ретенция

       Таблетки, выписанные доктором Лори, по форме напоминают морские звезды: апельсиновые с изумрудными заостренными краями, двухсантиметровые по размеру, не проходящие в пищевод категорически. Прижимаюсь лбом к стене, умоляю самого себя проглотить, пью воду большими частыми глотками из пластиковой бутылки и вижу, что она против — бьет сначала ладонью по руке, потом кулаком в челюсть, в плечо, выбивая сустав, и в заключении — в солнечное сплетение. Таблетка вылетает изо рта, словно маленькая космическая ракета, окропленная водой и слюной вместо отражателя пламени, падаю на колени, потираю горящее болью плечо, слепо вожу ладонью по полу, чтобы наткнуться кончиками пальцев на заостренные края спасительной морской звезды. Она ударяет по скуле, заставляя жалобно взвыть, отвешивает пощечину, хватает за загривок, вжимая лбом в пол — частички пыли летят в носовые перегородки, за спиной слышу воодушевленный вопль пациентов, всегда-жаждущих драки.        — Господи, Митчелл! — доктор Лори опускается на колени передо мной, направляет руку к таблетке и расстроенно качает головой. — Как же так, Митчелл?!        Басовитый голос доктора Лори разносится по комнате отдыха, отскакивает от стен и возвращается, сильно ударяя по барабанным перепонкам. Пациенты смолкают: первые, утирая слюни, переставляют резиновых уточек по поверхности стола, словно играют в шахматы, вторые бьются головами в решетки на окнах, третьи собирают восстание, чтобы свергнуть диктаторов в белых халатах, четвертые истерично хохочут, смотря в выключенный экран телевизора, пятые бьют пальцами по расстроенному пианино, а шестые, засунув руку в штаны на завязках, безвольно водят ладонью по неработающему из-за таблеток члену со слепой надеждой, что вдруг… когда-нибудь.        — Тебе же помогали таблетки, — причитает доктор Лори, вглядываясь в движение кадыка, — еще неделю назад ты шел на поправку!        Неразборчиво мычу, стараясь проглотить лекарство — во рту привкус мела, земли и металла. На поправку в клинике «Дельта» идут все, только не выходит никто. Слепые надежды, обещания, мечты… Мне стало лучше лишь однажды — она не прикасалась ко мне целые сутки. Сутки счастья и спокойствия. Можно было спать, есть, принимать душ, переставлять резиновых уточек на столе, не боясь никаких последствий. Но действие быстротечно, эфемерно — она вернулась утром, придавила за шею к постели и душила, надавливая пальцами на сонную артерию. Было больно, страшно, невыносимо. Она всегда была странной, с самого детства, делала то, что вздумается — шалости, выходки, неподобающие жесты… но страшное началось в подростковом возрасте — она воровала, ввязывалась в драки, хватала мимо проходящих девушек за задницы, руки, груди. Сколько я получил пощечин, полицейский приводов, оскорблений — не сосчитать!        На нее больше не действуют лекарства, групповые терапии и сеансы с доктором Лори. Ей скучно жить взаперти, в белых стенах, среди изгоев общества. Она говорит со мной, ободряюще сжимая локоть, шепчет, переплетая пальцы, кричит ударами и пощечинами и нестерпимо хочет большего. Я не успеваю перехватить, помешать — она, будто змея, бросается на доктора Лори, капканом стискивает пальцы вокруг шеи, поднимает над полом, вжимая затылком в стену, и душит.        — Митчелл! — истерично хрипит доктор Лори. — Помоги, Митчелл, сделай что-нибудь!        Отрицательно качаю головой — она сильнее меня, всегда была сильнее, проворнее, быстрее. Ей невозможно противостоять, невозможно победить, разве что… отрезать? Нет, она делает меня особенным, избранным — истинным посланником болезни доктора Стрейнджлава. Мы одно целое. Мы хотим одного и того же. Мы знаем, что не понесем наказание. Пациенты вскакивают со своих мест, прыгают на диванах и полу, подобно бешеным обезьянам, смотрят на синеющее лицо доктора Лори, на лопнувшие капилляры в глазах, на жалкие попытки отбиться ногами и руками, на угасание жизни.        — Расслабьтесь, доктор Лори, вы идете на поправку.