***
Был вечер. Достаточно поздно, чтобы перестать работать, но ещё достаточно рано чтобы ложится спать. Ева любила это время. Ведь это идеальное время, чтобы подумать о прошлом, настоящем и будущем. Моне уже третий раз пыталась прочитать одну и туже фразу, но она не хочет поддаваться.Кроме чувств, ничто не способно излечить душу, равно как ничто, кроме души, не способно излечить чувства.
Берет. Чувства только разрушают и губят. Появления ничем хорошим не замечается. Вспомним хотя бы Ромео и Джульетту. стук в дверь Да вы издеваетесь. Девушка плотнее завернулась в бордовый пеньюар, ибо под ним ничего не было, отложила книгу. Босыми ногами ступила по морозному полу. Дверь приоткрылась, в нос сразу ударил запах роз перемешанный с неприлично дорогими духами. Да твою мать. Лэнгдон. Как всегда, статный, гордый, от него, так и прёт величием. Некоторые время они просто смотрели друг на друга. Он в чёрной рубашке, с широкими рукавами, черные штаны, и сапоги до колен. БДСМ наряд готов. — Надеюсь с этим ты меня примешь. — блондин приподнял две изумрудные бутылки. — Красное, сухое, прямиком из чистилища. Без лишних слов Ева вздохнула и впустила позднего гостя. И закрыла за ним дверь на замок. Еще чего доброго - придет к ней мисс Мид. Развернувшись, Моне увидела эту картину. Лэнгдон, пересел на то самое место где раньше сидел Тимоти, наливал в бокалы бордовую жидкость. Ева, присела напротив и взяла один из бокалов. Майкл, налив себе вина откинулся на кресло и торжественно поднял бокал: — За возрождение человечества. — За возрождение. — поддержала брюнетка отпивая. Вкусно. Настолько что хочется облизывать и кусать губы, упиваясь тёплом что лилось по всему телу. Ева наблюдала как представитель кооператива смотрел на неё не отводя взгляда. Она всё-таки решилась спросить: — Зачем вы здесь? — Хотел провести время в приятной компании. — Вы ошиблись адресом. — на слова зеленоглазой, Майкл залился смехом. Обволакивающим и бархатным. От чего-то Ева снова покраснела. — А ты высокого о себе мнения. — Я всего лишь не отвергаю свои недостатки. — антихрист упивался вином внимательно, смотрел, хотя скорее рассматривал Еву. — Какие у тебя недостатки? — Вспыльчивость, нетерпение, люблю власть и проскакивают симптомы нимфомании. — Нимфомании? Ты же сама запретила здесь секс. Кстати зачем? — Во имя избежания проблем, пришлось проигнорировать свои интересы. — Я тебя слушаю. — Средств контрацепции у нас нет, если бы появились бы дети то на бы пришлось бы несладко. И мы не знаем как мутация повлияет. — А однополый? — Если одним запрещать, а другим позволять, это приведет к бунтам. — Но вместе этого они ещё больше тебя ненавидят. — Уж лучше так чем топить детей как котят. — и снова комната залилась бархатным мужским смехом. — А ты и вправду прямолинейная. У тебя наверное было мало друзей. — У меня не было друзей, только хорошо знакомые. — без интереса ответила девушка опускает взгляд губами прикасаясь бордовой жидкости слегка отпивая. Блондин на её слова лишь загадочно улыбнулся и придерживая голову одной рукой облокотился на кресло чеширской улыбкой смотря на Еву. — А как же Макс? — Моне поперхнулась. Какого чёрта. — Откуда вы? — Что если я скажу что у меня есть досье на каждого здесь живущего? — Тогда мне стоит их найти и сжечь. — Ева пыталась сделать холодный тон в голосе и безразличное лицо. Ключевое слово пыталась. Её выдавали руки, они слегка дрожали. — Не уходи от ответа, Ева. — он слегка наклонился вперед, но даже это ей показалось слишком близко, слишком интимно, слишком. — Расскажи, как умер Макс. Воспоминания. Как же мы ненавидим воспоминания Макс, мы дружили с детства. У него были черные угольные глаза, и светлые будто бы нити золота волосы. Помню когда мы с ним только встретились. Он жутко боялся нашего дома, неудивительно, ведь это было наше фамильное поместье, он был построен ещё в 16 веке. И когда холод и ветер, становился одним целым, он гулял по каменным коридорам, из-за чего создавался такой звук, что казалось дом дышит. Макс сильно боялся этого звука. Поэтому, часто прятался по разным кутам дома. А я его всегда находила. Но ещё когда начиналась метель и в доме становилось невыносимо страшно он приходил ко мне и спал вместе со мной с возрастом наша дружба не угасла, а кажется разгорелась ещё сильнее. Мы были как брат и сестра. До одного дня. Одним вечером я решила рассказать ему главный секрет нашей семьи. Я ему доверяла. Бабушка строго-настрого запрещала мне это делать, но я ослушалась. Я рассказала. Следующий день, я нашла его. Он был бледный, когда-то в ярких шоколадных глазах играла жизнь, а сейчас пустота. Будто бы из него выкачали все соки. Мёртвый. А около него стояла бабушка. — Я тебе говорила, Ева. Она очнулась только когда, почувствовала как что-то холодное покатилась по её щеке. ОН потянулся к ней и ОН дотронулся рукой, тёплой и слегка шершавой, от этого дыхание сбилось, внутри всё облилась лавой. ОН стёр её слезу и вернулся в прежнее положение. Мозг был затуманенный. Видно вино подействовало. Чёрт. И прямо перед Лэнгдоном. — Он умер из-за потери крови. На него напали, когда он возвращался домой. — Ты врешь. — Его голос насмешливый и слегка властный. Бесит. — Я и не собираюсь говорить только правду. — Я не люблю ложь. — А я не люблю когда ко мне пристают и донимают вопросами. Но тебя это не останавливает. — Ева, я к тебе ещё не приставал — неприлично обаятельно ответил блондин. Бесит. — Чего ты желаешь, Ева? — снова наклоняется, и снова Моне кажется что нагружает её личные границы. — Или кого? — он видит её кажется насквозь. Бесит. Она так не может. Она слишком вспыльчивая. — Решил мне устроить допрос? Или эту четвертую кооперацию? Я не собираюсь отвечать на эти вопросы. Мне нахрен не сдалось ваше Светилище. — Неужели? — Я всё сказала. — алкоголь ударил в голову, мозг не хочет нормально работать. Слишком жарко. Мозг был настолько затуманен, что девушка не понимала как Лэнгдон оказался к ней так близко. — А я нет. — лишь прошептал представитель кооператива. В следующую секунду, Майкл впился в губы девушки. Настойчиво, рвано и жарко. Рукой он обхватил шею девушки так, чтобы она не могла вырваться и не могла отстраниться от него без его желания. Это заставляет Еву подавиться. Открыть рот, ловя воздух губами. Прогибать спину. Брюнетка чувствует лишь влажное короткое прикосновение языка. Мгновение спустя Лэнгдон облизывает уже свои губы, как бы пробуя её на вкус. Горьковато-сладкая. Они замирают на непозволительно близком расстоянии друг от друга, не двигаясь и не дыша. Майкл — все еще слегка сжимая ее шею и прижимая ее бедра к своим. И Ева — с зажатыми руками меж их телами и ощущающая напряжение партнёра так же ясно, как свое. Они, будто испытывают друг друга на прочность, мучают себя таким близким и одновременно далёким контактом. Дьявол в обличии ангела сокращает кажется и так минимальное расстояние между их бёдрами. Моне чувствует его желание, из груди вырывается тихий стон. Последняя капля. Секунда. Они падают на кровать с громким скрипом мебели. Блондин требовательно сминает ее губы. Он прикусывает нижнюю, слегка оттягивает ее, чем вызывает еще один томный вздох партнёрши. Антихрист пробует на вкус верхнюю, нижнюю губы и, наконец, встречается с языком зеленоглазой. Она отвечает, и это будоражит. Ей уже плевать на всё. На правила. На ответственность. На то как она выглядит. И как её воспринимает человек из кооператива. Все, что Еву сейчас заботит — это руки Лэнгдона, собственнически сжимающие ее и язык, по-хозяйски исследующий ее рот. А также соприкосновение тел, сбившееся дыхание, тугой узел внизу живота. Лэнгдон усмехается. Ему нравится то, что сейчас происходит. То, как эта своенравная девушка, что так яро противостояла ему, выставляла границы и боролась за первенство, сейчас была полностью в его власти. Его поцелуи, хотя скорее укусы вперемежку с языком и губами, медленно спускаются все ниже и ниже, проводит языком влажную дорожку от солнечного сплетения вниз по плоскому животу, медленно достигая нижнего белья. Ласки продолжаются, становясь все изощрённее, а когда Лэнгдон поднимается на колени, снимает с себя рубашку и притягивает девушку за ноги ещё ближе. Она протяжно стонет: — Туман. Лэнгдон останавливается. Губы девушки расплылись в улыбке. Она вспомнила. От осознания и победы над собственным мозгом, Еву накрыла эйфория. Цвет его глаз напоминает туман ранним летним утром, настолько густой что кажется можно его потрогать. Прямиком из детских воспоминаний. Девушка с новой силой прильнула к мужскому телу. Ева садится на кровать. Она перебирается к нему на колени, обнимает за шею. Брюнетка выгибается, и прохладные пальцы все же добираются до восставшей плоти, которую явно стесняют брюки. Девушка льнет к нему, поднимается к уху, прикусывает мочку. Он слышит ее шепот: Лэнгдон. Нет. Это не может быть правдой. Это просто сон. Пьяный, долгий, возбуждающие реалистичный сон. Секунда. Замешательство. Лэнгдон берёт девушку за волосы опрокидывает их назад открывая доступ к шее. Он оставляет засосы, царапины, следы на её шее и ключицах. Он улыбается, она это чувствует даже через поцелуй. Глухой скрип. Шуршание ненавистных простыней и того малого количества одежды, что осталась на них. Одно стремительное движение со стороны антихриста, и брюнетка оказывается под ним с широко распахнутыми глазами. — Тогда тебе лучше им насладиться. — тихо выдает он. Не успела Ева что-то ответить, как Лэнгдон надёжно хватает ее тонкие запястья и заводит руки над головой, прижимая к изголовью кровати. Какое-то время девушка обездвижена и никак не реагирует на происходящее. Но стоит тому руками коснуться ее груди и нежно, но настойчиво опуститься ниже, как Моне вдруг приходит в себя. Она всеми силами старается разорвать поцелуй. Но он не желает прерывать столь захватывающую игру, она увлекает его. Пожалуй, даже слишком. Он все глубже исследует ее, наслаждается, пробует. Как вдруг, управляющая в ярости прикусывает его язык. Абсолютно не больно. Но нагло до невозможности. Такое непокорство выводит из себя. Он отрывается от девушки и смиряет ее недобрым взглядом, как бы предупреждая о последствиях еще хотя бы одной подобной выходки. Он ищет испуг, но встречает пламя, бесстрашие, своенравность. И ухмылку. Она пытается быть злой, холодной, храброй. Но это лишь вновь вызывает смешок. Она не убедительна. — Даже если это и сон, как ты можешь быть уверена наверняка, что я не проник в него? — недоверие. Так и читается на её лице. — Ты ведь уже сама начинаешь думать что я не человек. Мысли в голове спутались. Как улей, одна мысль граничит другой. Что делать, как понимать его, и что вообще значит эти слова? Пьяный бред или истина? С мрачным удовольствием антихрист склоняется, обволакивая тенью своего тела обреченность зажмуренных глаз Моне. Сладкое вяжущее чувство победы смешивается с иглой раздражения, и подпитывает желание овладеть столь своенравной особой. Лэнгдон вошёл в неё. Абсолютно не желая быть нежным партнёром — он задал быстрый темп. Её ногти впились в спину мужчины, оставляя красные полосы от лопаток к рёбрам; протяжный стон вырывался с каждым толчком. Их огненные тела соприкасались, намереваясь поджечь всё вокруг. Кровать недвусмысленно скрипела. Конечности немеют от приятной истомы. Белая простынь была уже вся измазана жидкостями. Ева чувствовала его внутри. Приятное трение, которое он создаёт, будоражит. Он был таким широким, пробивался в неё с каждым разом всё быстрее, вынуждая прятать стоны в поцелуях и укусах за плечо парня. Моне перестала чувствовать собственные ноги, завывая от удовольствия. Всё вокруг перестало существовать, есть только Лэнгдон и океан удовольствия, который волнами расходился по телу. Каждый последующий толчок — цунами, накрывающее её. Внутри всё сжалось, отдалось сильной пульсацией. Ещё пара мгновений и Майкл выходит из девушки. Девушка опрокинула голову в сторону смотря в стену. Она почувствовала как блондин наклонился к ней я прямо на ухо прошептал: — Мы еще не закончили кооперацию — сказали Майкл. Ева же не поднимая голову посмотрела на Лэнгдона и улыбнулась. Тишину ночи нарушали много звуков. Обреченные вздохи. Тяжёлые выдохи. Томные стоны. Пронзительный скрип. Кажется, не остается ни единого участка на теле Моне, которое не исследовал бы его влажный шершавый язык и прохладно обжигающие пальцы. Она начинает винить свое тело за появляющиеся желание, все ещё упрямо пытается подавлять вырывающиеся стоны.