Просто попытка

Встреча, всего лишь встреча. Рин ежедневно встречает кого-нибудь – нарочно или нет. От чего же одна чертова встреча так его страшит? Он невесело, нервно смеется, не боясь, что люди могут о нем подумать. Волнуется, как девчонка перед первым свиданием, честное слово! Рин медлит, идя по такой знакомой, и одновременно далекой дороге к дому Хару. Шаги получаются мелкими и медленно-тягучими. Иногда он останавливается и оглядывается, замечает, что то дерево стало выше, а забор большого и красивого дома, стоящего неподалеку, перекрасили из синего в зеленый цвет. Дует с моря ветер, подгоняя. Рин зябко ежится – он весь мокрый и соленый, только что с моря. Вода и так до безумия холодная, а дело уже идет к вечеру. Того и гляди, простудится. Он глубоко вздохнул и решил, что больше не остановится и не замедлится. Бежит на встречу со старым другом и соперником. А солнце сладко греет его плечи, не обжигая. В Австралии лучи не такие – они жарят беспощадно. Он сбавляет ход, лишь подойдя к дому Нанасе. Возможно, у Рина что-то вроде паранойи, но он думает, что Хару может сидеть сейчас у окна. Может его видеть. Рин выпрямляет спину, отводит плечи назад, и делает серьезное выражение лица, которое, как он считает, ему идет. Занеся руку для того, чтобы нажать на звонок, он поражается. Теперь ему не надо вставать на носки, чтобы дотянуться до кнопки. Так вымахал. Вырос ли Хару так же сильно, как и он сам? Наверное, завел себе девчонку. И обязательно взял еще много кубков на соревнованиях, как и сам Рин. О, как же он не терпит этого вечного победителя! Кажется, что трель звонка звучит где-то далеко. Сердце вдруг гулко забилось в ушах, возросло странное чувство в животе, заиграла в груди щекотка предвкушения. Все это не с ним. Не может быть что они увидятся снова, увидятся прямо сейчас. Через тягучую, медленно-молниеносную минуту раздается по ту сторону двери звук шагов. Он давит в себе желание убежать. Он же, черт его возьми, будущий олимпийский чемпион! Рин усмехается сам себе и это придает сил. Когда дверь открывается, Рин выпячивает грудь вперед еще больше, прищуривает глаза, стараясь скрыть предвкушение во взоре. Харука. Его друг после стольких лет? Удивление в его взгляде появляется и мгновенно пропадает. Рин злится на первую пору – почему это нет радости? А потом вспоминает, кто перед ним стоит, и раздражение гаснет, выводя на первый план волнение. Почему он ничего не говорит? Рин делает первую попытку: - Хару-чан? - Я же просил не называть меня так,- отвечает тот, пропуская гостя в дом. Рин улыбается – он так скучал по этому тону, по этим словам из уст Хару. Мало что изменилось в доме – вся мебель на своих местах, вещи все те же. Тот же Хару – он почти не изменился. Хотя вырос не меньше Рина, может, даже выше. Такой же мокрый. Черт, он постоянно в воде! Наверное, потому так долго к двери и шел. Даже еще не оделся - только завернулся в большое полотенце. - Ты дома один? - Ага, - отвечает Хару и, помолчав немного, спрашивает. - Есть будешь? Желудок отзывается на вопрос урчанием, и Рин едва слышно смеется. - Если можно. Хару готовит все так же хорошо. Немного странно – будто и не было всего этого времени вовсе. По спине пробегают мурашки, а футболка липнет к мокрому телу. Он усаживается за стол и смотрит на Хару. Тот его будто игнорирует, притворяется, что давящий взгляд не так заметен. Сбрасывает полотенце и надевает фартук, чтобы не запачкать плавки. Хару ждет чего-то вроде удивленного восклицания и старается не показать, что ничего не значащее молчание его удивило. Говорить откровенно не о чем. Но ни один, ни другой не смущаются. Какое может быть неловкое молчание, ведь они же лучшие друзья, лучшие соперники, знающие друг о друге слишком много. Будто ничего не изменилось. Запахло жареной рыбой. Хару не поворачиваясь лицом к Рину и спросил: - Давно ты вернулся? - Только вчера, - ответил Рин честно. - Ребят еще не видел? - Не-а. Рин решил, что Хару должен первым узнать о его прибытии, иначе будет неправильно, иначе все наперекосяк. Все равно что неправильный толчок от бортика. Одно несовершенное движение – и, как бы ты не старался, правильно уже не поплывешь. Рин ни за что бы в этом не признался, но он безумно скучал. Он поднялся со своего места – слишком давно не виделись, чтобы тихо сидеть, слишком, слишком. А вот Хару так безумно спокоен, что удушающая обида горло берет. Ну же. Посмотри. «Разве ты не желал меня увидеть все это время?» - хочет выкрикнуть Рин, но гордость не позволяет показать возмущение. А синие глаза, как стеклянные смотрят слишком безразлично. Хару переворачивает кусок рыбы и, наконец, отрывается от своего занятия и глядит на Рина. - Что? – спрашивает сухо. Рин вопросительно на него смотрит, а затем понимает, что крепко схватил его за руку. Вот черт. Он разжимает и отдергивает ладонь. Нет, все должно быть не так. Раньше такого не было. Он хочет уйти. Делает резкий шаг назад, но что-то мешает развернуться. Хару не позволяет ему уйти, дернув за плечо. Как же он порой бесит! Спрашивает: - Уже уходишь? А как же рыба? И тут Рин не выдерживает – рычит, сбрасывает ладонь с плеча и бьет наотмашь. Нанасе резко хватает руку, делает шаг в сторону, перехват, и руки Рина скручены за спиной, и Хару держит их крепко-крепко. Матсуока вырывается, но скоро оставляет попытки, вздохнув. - Отпусти меня! - Нет. Как же бесит! Рин так беспомощен, когда нападает сгоряча, не подумав. Он дергается пару раз и чувствует, как хватка ослабилась. Хару выпускает его и снова идет к рыбе. Выкладывает один кусок на тарелку, кладет на плиту следующий. Снова поворачивается. Рину кажется – или не кажется?.. – что синее неподвижное море глядит со спокойным вызовом. Это не бросок перчатки в лицо противника, не явное «сразись со мной», это что-то другое, такое как бывает лишь у них с Хару. Что-то другое. Если так, то Рин найдет в его взгляде то, что ему самому хочется найти. Рин звонко смеется-насмехается и делает шаг вперед, второй. Лица так близко, что можно пересчитать ресницы. Тот же взгляд, ни на йоту не изменился. «Ты не будешь меня направлять, верно?» Было непривычно видеть его так близко, и в то же время – невероятно знакомо и родно. Вдруг Рин понял, все, что было от их расставания до этого момента было не с ними. Хочется смеяться, но Рин только приближается к его лицу, наклонив голову, чтобы не столкнуться носами, и прижимается ртом к чужим губам. Слишком, чересчур спокоен Харука. Рин облизывает его губы, которые не имеют вкуса ни хлорки, ни соли. Обводит по кругу, и, не дожидаясь его добровольного ответа, вскидывает руку, обхватывает, нажимает пальцами над челюстью, чтобы тот не смог сомкнуть зубы. Тут Хару выдыхает и резко подается вперед. Так бы сразу. Хару, Хару. Его Хару. Он тянет на себя, не отрываясь. Куда-то ведет, поворачивает, прижимает к стенке, позволяет прижать себя, снова толкает. Рин опускает его на диван, который оказался в результате их перемещений рядом. Большой, такой удобный диван. Подминает под себя Нанасе, отрывается от его рта, который блестит от слюны. Встает на колени, возвышаясь над Хару, стараясь приковать его взгляд, его мысли только к себе, ни к кому другому. Демонстративно и наигранно снимает майку и кидает куда подальше. Обводит взглядом лежащее под ним тело и улыбается довольно, когда видит, что тот еще в этих до жути обтягивающих плавках, которые наверняка больно давят на вставший от ласк член. Это будет милосердно, раздеть сейчас его. Едва Рин касается резинки, и Хару судорожно вскидывает бедра и стискивает во рту ребро ладони, лишь бы не кричать. Лишь бы не дать Рину подумать, что вывести его из спокойствия можно так легко. Потом Рин раздевается сам – он становится чертовски неосторожен и неуклюж, когда эмоционально – и не только – возбужден. Хару бы засмеялся, если б не хотелось, чтобы тот разделся как можно быстрее. Он вздыхает прерывисто, когда видит, что под шортами Рина нет белья. Из его любимого друга Австралия сделала извращенца. И он совсем, совсем не против. Только странное ощущение затапливает от того, как уверенно, как знающе Рин его целует, гладит, сжимает. Когда, наконец, одежда больше не мешает, Рин ложится на горячее тело под ним, мнет бока руками, спускается ниже. А Хару прихватывает ртом кожу на шее. Так непривычно – соль, пот, песчинка. Он посасывает, втягивает в себя тонкую кожу и слышит всхлип. В голову Хару приходит замечательная идея, и он спешит ее исполнить. Улыбается, и хватает крепко Рина за плечи, чуть отстраняя от себя. Как же все-таки классно, что у него такой широкий диван. Единым жестом, единым движением он выскальзывает из под Рина и наваливается тут же на него сверху. - Придурок, черт, слезь с меня! – шипит Рин, когда Хару стискивает его бедра в ладони и вздергивает наверх. Тот дергается, вырывается, пытается ударить и, краснея, прячет лицо в подушку. Хару хочет засмеяться: Рин так здорово, так правдиво вырывается, при этом крепко стоя на коленях, задницей к верху, совсем не собираясь менять положение. Хочется его трогать, ласкать, потом он сделает с ним все, что хочет, позволить Рину сделать что угодно с ним, но не в этот раз, не сейчас, когда яйца едва звенят от напряжения. Хару шарит рукой по промежности Рина: чуть сжимает основание члена, берет в ладонь яйца, следует выше, обводя по кругу анус. Пихает ему в зад сразу два пальца, наскоро его готовит, а сам наклоняется ближе, кусает кожу, над выпирающим позвонком, тут же зализывает укус. Рину неприятно, он пытается уйти от прикосновений внизу, стискивает добела кулаки. И вдруг резко вздрагивает, подаваясь всем телом назад, издает непонятный звук, похожий не то на стон, не то на рыдание. Откидывает голову и очень сладко, но едва не с презрением произносит «Давай уже». Хару презрению не верит. Просто Рин слишком вспыльчивый, слишком эмоциональный. Он плюет на руку и проводит рукой по члену, смазывая себя. Приставляет головку ко входу, и, вдохнув полной грудью, толкается. Боже, как же тесно, даже больно. И безумно горячо. Рин бьет кулаком и хмурит брови, дышит глубоко, размеренно. Хару резким движением входит до конца и тот болезненно вскрикивает. Нанасе замирает, боясь причинить боль. Он не думал, что так бывает, так жарко, так туго, так дьявольски хорошо. Он очень громко выдыхает и, повинуясь скорее инстинкту, чем гласу разума, кладет руку на возбужденный член Рина. Сжимает в ладони, делает движение вверх-вниз, слышит вздох. Рин прогибается всем телом и ярко, так безумно живо подается назад, прижимаясь. Хару протяжно стонет и начинает двигаться. Быстро, непрерывно. Так хочется, чтобы это быстрее кончилось, так хочется, чтобы не кончалось никогда. Рин хрипло кричит, и это похоже на звериный рык. Громко. Матсуока накрывает ладонь Хару и неистово дрочит себе поверх его руки, едва поспевая за ритмом. Мотает головой, ругается, выгибается еще сильнее – как только у него позвоночник не ломается. Хару с криком кончает, продолжая двигаться. Мокрый, пошлый звук – прижаться пахом к чужим ягодицам, потом назад, видя, как перепачканный в сперме член выходит из разработанной задницы. Рин – следом, со своим рыком. Злым, отчаянным рыком. Пачкает диван. Такой хороший, такой нужный, оказалось, диван. А потом оба молчат. Говорить откровенно не о чем. Но ни один, ни другой не смущаются. Какое может быть неловкое молчание, ведь они же лучшие друзья, лучшие соперники, знающие друг о друге слишком много. Харука спрашивает себя, что же это все-таки было. Приветствие? А может просто попытка узнать друг друга еще лучше.