Ты знаешь, Робби?

​      Привет, Роббе. Иногда мне кажется, что я забываю, как ты выглядишь. Просыпаюсь ночью, а в голове лишь мысль: какого цвета его глаза? Волосы? Почему они в моих руках прямые, а не вьются, словно Шельда в плохие дни. Мое сердце разрывается. Моя душа или совсем другое «имя» для сущности моей жизни выходит с каждым вздохом, когда я не помню, была ли родинка у тебя за ухом. А потом это происходит. Сказать честно, Роббе, это происходит всегда. Иногда так быстро, что мое тело прошибает молния, иногда тянется, как патока, склеивает мои мысли воедино и не дает им оформится. В эту секунду мне так хорошо, что становится больно. И на меня, как и в нашу первую встречу, смотрят твои, именно твои глаза.       ​Я не удивлен, что ты родился в Бельгии. Это ясно, как белый день, стоит лишь взглянуть в твои глаза. Они самого прекрасного в мире оттенка шоколада. Невозможно. Это просто невозможно! В мгновение до встречи с ними я бы разбил кулаки о губы, что сказали про человека с таким цветом глаз, как у тебя. Но черт. Ты существуешь. И мне пришлось бы разбить собственные губы. Лишь бы эти паршивые губы больше не смели усомниться в твоем существовании. ​       А лучше голову. Знаешь, я какой-то не я. Секунда и все замирает. Люди становятся словно картинки в детстве. Я таких рисовал, Роббе. Они карикатурны, у кого-то не хватает ног. Потому что в детстве я думал, что скучно быть как все. Но сейчас я вырос. Ничего не может быть лучше человека с двумя ногами. А потом они превращались в птиц. И я вместе с ними. Иногда мне кажется, я лечу в этой стае. Но стоило мне отвернуться, проявить хоть каплю слабости, меня бросали вниз. Так почему я не разбился еще? Почему моя больная голова не разлетелась мозгами по дорогим улицам Антверпена?       Я знаю.       Я всегда падал. Но не на асфальт, а в твои мягкие волосы. Я же уже говорил, что они словно Шельда? Наверное, тысячи раз. И этого всегда будет мало, Роббе. Всего, что касается тебя, будет мало. Для меня. И это падение, нельзя назвать падением. Где боль? Где разочарование? Стыд? Разве можно почувствовать боль, падая в твои локоны? Я сумасшедший! Но практически у всего есть предел, Роббе. Практически. Только не у моей любви к тебе. Я бы стал бессмертным, чтобы дождаться синонима к этому чувству. Но, черт возьми, это невозможно. Как же мне хочется к тебе прикоснуться...       Не отпускать.       Иногда я думаю, с каким алкоголем ты ассоциируешься... Знаешь, тут для меня один ответ. Вино. Красное. Настолько наполненное цветом, что кровь кажется блеклой на его фоне. По правде, все кажется блеклым на твоем фоне. Мне нельзя пить. Я помню, Роббе. Но как же оставаться трезвым, когда ты смотришь на меня? Это не остановить. Это рвет меня на части. Твоя любовь в эту секунду кажется мне чем-то запретным. И нет. Не моей головой, тобой. Ведь я не хочу, чтобы ты плакал. А думаешь, я не вижу? Ты серьезно думаешь, что настолько глуп?       Я причинил людям намного больше боли, чем ты думаешь. Ты мой ангел. Ты слишком хорошего обо мне мнения. Но я-то вижу. Эти сухие дорожки слез. И ты можешь тереть ладонями лицо, улыбаться, но они словно клеймо въедаются в тебя. Тебе больно. И пусть ты врешь. Я говорил тебе? Я решил! У тебя нет родинки за ухом. Дайте мне лист. Дайте! Я нарисую карту. Я могу с точностью до миллиметра показать тебя. С дорогой в твое сердце. Но знаешь что? Пошли они к черту! Я сожгу её. И никто не сможет найти твое сердце. Оно у меня. Я жадный, Роббе. До всего, что касается тебя, я жадный. Ни кусочка, ни волоска... Я говорил тебе насколько мягкие твои волосы? Наверное, нет.       И даже во время, когда меня накрывает, я не знаю что это, Роббе. Это чувство не передать словами. У него тоже нет синонима. Слава твоим глазам, тебя я люблю больше, чем ненавижу свою жизнь! Я лежу под «этим» и вижу их. А еще я вижу твою улыбку среди темноты. Она не холодная. Она никакая. И что хуже всего она становится частью меня. Одна мысль, одно слово заедают, как сломанный граммофон, и без исключения превращаются в противный писк. Но я знаю, как поменять пластинку. Управление вызывает майора Сандера. Но вы дураки! Вы не туда смотрите. Не надо в космос! Посмотрите на дно Шельды. Я там. Меня туда скинули птицы. Потому что я белая ворона. Я сам покрасил эти волосы.       Я уверен, Роббе. Я уверен в тебе. Ты знаешь, что под этими выкрашенными волосами есть корни, которые цветом так похожи на твои. Но только похожи! Ничто не сравнится с ними. Я говорил. Точно. Ты знаешь это. Ты знаешь, кто я такой на самом деле. Ты отталкивал меня, Роббе. Это было больно. Но эти шрамы заросли цветами, намертво переплетясь корнями. Того же цвета, что и мои. Твоей любовь, Роббе. И это самое прекрасное. Ты мой яд, ты мое лекарство. Что мне нужно сделать для тебя? Скажи. Я убью за тебя. Того парня, который смотрит на тебя дольше трех секунд. Друзей, которые задерживают руку на плече. Я убью их всех. Только скажи. Я убью их всех. Я убью и себя, Роббе. Только слово. Что я могу сделать для тебя, Роббе? Все. Ты знаешь.       Скажи... Сколько мы вместе? День? Вечность? Что такое вечность, когда я думаю о тебе? Сам знаешь. Я говорил. Сколько раз зима сменила лето? Сколько раз было хорошее время? Сколько веков ты терпел боль, Роббе? Сколько секунд счастья ты испытал? Скажи мне. Правду. Я считал. Под этой толщей воды я считал. Какое это письмо, Роббе? Первое? Я вообще пишу это письмо? Или оно снова мыслями проносится у меня в голове. На каком языке? Я не знаю. Я уверен лишь в тебе, мой дорогой Роббе. По-моему я слышу, как ты возвращаешься домой. Опять уронил ключи. Я подниму. Брось их. Вот только разгоню толщу. Ради тебя, мой милый. Я встану и улыбнусь ради тебя. Я больше не могу быть под водой из твоих слез. Еще немного и кончик носа скроется, и тогда я умру. Тогда я потеряю тебя. Как же сильно я тебя люблю. Останется ли это чувство? После твоей смерти?       Нет.       Но       Я уверен, после моей – да...