Silver Lining

Мерный писк приборов, отслеживающих пульс и кровяное давление, давно стал привычным и уже почти не раздражал. Он навевал тоску и желание поскорее отсюда выбраться. Больничные кровати с тонкими матрасами и жёсткими простынями, которые не имели ничего общего с ее большой и удобной кроватью дома. И запах. Здесь не пахло формалином, разлагающимися телами или хлоркой — тем, к чему она привыкла, сталкиваясь с этим на работе при вскрытиях. Сначала Скалли казалось, что так и должна пахнуть ее надежда на выздоровление: стойкий горьковатый запах медикаментов и антисептиков, разбавленный цветочным ароматом духов ее матери, которыми та пользовалась, сколько Скалли ее помнила. Первое время вся эта больничная атмосфера даже придавала уверенности в том, что все получится, терапия поможет и доктор, наконец, с улыбкой покажет ей чистые снимки. Но чем дольше она здесь была, тем меньше верила в подобный исход. Лишь запах въелся под кожу, а с учетом того, что от лечения ей, кажется, становилось только хуже... так пахла не надежда. Болезнь. Скалли знала, что умирает. Не только потому, что чувствовала себя до отвращения уставшей и пропитанной болью. Она видела это в печальных глазах мамы, в том, как сильно та сжимает ее холодную руку в своих тёплых ладонях, слышала сочувствие в голосе лечащего врача и медсестёр, когда те говорили о прогнозах или смотрели в ее медицинскую карту. Билл вообще казался ей открытой книгой – когда дело касалось близких, он совершенно не умел скрывать чувств и эмоций. Хотя возможно, она просто слишком хорошо его знала, и тона его голоса и напряженной линии челюсти ей было достаточно, чтобы понять: в этой комнате она проводит свои последние недели, а может, счёт уже пошёл на дни или даже часы – рак медленно отвоевывал ее тело себе, забирая у неё последние силы. И этой мыслью, этим знанием был отравлен воздух вокруг, и даже нежный аромат цветов, которые принёс Скиннер, не перебивал запах отчаяния, которым было пропитано все отделение. Скалли не знала, от чего ее тошнило больше – от химии или от смешения тех запахов. Каждый ее день был похож на предыдущий, а взлёты и падения довольно быстро сменились на падения и падения. Впрочем, она старалась держаться и не позволяла своему страху вырваться наружу. Ради мамы и братьев, которые уже потеряли отца и Мелиссу, ради Малдера, который хоть и не говорил об этом вслух, но был в ужасе от мысли, что Скалли умирает. Она причинила уже достаточно боли тем, кого любит, и последнее, чего бы ей сейчас хотелось – чтобы они запомнили ее сломленной и испытывали чувство вины из-за того, что не могут ей помочь. Поэтому перед каждым их приходом она старалась брать себя в руки, чтобы при встрече растягивать сухие губы в слабой улыбке и ни одним своим действием не давать понять, насколько ей страшно на самом деле. Скалли вздохнула. Запахи. Среди них был еще один, он приносил успокоение и совсем не раздражал. Ей пришлось сделать еще один глубокий вдох, чтобы выделить этот запах из всех остальных и чтобы его полупрозрачные нотки осели прямо у неё в легких. Малдер. Она проспала всю ночь, измотанная и накаченная таблетками, но в одном была совершенно точно уверена – он был здесь. За годы работы с Малдером в маленьком, плохо проветриваемом подвальном помещении, за месяцы, проведённые бок о бок в машине во время слежек или дорожных путешествий ради очередного дела, за часы объятий (только для того, чтобы согреться, конечно) она могла узнать его запах из тысячи. С завязанными глазами. И заложенным носом. На расстоянии пары метров. Он не пах как-то особенно или необычно, просто Малдер... пах Малдером. Кремом для бритья из Costco, ментоловым шампунем, а ещё чем-то глубоким и древесным, вероятно, так раскрывался парфюм на его коже, а иногда к этому добавлялся запах пота или семечек. Его запах хранил в себе тепло и уверенность, даже когда он сам был совсем не уверен или замёрз. А еще он пах работой и нормальной (ее семья с этим бы не согласилась) жизнью. Именно так и пахла ее надежда, думала она. Малдером. Малдером, который определенно был здесь всего несколько часов назад и ушёл до того, как она проснулась. Сейчас ему приходилось работать за двоих, но он все равно находил время забежать к ней, а ещё всегда звонил ее маме, чтобы узнать о самочувствии Скалли. Она снова поглубже вдохнула, чтобы поймать ускользающие от неё знакомые нотки. Ничего. Скалли взглянула на датчик пульса на своём указательном пальце, а затем провела ладонью по шерстяному одеялу, которое ей принесла медсестра пару часов назад. Колючее. Так некстати в памяти стали всплывать воспоминания рождественского зимнего вечера в далеком 70ом, когда она заболела, и мама сидела у ее кровати, подтягивая пушистое, мягкое одеяло к острому подбородку маленькой Даны, а она зарывалась в него и шмыгала сильнее носом, скорее от обиды, чем из-за насморка, ведь это Билл толкнул ее в холодную воду, и теперь она лежала в своей комнате с температурой и саднящим горлом, пока остальные дети пекли печенье Санте. В носу тут же защипало, а в глазах стало туманно от подступившей влаги. Из-за колючего одеяла она ещё не плакала. В тщетной попытке сдержать слёзы, Скалли закусила щеку изнутри и перевела взгляд на стену, чтобы отвлечься от мыслей и не начать жалеть себя. Маленькая стрелка на больничных часах, висящих прямо перед ней, приближалась к 10. Скоро должна была вернуться мама – Скалли не позволяла ей оставаться в больнице на ночь. Не хотелось, чтобы она застала ее плачущей, но горячие слёзы все ещё копились в уголках глаз, как бы она не старалась удержать их внутри. Картинка плыла, и она почти перестала различать циферблат и тонкую чёрную стрелку, бесконечно бегущую по кругу. Скалли попыталась сконцентрироваться на шуме, доносившемся из коридора, на писке приборов и на тиканье часов, но получалось лишь судорожно втягивать носом воздух и вцепляться слабыми пальцами в чертово колючее одеяло. Совсем не как в 70ом. *** Последние полчаса в ее палате царили жаркие споры. Мама, Билл, Малдер. Малдер, Билл, доктор Цукерман. Тот самый микрочип, когда-то изъятый из ее тела, стал, возможно, единственным шансом на выздоровление. Уверенность в глазах Малдера и неверие в глазах Билла. Скалли знала, что они оба переживают за нее, и ее сердце разрывалось от мысли, что две части ее жизни находятся в вечном противостоянии. Но Малдер был прав. Ее брат не знал многих подробностей ее жизни, в большинство из них он бы и не поверил. Видимо, скептицизм был у Скалли в крови, только Мелиссу эта черта обошла стороной. Но Мелиссы здесь не было. Зато Скалли все еще была жива, и если нетрадиционная медицина это все, на что она в данной ситуации может возлагать надежду... Выбор был очевиден. — Я хочу попробовать, — она знала, что члены ее семьи не согласны с таким решением. Однако решение было за ней, и Билл кивнул, принимая поражение. — Пойду выпью кофе, — автомат с дешевым кофе был чуть дальше по коридору, но Скалли знала, что брат, вероятно, будет просто сидеть за дверью в ожидании, когда Малдер покинет палату. Вслед за Биллом вышли мама и доктор Цукерман, оставляя их с Малдером наедине. Наконец-то здесь стало тихо – в последнее время ее раздражали громкие звуки. Не сводя глаз со Скалли, Малдер ногой подтащил стул поближе к кровати и упал на него с высоты своего роста. Его руки сразу же нашли ее бледную ладонь и он, умостив локти на кровати, поднес их переплетенные пальцы к своему лицу. Малдер оставил легкий поцелуй на тыльной стороне ее ладони, а затем прислонился головой к их сцепленным в замок рукам. Его теплое дыхание коснулось кожи на ее запястье, когда он заговорил. — Спасибо, что согласилась. Я знаю, Билл считает все это сумасшествием, а меня чокнутым фанатиком, помешанным на зеленых человечках, и ты не... ты не обязана была мне верить. — В любом случае, мне уже нечего терять, — свободной рукой она коснулась его отросших волос, пропуская их сквозь пальцы. Обычно им нечасто приходилось разделять настолько личные прикосновения, но близость смерти позволяла закрывать глаза на устав ФБР и на выстроенные ранее ими самими границы дозволенного. — Но нам есть, — «твоей семье и мне есть, кого терять». Он проникновенно смотрел на нее, прячась за баррикадой из их рук, одновременно пытаясь донести до нее истинный смысл последних слов и в то же время пугаясь своей откровенности. Малдер знал, что ему необязательно произносить их вслух, потому что она поймет его и без них, но внутри вдруг обжигающей волной поднялось желание выразить это хоть как-то, посредством взглядов и прикосновений. Он не хотел ее терять, он не мог ее потерять. Скалли потянула его за руки, призывая его не закрываться от нее, и Малдер покорно последовал ее немой просьбе. Сейчас он выглядел немногим лучше, чем она сама, помятый и уставший, с красными глазами и растрепанными волосами. У нее второй раз за день защипало в глазах, и она испугалась, что сейчас заплачет. — Скалли? — Малдер, видимо, заметил перемену в ее лице и обеспокоенно придвинулся ближе, опасаясь, что ей могло стать плохо. За закрытой дверью послышались голоса и чей-то размеренный тяжелый шаг – Билл не мог усидеть на месте. Малдер все еще выжидающе смотрел на нее, будучи готовым в любую минуту позвать врача. А Скалли все никак не могла собраться с мыслями. — Спасибо, — из-за переполнявших ее эмоций голос не слушался, и почти неслышная благодарность тихим шелестом сорвалась с ее губ. Она не знала, за что конкретно его благодарила. За то, что был сейчас здесь. За то, что не сдавался и продолжал искать. За то, что он единственный не смотрел на нее так, будто она выглядит жалко (что, в общем-то, могло быть и так, но он никогда не позволял ей чувствовать себя ничтожной). Скалли посмотрела на него, и сердце в ее груди забилось быстрее. Малдер смотрел на нее тем самым взглядом, которому она боялась дать объяснение. Они могли о многом говорить, используя один лишь взгляд: о работе, о том, чья очередь платить за пиццу, еще немного о работе, о том, кто будет показывать значок, о «ты в порядке?» или «Скиннер сегодня такой зануда». Это были безопасные взгляды, те, которыми они привыкли делиться каждый день или хотя бы время от времени. Но сейчас Малдер смотрел на нее совершенно не так, как она привыкла. В его глазах было что-то, что она сама прятала глубоко в себе и всеми силами пыталась скрыть от него. Его лицо смягчилось, а глаза приобрели какой-то внутренний блеск, но не так, словно он собирался заплакать. Они искрились теплотой и обожанием и тем, что Скалли бы назвала словом, которое в ситуации, когда дело касается Малдера, называть совершенно точно нельзя. И хоть она не знала, о чем именно он сейчас думал, ей вдруг стало страшно от того, насколько искренним он выглядел в этот момент. Она могла по пальцам пересчитать, когда он смотрел на нее подобным образом. И ни один из этих моментов не мог сравниться с тем, что происходило сейчас. Малдер медленно вдохнул, а затем посмотрел ей прямо в глаза. Скалли, не имеющая никакого представления о том, что он собирается делать, не могла заставить себя пошевелиться и в абсолютной тишине наблюдала за тем, как Малдер сначала приподнимается со стула, а затем осторожно сокращает расстояние между ними. Скалли чувствовала, что ее ладошки, одна из которых все еще была в плену горячих мужских ладоней, вспотели, а сердце как безумное билось все сильней и сильней. Она не была уверена, что может здраво оценить ситуацию, и было ли правильным то, что Малдер собирается сделать (что бы он, черт возьми, ни собирался сейчас сделать)... но ее губы сами собой приоткрылись, когда лицо Малдера оказалось в опасной близости от ее лица. Оставалось каких-то пару дюймов, и Скалли уже действительно поверила в то, что он собирается ее поцеловать, как он вдруг тихо выдохнул в ее чуть приоткрытый рот, а затем прижался губами к ее щеке. От непредсказуемости развивающихся событий, сердце Скалли на мгновение пропустило удар – никакого разочарования, о чем вы – и забилось с ускоренной силой. Малдер даже не успел отстраниться, как писк в палате усилился и прибор, считывающий пульс, громко оповестил их обоих о том, что орган в ее груди работает неприлично быстро. В ту же секунду дверь в палату резко отворилась и в проходе показалась голова Билла. Он обеспокоенно и даже немного враждебно просканировал их обоих взглядом, будто все это время ждал, что Малдер при первой же возможности причинит ей боль. Неловкость момента проступила зефирным румянцем на щеках Скалли, пока она пыталась унять свое сердце, а Малдер опустился на свой стул, даже не пытаясь сдержать улыбку. Билл все еще стоял в проходе, поэтому Скалли прочистила горло, перед тем как что-то сказать. — Все в порядке, — она метнула в сторону брата долгий выразительный взгляд, пока тот снова не скрылся за дверью, а потом сделала вид, что увлеченно рассматривает рисунок на галстуке Малдера. Только ради того, чтобы не встречаться с ним взглядом. — Кажется, я вызываю у тебя приступы аритмии, — его голос был полон самодовольства и бурлящей радости. — Заткнись, Малдер, — со смущенной улыбкой ответила она и посмотрела на него из-под ресниц. На щеках все еще играл румянец, и он понял, что готов на что угодно, чтобы вернуть ее к жизни. — Мне пора идти. Не расслабляйся тут без меня, Скалли. — Не расслабляйся там без меня, Малдер. Я знаю, что ты до сих пор не сдал Скиннеру отчёт по прошлому делу. — Так и знал, что ему нельзя доверять, — они улыбаются друг другу и Малдер рад, что ему удалось немного поднять ей настроение, раз она начала шутить. И ему правда нужно идти, но он не хочет оставлять ее сейчас, поэтому они просто сидят в тишине какое-то время, их сплетенные руки все еще лежат на ее колючем одеяле, они не отпускали их ни на миг с того момента, как остались одни. За дверью снова послышались тяжелые шаги Билла, возвращая их в реальность. Малдер посмотрел на нее и на мгновение сжал ее ладонь чуть сильнее, намекая на то, что ему пора. Скалли расстроенно поджала губы, но все же сжала его руку в ответ. «Знаю. Иди». Если бы только он мог остаться. Если бы только Билл не дежурил под дверью ее палаты и если бы дела в Бюро раскрывались сами по себе. Малдер аккуратно освободил свою ладонь и приблизился к ее лицу, заправляя выбившийся медный локон ей за ухо и нежно целуя в лоб на прощание. Момент совсем не похож на тот, что случился несколько минут назад, но в груди Скалли все равно что-то сжалось, и она прикрыла глаза, намеренно лишая себя одного из органов чувств, чтобы сосредоточиться на мягкости теплых губ и невидимой дымке аромата Малдера. Прикосновение длилось всего мгновение, а затем он отстранился и прошел до выхода из палаты, с задумчивым видом задерживаясь там еще на секунду. — Кто дал тебе это ужасное одеяло? Принесу тебе мягкий плед вечером, — Малдер кивнул сам себе и скрылся за дверью, оставив после себя тепло в груди, тень румянца на щеках и тот самый запах, который она не перепутает ни с одним другим. Скалли уже говорила, что он пахнет надеждой?