искусство

Илья знает, что Марат умеет рисовать. Марат знает, что Илья знает, что он умеет рисовать, и они вдвоем взаимно игнорировали этот странный момент в биографии Газманова. Не такой странный, как стройка в Сочи, но Марат ставит эти вещи примерно на один уровень. И этот короткий замкнутый круг работал бы и дальше, но есть один мощный фактор, игнорировать который крайне сложно — любознательность Буркова. Если поначалу это было на уровне вопросов о том, может ли Газманов показать что-то из своих работ, то в процессе их дружбы Илья переходил на более резкие и спонтанные выпады: — А можешь меня нарисовать? Марат, поднимая трезвый взгляд на совершенно трезвого ребенка рейва, за пару мгновений оценивает ситуацию: выразительные глаза с опущенными уголками, которые придают глубину взгляду и некоторый шлейф теплой грусти; невозможно длинные ресницы, которые каким-то хуем достались именно Илье; пухлые губы, что вечно то ли обветренные, то ли покусаны; гнездо взлохмаченных волос, которые в хвосте смотрятся настолько же хорошо, насколько редко Илья их убирает таким образом. Марат оценивает ситуацию, улыбается открыто и честно, а затем выдает лаконичное, неоспоримое: — Нет. Илья не обижается. Хмурится только, склоняя голову несколько наивно, а затем, поддаваясь вперед, почти касается губами чужой ушной раковины: — А член? — А член, Бурков, я тебе сфоткаю и в директ отправлю. Свой половой орган, вопреки обещанию, Марат держит в штанах. Единственное, что он реально достает, так это набор чернографитных карандашей да скетчбук с толстой, дорогой бумагой. Конкретно этот Газманов берет в исключительно торжественных случаях, потому что тратить большие деньги на бумагу, когда ты не художник, — расточительно. Гораздо лучше использовать мятые чеки и редкие клочки бумаги, которые использовались всегда для другого. И рисовались на таких кусочках, зачастую, именно хуи. В этот же раз работа будет масштабнее и сложнее, но ассоциации с членом все равно никуда не пропадут, здесь можно даже не сомневаться. — У тебя рука испачкана. — В твой трек вмазался. Они смеются оба и искренне: Илья, голову запрокидывая от звонкого смеха, не замечает, как под такую же реакцию Марат нервно оттирает ребро ладони о темные штаны, потому что засел за рисунок с самого утра и забыл о том, что карандаши, вообще-то, отлично отпечатывались на коже, если долго за ними сидеть. Бурков, смотря с хитринкой ласковой, тему не развивает, потому что вроде как понимает. Газманов, впрочем, ничего и не скрывает, якобы равнодушно ведя плечом на подобную оплошность. День «икс» настает внезапно как для Ильи, так и для Марата. Первый, проведя ночь за работой, не имел абсолютно никакого настроения после недолго сна, а второй, унимая короткую дрожь в руках, берет конверт побольше и помещает туда работу не одной ночи, чтобы не помялась. Напоследок, правда, вкладывает туда небольшой снимок с полароида, который точно вышел гораздо лучше, чем черно-белый рисунок. — Дома посмотришь, — Они встречаются под вечер. Марат, впечатывая конверт в грудную клетку Буркова вместо приветствия, сразу просит, чтобы при нем ничего не открывали, что, с нетерпеливостью Ильи, было почти невозможным, но тот вновь смотрит как-то понимающе: кивает, улыбается с теплотой личной и убирает конверт в рюкзак, забывая о нем до тех пор, пока не вернется в родные «четыре стены». Впрочем, то происходит совершенно не сразу и в какой-то момент Илья правда забывает о презенте со стороны лучшего друга. Виной тому Ваня и сам Марат, которые, словно стирая рамки привычного времени, показывают Москву с новой стороны несмотря на то, что Илья этот город знал предельно хорошо; виной тому эмоции, смех и ночной баскетбол на какой-то из дворовых площадок очередного спального района. И закинуть бы рюкзак подальше, завалиться на кровать и поспать, наконец, как надо, но Бурков вспоминает начало совместного вечера. От того и бережно с молнией справляется, после доставая конверт осторожно, буквально ласково. Собственный портрет выглядит прекрасно: Илья боится стереть хрупкие штрихи неосторожными касаниями, из-за чего держит лист за самые края и скользит по работе лишь взглядом, полным искреннего и какого-то ребяческого счастья. Только сюрпризы на том, как оказалось, не заканчивались. Сам портрет чуть позже вставится в рамку, будет повешен на стену и Бурков, в моменты редкой меланхолии, будет с теплотой вспоминать о Марате и об их отношениях. Полароидный снимок будет уложен под прозрачный чехол телефона, потому что Газманов, дав слово, все-таки его исполняет: Илья Бурков, 03:28 Найс кок, авесом болс, Маратик. Потому что член Марата, запечатленный на пленку, — отдельное искусство.