***
Милту восемнадцать, и он встречается с Уиллом в квартире, которую тот снимает, — если, конечно, это можно назвать квартирой. В их родном доме, среди бронзы, мрамора и фотографий в духе «мне пожимает руку президент», Уиллу давно не рады. Милт зачислен на юридический факультет и завтра едет с отцом в автосалон: выбирать свой первый взрослый автомобиль. Уилл неделю как вернулся из Афганистана, у него растоптанные берцы, у него волосы вихром торчат на макушке — не удержишься, чтоб не дёрнуть, намотав короткую прядь на палец, — у него сотни историй «про войну», и ни одной грустной среди них нет, у него в глазах смерть, смерть, смерть. По углам обжимаются влюблённые парочки, на диване с клетчатой обивкой, протёртой до пружин, кто-то яростно рубится в приставку, на кухне из-за дыма не видно лиц — но зачем вообще их видеть. Косяк, как и бутылку, передают по кругу почти на ощупь. Уилл выпроваживает Милта из квартиры с напутствием «Милли, захвати ещё апельсинового» Милт привычно огрызается на глупое девчачье прозвище: «Да пошёл ты!», сбегает по лестнице, считая ступеньки. Впереди целая жизнь, и у Милта есть любимая девчонка, почти свободная квартира и старший брат, который поймёт его, даже если Милт проткнёт уши в семи местах и во всеуслышание объявит, что влюблён в солистку Tokio Hotel.***
Уильяму двадцать семь, и он возвращается домой. На борту вертушки впервые стоит относительная тишина: капитан, приведя с боевого задания весь свой отряд живым и похоронив большую его часть на родной базе, больше не травит свои бесконечные байки, неизменно заставляющие слушателей утирать слёзы от смеха. Штабные пентагонские крысы всё выпытывали подробное описание вражеского вертолёта, который оказался вовсе не вертолётом — но, несомненно, вражеским, — задавали наводящие вопросы, уточняли: точно ли он видел то, что видел? Именно так и не иначе? Уильям не хочет знать, что он видел. Он не хочет знать, что это за херня, на что она похожа и какое правительство отдало ей приказ. Он хочет, чтобы она была уничтожена. Желательно, вместе с правительством. Эппс, держась за стропы, пододвигается поближе, обращается к нему, перекрикивая грохот винта: — Капитан, ну ты-то хоть не молчи! А то и впрямь как на похороны летим! Подавив мгновенный порыв дать в челюсть своему лучшему второму номеру, Уильям переводит глаза с Эппса на остатки своего отряда. Парни, подавленные, невыспавшиеся, наспех замотанные бинтами, под его взглядом поднимают головы. Кто-то даже пытается ободряюще улыбнуться. Ах, чёрт. Уилл картинно откашливается, надевает, натягивает на себя ухмылку, ослабляет ремень шлема. — Ну, слушайте…***
Уильяму двадцать семь… двадцать восемь, а он никак не может напиться. Виски уходит будто в чёрную дыру; такая же пульсирует у него на месте сердца. Уличный бой — всегда поганая тема, в особенности — если никто в должной степени не озаботился эвакуацией гражданских. Видит бог, Уилл старался увести десептикона подальше от зданий, но что он мог сделать, хоть бы даже и со всем своим отрядом? Сколько человек было в том офисном здании на Саут-Дамен? Сколько человек было в школе в соседнем квартале? К этому невозможно привыкнуть, он за полгода так и не смог. Кнопку выключения на телефоне, вибрирующем в кармане, он нажимает на ощупь. Поздравления с днём рождения — явно не то, что ему сейчас нужно. Всё, что ему нужно — ещё бутылка. На следующий день он перезванивает Милту. Где-то там, далеко, существует нормальная жизнь, и голос брата в трубке будто связывает Уилла с ней. Посреди разговора ни о чём, после поздравлений и разговоров о погоде, Милт спрашивает, перебивая самого себя: — Билли, ты в порядке? И ещё: — Я знаю, что ты у меня самый крутой, но скажи мне, что ты в порядке, потому что я до чёртиков за тебя боюсь. Как в детстве, когда братишка ещё не обзавёлся болезненной гордостью и не отрастил себе социальную дистанцию в пару километров длиной. Милта не волнует разрушающийся мир и фантастическое будущее, которое неожиданно стало таким близким, что уже наступило на горло, Милта не волнуют природные катаклизмы и техногенные катастрофы. Милта волнует, в порядке ли его старший брат. — Да, всё в норме. — отвечает Уилл. Даже улыбается почти искренне.***
Милту тридцать, и жизнь немного сложнее, чем казалась в восемнадцать. Легко дружить с братом, когда прыжок ему на шею с разбегу решает все ваши разногласия. Милту тридцать, и он тоже «не оправдал ожиданий семьи, разбив материнское сердце», хотя и стал уважаемым человеком при запонках, галстуке и лакированной причёске, которая никогда не укладывается так, как нужно. Милту тридцать, и он сбегает от самого себя в захолустный город на окраине цивилизации — боги, у них там хотя бы телевидение есть? — потому что есть вещи, о которых не рассказываешь никому, даже самому лучшему старшему брату. Билли вырос и имеет дело с такими штуками, о которых не знает даже ФБР. По всему миру происходит что-то по-настоящему важное, а Милт сажает в тюрьму пацанов, попавшихся с партией наркоты. Всякая работа по-своему значима. Они встречаются в одной из оперативных квартир Федерального Бюро, потому что Милт закончил дела в Карсоне раньше, чем намеревался, а Билли наконец выторговал у начальства даже не свой заслуженный отгул: на пару часов вырвался, прямо с очередного секретного задания, к которому у ФБР в лице Милтона, разумеется, нет доступа. Инопланетяне, чёртовы инопланетяне. Уилл вваливается в дверь, и вместе с ним приходит душная гарь с кислым железным привкусом. Милт, в своём выглаженном костюме, сразу чувствует себя на автомобильной свалке. Церемонно пожав руку брату — как будто видит его впервые, — он украдкой смотрит на ладонь: не осталось ли на ней разводов машинного масла. Или крови. Уилл, безошибочно ориентируясь в огромной незнакомой квартире, проходит на кухню и набирает воды из-под крана; Милт прислоняется плечом к дверному косяку, смотрит, как он пьёт, быстро и жадно, не упуская ни капли воды. Кадык перекатывается по плохо выбритому горлу. Загорелые до черноты пальцы оставляют отпечатки на запотевшем стакане. Уилл набирает ещё воды. Милт думает о больших чёрных птицах, измазавших крылья в нефти, захлёбывающихся в ядовитой жиже. Раньше их разговоры были дурацкими и несерьёзными; теперь их разговоры больше напоминают военный совет. Уилл заваривает дрянной растворимый кофе на двоих, ставит тонкие чашечки на стеклянный столик, залезает на диван с ногами. — Извини, Милли, жутко устал. За неделю — двое раненых парней, а десептикон опять ушёл, гад. Играется он с нами… Так что там у тебя, говоришь, творится? Уилл отключается ровно через четыре минуты после того, как Милт начинает рассказ о маленьких городках и кукурузных полях. Сползает по спинке дивана, складываясь в позу, в принципе непригодную для сна, роняет голову на грудь и засыпает мгновенно, просто выключаясь из реальности. Милт смотрит с жалостью, потирает машинально не так давно зажившее огнестрельное ранение. «Билли, я больше не знаю, куда идти. Билли, ты же всегда знал лучше и выходил победителем. Билли, пока я носил костюмчики и играл в гольф с президентом, ты спасал мир. Билли, мне кажется, я не этого хотел. Я не знаю, чего я хотел, но точно не этого!» — хочет сказать Милт. Не говорит. Уилл коротко всхрапывает во сне. Когда-нибудь про работу Уилла обязательно снимут фильм — возможно, и не один — и наделают сувениров по мотивам. Брата будет играть красавчик без единого шрама, зато с любовным интересом. Но это потом. Сейчас Уилл спит, сложившись вдвое на тесном неудобном диванчике оперативной квартиры и обняв себя за плечи. Милт аккуратно перекладывает его голову себе на колени. Билли заслуживает полчаса спокойного сна.***
Уильяму тридцать три, когда он получает в грудь осколок металла, предназначавшийся Сэму Уитвики. Бронежилет не спасает, когда в тебя прилетает коготь из металла внеземного происхождения — но у Сэма нет вовсе никакого бронежилета, и Уилл бросается ему наперерез в отчаянном прыжке. И успевает. Кровавое пятно расплывается по разгрузке — странно, а ведь он уже почти поверил в свою неуязвимость, за годы бок о бок с трансформерами не получив ни одного серьёзного ранения. Сэм, одной рукой зажимая рану, второй отчаянно размахивая в попытках привлечь из ниоткуда врача, кричит ему прямо в лицо: — Ты же будешь жить? Будешь?! — Конечно, буду, куда денусь, — Уилл сплевывает вбок кровью из рассечённой губы — зубами зацепил, когда прилетело. — Вот как только ты с меня слезешь, так и буду. Ты мне лёгкие передавил, дышать невозможно. Вызови ребят моих? Рация на поясе.***
Милту тридцать один, он складирует в ящике рабочего стола разбитые телефоны и каждый понедельник собирается пойти к психологу. Доктор, я слишком привязан к своему старшему брату. Я не выживу, если он умрёт. — Уилл, перезвони. Есть новости. — Уилл, ты в порядке? Перезвони, будь добр. — Уильям, чёртов ты ублюдок, перезвони мне как сможешь. Иначе, клянусь богами, я и без ордера разнесу вашу базу по кирпичику и пожалуюсь министру: «мой брат пятый день не берёт трубку, и я надеюсь, что он просто ушёл в запой, а не похоронен с почестями на ближайшем кладбище!» Звонок застаёт его врасплох у кофейного автомата. Сдав оба стакана Рассу — не перепутай, мой с сахаром — Милт почти выбегает на улицу, плечом прижимая трубку к уху и одновременно пытаясь прикурить. Руки отчего-то подрагивают. — Всё хорошо, братишка, все живы! — рапортует Уилл, и Милт выдыхает, перехватывая телефон поудобнее. — Милли, не паникуй. Извини, я в госпитале валяюсь: фигня, осколком задело. Будешь в наших краях — навести меня?***
Уильяму тридцать четыре, и его родная планета только что лишилась тех единственных, кто мог бы её защитить. Спасибо штабным крысам из правительства, следующее нападение десептиконов они могут отражать сами. Собственными макбуками, если пожелают. Он провожает взглядом корабль, оставляющий за собой ослепительно белый след, переводит взгляд на Уитвики, стоящего у ограждения с таким видом, будто он только что потерял всю свою семью. Ах, чёрт, да. Бамблби, его обожаемый Бамблби. Уилл гадает: подойти? Не подойти? Стрелять он умеет лучше, чем утешать подростков, страдающих после расставания с любовью всей жизни. Сэм Уитвики, уже обзаведшийся щетиной, работой и новой подружкой, вдвое смазливее предыдущей, давно перестал быть подростком — но Уильям навсегда запомнил его таким, каким впервые встретил на базе у дамбы Гувера: нервным мальчишкой, орущим на сотрудников «Сектора 7». …Чёрт с ним, уж для одного-то мальчишки у него найдутся слова утешения. За пару шагов до Сэма он поднимает руку — то ли в приветственном жесте, то ли собираясь по волосам сочувственно потрепать. Уитвики оборачивается, заглядывает в глаза с тенью надежды. Высоко в небе корабль распадается на сверкающие обломки. Из рук Сэма падает бутылка воды. Падает. Падает. Падает.***
Уильяму тридцать четыре. Ему всё ещё тридцать четыре, и у него немного шансов дожить до тридцати пяти, потому что разрушенный, почти стёртый с лица земли Чикаго больше некому спасать. Никто не придёт. Никто не придёт в Чикаго, в Вашингтон, в Нью-Йорк, в любой город Земли, сколько их осталось на карте. Внутренний голос почему-то говорит с интонациями младшего брата. Милт, взъерошенный восемнадцатилетний Милт, разрывающийся между родителями и братом, сидит на продавленном диване с дурацкой клетчатой обивкой, в одной руке четвёртая за вечер банка пива, в другой — мятый кусок пиццы. — Билли, ну правда, ты веришь в инопланетян? Согласись, быть одинокими во вселенной — пиздец как скучно.***
Милту тридцать два. Милту тридцать два, и он смотрит на то, как мир рушится, разваливается на части прямо на экране его смартфона. Хвала техническому прогрессу: горсть микросхем, пятидюймовый экран — и вот ты уже не пропустишь ни одно мало-мальски важное событие. Нечасто в прямом эфире демонстрируют показательную казнь дорогого тебе человека. Акт устрашения? Послание для всех, кто ещё мог бы сопротивляться? Высокоразвитая цивилизация и ее методы. Кибертрону нужны рабы. Кибертрону не нужны умело организованные диверсионные группы — а Билли мог бы быть угрожающе хорош в этом деле. Элементарный расчёт. Простая логика. Милт хочет закрыть глаза. Милт хочет рычать, расшвыривать мебель и бить посуду. Милт хочет забиться в угол, как в детстве, чтобы взрослый и умный старший брат пришёл, сел рядом и сказал: «Ну чего ты?» Но больше никто не придёт. Расс подходит со спины, обнимает, крепко обхватывает обеими руками, будто стремится удержать на месте. Если он сейчас скажет что-нибудь в духе «я тебя понимаю» — Милт сломает ему нос. Расс молчит. В зеркале напротив Милт видит их обоих: себя, бледного до синевы, с желваками на скулах, и Эгнью, глядящего поверх плеча страшными запавшими глазами. — Мне надо в Чикаго. — говорит Милт, стиснув зубы до крошева. — Никуда тебе не надо. Уже никому и никуда не надо. — отвечает Расс из-за спины, мгновенно, очень ровным, неживым голосом. Милт смотрит на побелевшие пальцы, судорожно сцепленные на его, Милта, животе, затем отстраняется, медленно разворачивается, не глядя, плавным движением отцепляет от себя Расса, аккуратно, будто обезвреживает взрывное устройство. В голове, в один такт с пульсом, отбивает удары огромный колокол. Он выходит во двор. Над головой, в земной атмосфере, мерцает чужая планета. Будущее уже наступило. Будущее, которого все ждали. Милт достаёт из кобуры «глок», снимает с предохранителя. Взводит курок.