лбу в два раза сильнее прежнего, даже выть заставляя. Хотелось, чтобы одинокая жизнь бродяги из мемов с волками, наконец, с чьей-нибудь да связалась, перестав быть зацикленной в пределах схемы «проснулся-пожрал-поработал-покурил- поработал-повыёбывался-лёг спать».       Постепенно, переваливало за полночь. Пестель провалился в сон незаметно для самого себя, пребывая всё в тех же безрадостных думах, что терзали его с момента падения уставшего тела в кровать. На улице что-то стрекотало, наплевав на то, что местность была совсем городской, в отдалении, ближе к центру, был слышен гул от редко проезжающих машин, а через приоткрытую форточку тянуло лёгкой весенней прохладой, отчего в забытье Паше дышалось легко, сновидения не несли никакой смысловой нагрузки, оттого поутру он, хоть и продолжил самого себя терзать размышлениями, проснулся свежим и отдохнувшим, готовым опрокинуть весь этот чёртов мир на лопатки. В идеале, ещё бы Романова, однако до этого дела ползти и ползти, так что Пестель пока даже не сворачивал мыслью в ту сторону.       Пребывая в боевом настроении, Паша не поленился немного похлопотать над завтраком, безусловно простым, состоящим из омлета и обыкновенного салата, в котором из ингредиентов были помидоры, последние в холодильнике огурцы, да лук настолько ядрёный, что вместе с Пестелем плакал весь подъезд, однако довольно сытным. Не сказать, что парень куда-либо торопился с особым рвением, хоть некое внутреннее беспокойство подгоняло к тому, чтобы тот решительно своё тело в улицу бросил и попёрся на штрафо-протокольно-карантинное рандеву с Романовым, а посему Паша, окончив трапезу, решил, что последовать золотому правилу, которое сатирично вопило о жизненной необходимости, по законам, конечно же, Архимеда, покурить, было самым разумным решением в данную секунду.       Вселенная в этот раз жаловала погодой более благоприятной, нежели вчера, однако вместе с теплом на улице стояла духота, что была вестником скорого дождя. Павел, стоя на балконе и с философским видом выдыхая в воздух углекислый газ вперемешку с дымом, сверился с приложением на телефоне — обещали лёгкую морось под вечер, так что заморачиваться над внешним видом, как и прежде, не придётся, ведь излюбленная толстовка могла подобное пережить спокойно. Парень старался банально думать ни о чём, ибо сознание обладало таким совершенно ублюдскими гранями, что в любой момент могло подкинуть тысячу и один аргумент в пользу того, почему Паша — долбоёб, который тешит себя пустыми надеждами. Какова была вероятность того, что Романова весьма странная личность, как Пестель, сумела зацепить, раз он решил попросить сигарету? Какова вероятность того, что Павел не получит в лицо при первой же попытке познакомиться? Все эти мысли парень отметал с завидным рвением, подумав лишь о том, что следование принципу «Слабоумие и отвага» является лучшим в этой ситуации выбором, потому что за несчастную попытку никто Пестеля не убьёт и даже вряд ли рискнёт ударить.       Повторюсь, что история бы не началась, будь Паша парнем чётко фортовым. Обмозговав план наступления в трёхсотый раз, все фразы раскидав по полочкам на свои места, собравшись так быстро, что на комоде едва-едва не было забыто портмоне, да и сигареты, что роль в этой системе играли почти ключевую, Пестель вышел на улицу. Дневное время, позволявшее почти всему контингенту местного района выползать к магазинам за провиантом, располагало на пару-тройку опасливо озирающихся людей, и Паша бы посмеялся над ними, если бы сам не был таким же. В зародыше, план был прост: дойти до магазина тем же маршрутом, что и вчера, а если Романова найти не удастся — пойти искать приключения на жопу посредством прогулок по близлежащим территориям.       Мироздание, казалось, Пестелю исключительно сопутствовало, ведь он, за вторым на пути поворотом, завидел знакомую фигуру, которая, опершись на какой-то железный заборчик, преспокойно покуривала, заставляя парня мысленно визжать, а после самого себя так же мысленно пиздить, потому что «Тебе сколько лет, ПалЫваныч?». Определённо точно, в момент, когда удача повернулась к Павлу передом, он подобному раскладу был рад, именно поэтому натянул респиратор на лоб, из кармана выудил сигарету и подкурил, опираясь рядом. — Бросай курить, вставай на лыжи, — старая шутка в голове всплыла сама собой, заставив Пестеля тут же её выплюнуть в окружающую среду. — И вместо рака будет грыжа, — усмехнулся в ответ Романов и чуть скосил взгляд в сторону парня, уже по голосу того узнав. Это был удар ниже пояса. Мало того, что капитан одним только взглядом своим нещадно стреляет бедному, всей этой фантасмагорией замученному Павлу в самое сердце, так ещё и абсолютно древние анекдоты знает. Что дальше? Мысленно, Пестель, со стороны прицениваясь, себе напоминал тот мем с седым мужчиной, что улыбается сквозь боль. — Снова нарушаете? — Романов в наигранно подозревающем выражении лица изогнул одну бровь. Сигарета между его пальцев преспокойно тлела, ведь всё внимание капитана захватывал сейчас Павел. — Как видите, — на тональностях, казалось, едва ли не гордых хмыкнул Паша и сделал очередной глубокий затяг. — Да уж, наглость — второе счастье, даже рука оштрафовать не поднимется, хотя... — настроение Романова удачно располагало к тому, чтобы немного поиздеваться на парнем, который в этот момент знатно напрягся. Пестель чудом удержал свой бегающий взгляд на чужом лице, потому что план стремительно катился в пизду, риски резко возрастали, а... — Шутка, шутка, спокойно, — тихо и гаденько рассмеялся капитан, накрыв ладонью плечо Паши. От прикосновения тот даже не пытался уйти, где-то у себя в голове поставив вторую галочку в подтверждение того, что Романов на деле клал большой и толстый на все эти убогие правила самоизоляции о социальной дистанции, запрете на прикосновения и прочем крайне смехотворном. — Паша, — Пестель без зазрения совести протянул руку патрулирующему, подтверждая тем самым слова того о наглости. — Николай, — Романов на чужую ладонь взглянул с небольшим недоверием, но было видно, что он в целом на общение настроен, так что капитан крепко пожал руку, в голове же Павла резко произошёл когнитивный диссонанс, ведь, казалось бы, первоначальная цель была достигнута, а что, собственно, делать дальше — вопрос на миллион, — На «ты»? — Договорились, — несколько зашуганный сумбурностью ситуации, но оттого не менее довольный, Паша чуть улыбнулся и усилием воли руку свою от чужой всё же отнял, дабы не стеснять капитана.       Вот таким незамысловатым способом Пестель сумел своего добиться. Он определённо не думал о том, что когда-нибудь жизнь подкинет ему подобную возможность, а вариант того, что Павел за неё ухватится всеми конечностями, а для верности ещё и зубами впился в плоть этой лукавой чертовки, которая сегодня приветливо машет тебе аккуратной ладонью, а завтра пошлёт на три весёлые буквы, вообще поражал до глубины души. Дальнейшая беседа была хоть и короткой, но лилась непринуждённо ровно до того момента, как Романов, чуть раскрасневшийся и улыбчивый донельзя, откланялся и поторопился вернуться к своему напарнику, который в отсутствии капитана уже начал нервничать.       Паша стоял тогда, точно к асфальту его прибили гвоздями, да ещё и залили секундным клеем, чтобы наверняка, и забетонировали. Собственная симпатия к Романову казалась ему абсолютно глупой и такому волчаре, как Пестель, вовсе не нужной. Как и с сигаретами, Павел хотел завязать, но растянувшиеся почти на месяц доверительные взаимоотношения радостно показывали парню средний палец. Незаметно подползали майские праздники, а за ними и упразднение режима самоизоляции.       В жаркие дни начала мая Пестель, точно порядочная жёнушка, таскал Николаю обеды, заодно совершенно безвозмездно подкармливая и напарника капитана, подтрунивая над первым, мол, «Коль, как так: ты живёшь в пяти минутах ходьбы своими длинными ногами от дома, а сгонять пообедать не додумываешься?», а Коля же благодарил и улыбался так, что любая претензия, даже если и шуточная, у Павла застревала в горле, и сознание подсказывало парню, что пора бы уже рассказать обо всём, что гложет, но тот упорно молчал. Молчал, будучи готовым в любой момент принять на себя всю силу метафорического удара по ебалу, если Романов заподозрит что-то сам, ведь набор «мент, красавец, с вредным, но балдёжным характером, да ещё и бисексуал» был чем-то запредельно космическим и невероятным, поэтому Пестель планировал всю эту влюблённость дурацкую и совсем детскую перетерпеть, сбитыми об стену кулаками выстрадать, да и забыть к чёртовой матери...       Однако, когда Николай, который с первым летним днём от службы полностью открестился, на пороге чужой квартиры просиял своим роскошным анфасом, Паша явно не был готов. Не был готов, стоя заспанным, потому что «Коль, я понимаю, что ты петух, ой, экскюзи, жаворонок, но какого хуя в такую срань?», а Романов тогда выглядел довольным в усмерть. И совершенно точно Пестель не был готов, когда Николай растянул губы в лукавой улыбке и тоном заговорщицким произнёс: — Прогуляемся?       Лето приобрело оттенки, стало настолько цветастым, что зарябило в глазах, но едва ли Павла это волновало, ведь куда более важным аспектом было не столько лето, сколько собственная душа.       Теперь насыщенная и яркая.       С любовью внутри.       Живая.