Sober

Мы влюбились друг в друга в неподходящее время. Грушницкий отчаянно запивал свою разлуку с бывшим сидя в мало знакомом баре и мешая текилу со слезами. Это было плохое расставание. Он вновь застал этого человека, которому всем сердцем верил, с другой девушкой в постели. В их постели. В его, Грушницкого, квартире. Все произошло слишком быстро, громко, и оборвалось незамедлительно. — Чего такой грустный, красавчик? К нему кто-то подсел, но Грушка лишь отвернул свое лицо, незаметно смаргивая и вытирая соленые капли. Нет настроения для новых знакомств. Новых... А так ли много у него старых знакомых? Друзей, настоящих, а не глумливых ублюдков, мечтающих о его теле? — Бурбон на двоих! - крикнули рядом. И тут же перед глазами Грушницкого появился граненный стакан с содержимым алкогольного характера. Он все же поднял лицо и посмотрел на своего щедрого соседа. — Меня Гришей звать, - улыбнулся парень лучезарно. И сам он был лучезарный, как будто обрамленная вспышками фотокамер модель нижнего белья. Красив, до умопомрачения. — Грушницкий, - буркнул в ответ кудрявый, немного улыбаясь. Вряд ли это сейчас возымело свой чарующий эффект, от которого падали ниц все его одногруппницы, но это его первая улыбка за три недели. И плевать на опухшие красные глаза и бледный вид. — Очень приятно и необычно. Мне определённо нравится, - Гриша подмигнул ему и подтолкнул его стакан своим к рукам кудрявого, ожидая пока он возьмёт его в руки. А затем чокнулся с ним, проговаривая, - за знакомство! Они одновременно опрокинули свои стаканы, даже не поморщившись. А потом встретились взглядами и одновременно рассмеялись. Из глаз Григория словно пылали искры, освещая всё вокруг, прогоняя тьму одиночества над Грушницким. Всего на мгновение, но я не против. Когда они на следующее утро проснулись в одной постели, Грушницкий не был удивлён. Но потом он осторожно огляделся и понял, что между ними ничего не было. Они просто обнимались всю ночь напролёт и так и заснули - вцепившись друг в друга, как в спасательный круг. Тихо вздохнув, кудрявый прикрыл глаза, наслаждаясь крепкими руками, уверенно держащими его, не выветрившимся запахом чужого одеколона, чертовски приятного, и теплом другого тела. И хотя обстановка в принципе была не очень, ведь он буквально пил всю ночь, а сейчас находится в абсолютно незнакомом ему месте, с абсолютно незнакомым ему человеком, он готов поклясться, что никогда ещё не чувствовал себя таким нужным. Что ещё никто так не цеплялся за него и сопел в шею, вызывая дрожь по всему телу. — Ты ранняя пташка, а? - хрипло прознесли у него над головой и Грушницкий затылком чувствует эту пока ещё незнакомую ухмылку. — Привычка, - зардевшись, ответил Грушка, опуская глаза. А Печорин не мог отвести глаз от длинных ресниц, что так нежно отбрасывали тени на идеальную кожу. Не сдержавшись, он легко коснулся подушечками пальцев мягкой щеки. Взгляд каре-зелёных глаз тут же проследил за рукой. — Доброе утро, детка, - промурлыкал Григорий. Хмель ещё не до конца покинул его сознание и он всё ещё чувствует себя немного навеселе. — Я тебе не детка, - быстрее, чем он успел обдумать, оборвал Грушницкий. — Строптивый, значит, - рука на щеке переместилась к подбородку, немного приподнимая лицо парня и Печорин, посмотрев ему в глаза, поцеловал его в лоб, затем зарываясь в жгучие угольные кудри, пахнущие летними цветами и крепче стискивая в руках тёплое тело. Опьянеть от этого парня, кажется, проще простого. Уверен, я не знаю, где подвести черту. Сначала это казалось чем-то весёлым, даже лёгким, но спустя два года одного и того же, всё приобретает совсем другой оттенок. Грушницкий просто чувствует себя уставшим и выпитым до дна, но неясно откуда, у него всё находятся силы, чтобы ждать. Благо, ждать приходится лишь до вечера первого выходного дня, а это не так уж и много, для того, кто привык терпеть большее. Ему это надоело, но он всё никак не покончит с этим - иначе придётся покончить и с Григорием. А об этом не может быть и речи, поэтому... И мы играем в одну и ту же игру каждую ночь... В этот раз Печорин вновь тащит его в гости к своему другу, Вуличу, устроившему очередную вечеринку в своём жилище. Грушницкий идти не хочет, но и отпустить туда одного Гришу не может - он не доверяет этому человеку. С каждой новой рюмкой, с каждым бокалом, Печорин прижимает своего Грушика ближе, наконец усаживая его на свои колени. Грушницкий давно перестал смущаться и забил на то, что раньше ему это было неприятно, сейчас он просто наслаждается тёплыми объятьями. Откидывает голову на крепкое плечо, а затем и вовсе отворачивается ото всех, пряча лицо, зарывшись им в месте, где шея переходит в плечо. Вдыхая такой уже родной естественный аромат смешанный с парфюмом, созданный специально, чтобы сводить невинных Грушницких с ума. Кудрявый вздрогнул, когда рука, до того покоившаяся на его талии проникла под свитер и начала мягко поглаживать спину, местами намеренно щекоча, заставляя расслабленные мышцы в миг сжаться. Прямо как во время занятий любовью... Возносимся к самым небесам. Они еле дошли до одной из множеств комнат в летнем доме серба и уединились в ней, заперев все замки и сбросив с себя все заботы. Печорин остервенело целует алые губы, напоминая изголодавшегося зверя, перед которым наконец предстал вожделенный юноша. Поцелуи спускаются к подбородку, прикусывают его и идут ниже, к нежной шее, ключицам, груди, на которой он останавливается надолго, оставляя багровые засосы и следы от зубов, вылизывает напряжённые соски и мнет их в руках, пока Грушницкий мнет простыни и томно вздыхает, переходя в стоны. Ты знаешь, как заставить меня хотеть тебя. Сорвав с парня джинсы и наскоро подготовив его, Григорий входит в разгоряченное, дрожащее тело, целует, перехватывая вскрик боли, и легко кружит бёдрами, входя ещё глубже, но уже осторожнее, пока не получает одобрительный кивок и не чувствует, как Грушницкий под ним прижимается ближе, подаваясь навстречу. Аккуратные толчки сменяются бешеным темпом и Грушка звонко стонет, срываясь на задушенные крики, цепляется за напряженную спину и плечи, за подушку, простыни и изголовье чьей-то кровати, но вновь движения замедляются, становясь мучительно тягучими, глубокими и сумасшедше нежными. Печорин вновь склоняется к нему, чувственно целуя всё его лицо, вновь и вновь останавливаясь на губах. — Мой малыш, - с придыханием прошептал Григорий, входя в возбужденного, раскрасневшегося парня, - мой любимый, моё сердце и душа..., - движения вновь ускоряются, шлепки тела о тело становятся громче, вздохи прерывестее, - люблю тебя, детка, до одурения люблю. — Я тоже..., - мешая слова со стонами, выдохнул Грушик, - люблю тебя. Безумно люблю. Последние дикие толчки, точно попадающие по простате, подвели юношу к черте и он, сжавшись всем телом, прильнув к Печорину, излился, ощущая чувствительные последние хаотичные движения бедрами, разлившиеся теплом внутри него. Когда мы опускаемся, О, я знаю, да, знаю, всё закончилось... Григорий тяжело опускается рядом с ним, закидывая руки за голову и восстанавливая дыхание, пока Грушницкий оплетает его всеми конечностями, внезапно ощутив холод. Оказывается, окно открыто, а они и не заметили. Внезапно Печорин приподнимается, нащупывая что-то за своей спиной и вытягивает... Плед. Оборачивает в него Грушика и, довольный своей работой, укладывает его на себя. Грушницкий устраивается удобнее и прикрывает глаза, выдыхая куда-то в шею своему парню. Он знает, что скоро всё изменится, скорее даже, вернётся. Этот Печорин, любящий, заботливый, ласковый сменится своей противоположностью. Видимых отличий нет, но на самом деле... Ты не знаешь, как любить меня, когда ты трезвый. Вот так вот просто, всё рушится стоит только пьяному дурману покинуть Григория и он превращается в закрытого, равнодушного незнакомца. Когда все бутылки выпиты, ты прижимаешь меня ближе, И говоришь все эти вещи, которые ты должен говорить. Вещи, которые он ни разу не сказал, будучи трезвым. Ни разу не признался в любви, будучи трезвым. Не говорил, что дорожит им, как не говорил и того, что скучал долгий месяц, когда Грушницкий уехал к родителям. Но одно Грушка тогда знал точно - Печорин без него никуда не ходил. И он ценит это больше всяких слов, но стоит ему вернуться, как всё вновь уходит в пьяный угар. "Ты не знаешь, как любить меня, когда ты трезв." Грушницкий сквозь сонную мороку слышит, как Печорин заказывает такси и морально готовится к тому, что придётся встать, одеваться, куда-то идти... Но вместо него встает Григорий, одевается сам, а затем собирает раскиданные по разным углам вещи Грушика и принимается одевать его. — Ты чего, я и сам могу-у-у, - пытался возразить кудрявый, но зевок сдал его с потрохами. Ничерта он не может, он хочет спать. — Я вижу, сладкий, - добро ухмыльнулся Печорин, натягивая на юношу джинсы и потянул его за руки, усаживая, чтобы надеть на него его бордовый свитер, в заключение чмокая сонное чудо в нос и получая запоздалую улыбку. Они оба, пьяные, но счастливые, были готовы хоть мир покорить, но предпочли покорять просторы друг друга. И это казалось единственно верным решением. Такси приехало раньше на целых десять минут и Грушка готов был расцеловать за это старичка за рулём, но слишком постеснялся, поэтому просто нырнул в объятия к Печорину, проспав всю поездку. Как только они оказались дома, Грушницкий был вновь переодет и уложен в тёплую постель. Почему все так отличается, когда мы просыпаемся? Грушницкий вновь проснулся раньше и не шевелился, чтобы не разбудить Григория, пролежав так, по ощущениям, целый час. Вот-вот и он должен был проснуться, чтобы... — Бля, башка... Вот оно. — И тебе доброго утра, Гриш, - отозвался на это Грушка. Послышался глухой стон боли. — Прости, детка, - он провел рукой по плечу Грушика и направился к ванной. Сегодня ему явно хуже, чем обычно. Грушницкий посмотрел ему вслед и тоже поднялся с постели, направляясь уже на кухню: готовить бульон, а заодно и блинчики. Стакан с холодной водой и таблетку от головы он оставил на столешнице, зная, что они сегодня пригодятся как нельзя кстати. Когда он уже закончил делать тесто для блинов и бульон тихонько кипел ожидая своей готовности, появился Григорий. Чистый, умытый, искупавшийся и какой-то уставший. Он подошёл к Грушницкому сзади, обнимая его поперёк живота и зарываясь носом в кудри. — Вот теперь доброе утро, - прошептал он, довольно прикрывая глаза. Постояв так немного он легко пощекотал парня, словно бы спрашивая "ты ничего не забыл?". И Грушницкий оборачивается к нему, даря их обычный утренний поцелуй. Те же губы, тот же поцелуй, но не то прикосновение... Печорин углубил поцелуй, одной рукой проникая Грушику под майку, а другой аккуратно отодвигая миску с тестом для блинов в сторону, чтобы в тот же момент усадить на столешницу юношу, раздвинуть его ноги и встать между ними, заполняя всё его пространство собой. Необычайная настойчивость и Грушницкий действительно в шоке. — Сегодня день рождения у Вернера, он пригласил нас, - оторвавшись от зацелованного парня, произнёс Григорий. Ах, ну да. Грушка воздержался от того, чтобы закатить глаза. Или скандал. Всего лишь спрыгнул с поверхности и выключил кипящую кастрюльку, тихонько помешивая готовый бульон. — Что будем дарить? - спросил он как бы между прочим. — Я уже обо всём позаботился, так что не переживай. Помнишь тот шотландский скотч 93-го года? Вот я и нашёл ему применение. Пусть обрадует нашего медика. – Не удивлюсь, если он им будет руки обрабатывать, - прыснул Грушницкий. Да, Вернер действительно был странноватым, но он единственный из друзей Печорина, которого парень мог переваривать. Грушик поставил бульонницу с божественной пищей для похмеляющихся на стол и махнул рукой Грише, мол, садись. — Спасибо, детка, - оставив смазанный поцелуй на щеке, Печорин притих за столом. Разве ты не видишь, что ты делаешь вроде бы достаточно, но этого не хватает? К семи часам они уже были у ворот дачи именинника, где из небольшого, но уже битком забитого дома была слышна громкая музыка. Грушницкий поморщился, то ли пытаясь обмануть себя, то ли просто смирившись с почти ежедневными тусовками, но внутри уже зрело предвкушение от одного взгляда на Печорина. Но я знаю, что будет дальше и хочу этого так сильно...