Ненавидь меня. Люби меня

      Я ненавижу её. Её непонятные белые волосы, висящие паутиной, и ядовито-ореховые глаза: в этих глазах я вечно вижу неуместное ехидство. И куда более неуместную страсть.       Я привык говорить, что презираю магический шлак и поганых ведьм, с болезненным рвением пихающих в политику свои длиннющие носы; что презираю паскудных магичек, готовых сожрать налипшую грязь с королевских подошв и подставиться раком под нужды жалких царьков.       И своему слову я верен: Финдабаир и подобные ей заслужили самые гнусные пытки — и, поверьте мне, для неё я бы стал отменным палачом; в моих умелых руках она бы орала так громко, что содрала бы в кровь свою паршивую глотку надсадным криком.       Но Финдабаир — на Юге, она далеко. А эта, закусывающая губу, — здесь. Передо мной, в своём лёгком развратном платье — и я уверен: она разоделась специально для меня, хотя об этом и никогда не скажет.       Она нарочно крутится передо мной и будто ненароком тянется к самым верхним полкам с гнусными зельями, чтобы я не удержался и заглянул под её короткую юбку. Чтобы я оценил её шёлковые ноги и новое белье, кружевом сползающее вниз к каким-то глупым полоскам, поддерживающим вычурные чулки.       Она надевает их специально, зная, что меня это заводит. Зная, что я попросту вновь разорву их в клочья, — а она в очередной раз просто прикупит новые.       Она делает вид, что ей жарко. Томно вздыхает, откидывая назад меловые волосы, показывая мне свою фарфоровую шею, на которой уже заросли чернильные автографы моих губ.       Она ведёт себя как второсортная шлюха — но получается у неё это так грациозно, что я почти готов поверить, будто передо мной — особа голубых кровей, неопытная и непорочная. Ни разу не видевшая и шугающаяся члена.       Я ненавижу её. Я хотел бы её прикончить, грубо вцепившись в эту чёртову шею. Но ещё сильнее я бы хотел её трахнуть. Жёстко, быстро, страстно — без мерзких ласк и лёгких поцелуев в губы.       Я до боли сжимаю зубы и смотрю на неё исподлобья: она опирается на подоконник руками, стоя к окну спиной, и невзначай выставляет вперёд свою налитую грудь, туго перекрещивая ноги и продолжая дразнить меня своей грязной ухмылкой, — и я просто срываюсь с места.       Я вжимаю её в жалкую деревяшку, кусаю в шею и грубо хватаю за бёдра и задницу, впиваясь пальцами и сдавливая это податливое мясо, — так, что она шипит от боли — но мне наплевать, она сама напросилась.       Я знаю: ей нравится — она призывно двигает тазом, — и я рву её ублюдское платье. Рву это идиотское кружевное бельё, попутно опуская собственные штаны чуть ниже, доставая ноющий член, — и сразу же резко вхожу.       Она пронзительно вскрикивает — ей все-таки больно; но я не намерен с ней няньчиться и ждать, пока она привыкнет ко мне, — и я тут же поднимаю её, вдавливаю её колено в подоконник, держу за шею и ускоряюсь.       Внутри она обжигающая и до одури мокрая. Я чувствую: я весь перепачкан в её гнусной слизи. Меня это заводит и злит одновременно — и я вновь насаживаю это драное тело — одним движением и на всю длину.       Она громко, страстно и жадно стонет, откидывая назад голову и закатывая дьявольские глаза. А я не сбавляю темп — лишь продолжаю его наращивать до тех пор, пока звонкие шлепки не сливаются в один жаркий гул, стоящий в ушах.       Она кричит ещё громче, тискает свою грудь и сжимает меня сильнее. И я чувствую, как начинают сокращаться её мышцы — я тоже держусь на последнем дыхании; напряжение достигает пика — я делаю последние толчки и кончаю в неё с лёгким рыком.       Я не задерживаюсь. Сразу же вытаскиваю член, натягиваю штаны и отправляюсь на выход, к отряду, не смотря на неё.       Надеюсь, эта сука не успела кончить — она этого не заслуживает. Потому что я так сильно её ненавижу.