Сломанная кукла

      Когда Глорфиндел впервые видит ее — навзрыд рыдающего младенца на руках у изможденной матери, — то лишь рассеянно треплет малютку по смоляным волосам и, чуть приподняв уголки губ, проходит мимо, тут же забывая о мимолетной встрече.       Второй раз они встречаются спустя года три-четыре, он не знает точно: для него года пролетели секундой, и, к тому же, дети смертных всегда растут слишком быстро. Даже чересчур быстро, на его вкус.       Тогда эльф вновь невольно улыбается, со странной смесью отстраненности и удивления наблюдая за горсткой детей, копошащихся в глине и лепечущих что-то им одним ведомое.       Когда темноволосая девчушка сплошь перемазанная в грязи, поднимает голову и не по-детски пристально смотрит на него блеклыми зелеными глазами, в Глорфинделе на краткий миг вспыхивает искорка узнавания — эльфийская память никогда не даст забыть ни единой мелочи, — но тут же потухает под гнетом скуки и окончательно теряется средь лавины других мыслей - более важных ему в то мгновение.       Девочка опускает глаза, возвращаясь к своим диковатым забавам и таким же чудны́м товарищам и в следующую секунду эльф уже и не помнит о ней, с опаской пробираясь дальше по узким и пропахшим гнилью и рыбой улочкам городка.       Третья их встреча случается спустя два года, — по крайней мере Глорфинделу кажется, что прошло именно столько, да и сама девочка не больно изменилась с момента их последнего свидания.       Каким-то чудом они сталкиваются на одном из оживленных рынков Харондора - малышка быстро моргает, словно не понимая до конца, что происходит, а после, воскликнув что-то непонятное, не мигая смотрит на эльфа, снизу вверх, и отчего-то даже ему с почти тысячелетней военной выучкой становится не по себе.       — У вас что-то случилось маленькая леди? — осторожно спрашивает он, не зная правильно ли выговорил отдельные слова - вестрон всегда вызывал у него лишь приступы головной боли, слишком уж грубым, глухим и резким был язык смертных.       — А я вас помню, — излишне уверенно кивает головой девочка, требовательно глядя на него.       — О. — Глорфиндел замирает, не понимая, что должен на это ответить. — Вот как.       — Да, так, — она продолжает смотреть на него со странным выражением лица, истолковать кое эльф, как ни старался, не смог.       Пару минут они молчат, и наконец эльф, не сумев побороть чувство нарастающей неловкости, решается заговорить:       — А что дальше?       — М-м-м-м, — задумчиво выдает девочка, засовывая большой палец в рот. — Я хотела вам кое-что сказать... Но вот только никак не вспомнить, что именно.       — Жаль, — качает он головой. — Ну что ж, тогда предлагаю отложить ваш вопрос до следующей нашей встречи.       — А вы обещаете, что она будет? — девочка серьезно смотрит на него, запрокидывая голову.       — Обещаю.       — Правда-правда?       — Правда-правда, — с покорным вздохом соглашается эльф.       В следующий раз они сталкиваются на одной из пустых улиц Осгилиата спустя год, когда Глорфиндел уже направлялся к городским воротам - до полудня завтрашнего дня ему нужно было быть в Минас Моргул.       Глаза девочки восторженно вспыхивают и она несется к эльфу, выдернув ладошку из руки хмурого седого человека, который отчего-то даже не обратил на это внимания, видимо, уже привыкнув к проделкам своей юной спутницы.       — Я вспомнила! — радостно кричит она, вплотную подбежав к Глорфинделу. Тот лишь обреченно вздыхает, считает до десяти и, с трудом выдавив из себя улыбку, спрашивает:       — И что же?       — Я хотела сказать... — девочка морщит лоб и прижимает к губам палец, — Я хотела сказать, что ты - странный.       Она серьезно кивает и поднимает глаза, с интересом наблюдая за реакцией мужчины.       — Почему же? Разве я не такой, как ты? — Глорфиндел и сам не замечает, как переходит со своего обычного уважительно-равнодушного «вы», на фамильярное «ты».       Это, не менее странное чем он сам, смертное дитя очаровывает его. Бывший лорд Гондолина давно уже не имел дел с людьми и почти забыл о том, как они порой умели удивлять. И этот ребенок определенно развлекал его, разбавляя проведенные в скуки долгие столетия ярким проблеском забавы.       — У тебя странные глаза. Слишком старые. И, кажется, я немного боюсь тебя, — задорно улыбается девочка смотря на него снизу вверх все такими же типично блеклыми зелеными глазами и Глорфинделу на мгновение чудится, что в них проскальзывает серебряная искорка, что он так часто видел в усталых глазах своих собратьев.       Невольно он изгибает губы в неловкой улыбке, принимая правила незамысловатой игры.       — Самую капельку? — вопрошает эльф, наклоняя голову набок.       — Самую капельку, — не мешкая, соглашается она.       — Могу я узнать, почему вам милая леди так показалось?       Она важно глядит на него, прикусив губу и вдруг говорит:       — У тебя старые глаза. Очень старые. Я видела такие у дедушки прежде чем он...ушел.       — Ушел? — Глорфиндел вопросительно приподнимает брови.       — Мама сказала, что он слишком устал и теперь ушел от нас туда, где сможет отдохнуть.       — Ясно, — кивает он, думая, что понял наконец, в чем дело, но следующий вопрос вновь ставит его в тупик:       — А ты тоже уйдешь отдыхать? — серьезно вопрошает она, внимательно вглядываясь в каждую черточку лица эльфа.       — Нет. — Сухо отзывается Глорфиндел поражаясь тому, как хрипло прозвучал его голос. — Нет, я не уйду. Один раз я уже сделал это, но сейчас не могу. Пока еще я нужен здесь, а значит не уйду.       — О. — Малышка качает головой и на миг эльфу кажется, что она и вправду понимает его. — А разве ты не можешь делать то, что хочешь сам, а не то, что от тебя ожидают? Так ведь правильнее.       — Да, наверное. Но я не могу. Не сейчас, не теперь. Может быть когда-нибудь позже.       — Значит ты - точь-в-точь как моя кукла, — отстраненно произносит девочка.       — Прости?       — Вот, посмотри, — она осторожно дает ему в руки старую, потрепанную куклу со сломанной ногой. — Это - кукла моей мамы, которую ей подарила ее мама, а она сама отдала ее сестре, а та - мне. Ее все очень-очень любили.       — Вот как.       — Да. А потом мой брат сломал ей ногу и она сразу стала никому не нужна. Поэтому-то сестра и отдала мне ее.       — Не понимаю.       — Эта кукла старая, намного старше меня. Ее любили, ей шили платья, наряжали, играли. Использовали. Но она старая и с каждым годом становится все старее, а значит и хрупче. Как только истрепалось ее платье и потерялись туфли, моя тетя отдала ее маме, а когда брат сломал ее ногу, она и вовсе стала никому не нужна и сестра хотела выбросить ее, но я успела тайком стащить себе. Теперь понятно?       — Кажется, да. Значит в твоих глазах, я - эта кукла?       — Ага. Ты тоже старый, очень старый и усталый. Ты тоже пообтрепался, но не снаружи, а внутри. Наверное, скоро случится что-то, что сломает тебя и ты тоже станешь никому не нужен. Это печально.       — Да, грустно. Надеюсь только, что перед тем как сломаться, я прослужу еще долго.       — Ты не понял, да? — девочка горько улыбается. — Не дай сломать себя. И не дай другим использовать тебя, а после сломав, выкинуть.       Глорфиндел прикрывает глаза, собираясь с мыслями, а когда открывает и хочет было сказать кое-что несомненно очень важное, от девочки уже и следа нет.       Он качает головой, будто сбрасывая с себя туманную дымку наваждения и вновь продолжает свой путь по направлению к городским воротам. И всё-таки, даже спустя много сотен лет люди не переставали его поражать. И, кажется, одно это стоило того, чтобы снова попытаться сблизиться. Как бы больно ни было после.       До момента четвертой встречи проходит восемь лет - это Глорфиндел помнит точно, слишком уж много произошло тогда. В этот раз они не говорили, эльф даже не уверен, увидела ли она его.       Девочку, — уже девушку, поправляет он себя — он украдкой замечает у берега горной реки. Она сидит там не одна - с незнакомым белокурым юношей, положив темноволосую голову ему на колени и позволяя вплетать в густые блестящие в свете заходящего солнца локоны полевые цветы.       Глорфиндел стоит в тени деревьев не решаясь выйти из уединения и нарушить чужое тихое счастье. Краем глаза он, не без удивления, замечает уже знакомую деревянную куклу, еще более старую и отчего-то печально тусклую, будто выцветшую в хватке изящных пальцев.       Пару минут он наблюдает за ними, по после уходит, не в силах продолжать смотреть. Слишком многое приходит в голову, слишком многие воспоминания оживают причиняя неимоверную боль.       Пятая, последняя их встреча, случается ровно шесть лет спустя.       Он вновь воровато наблюдает из тени за тем, как юная женщина в легком белом платье и с букетиком васильков в руках идет к алтарю, ведомая тем самым усталым мужчиной, встреченным им в Осгилиате всего-то четырнадцать лет назад; туда, где ее ждет незнакомый рыжеволосый парень.       Почему-то в груди странно колет, сердце пропускает один удар, а перед глазами появляется маленькая черноволосая девчушка с серьезными глазами и старой бабушкиной куклой зажатой в пальчиках, что кое-что да сумела изменить в нем.       Он быстро моргает, прогоняя прочь непрошенные слезы и уже хочет было уйти, скрыться в темной лесной чаще как вдруг видит на сочной зеленой траве одиноко лежащую деревянную куклу. Ту самую. В том же стареньком платьице, с клоком выдранных пшеничных волос и одной сломанной ногой.       Мгновение он словно заворожённый смотрит на нее, а после, решившись осторожно берет в руки и прячет за пазуху, туда, где она будет скрыта от чужих глаз.       Туда, где бьется его старое, усталое сердце.