Курс молодого отца

      Красная шапочка настойчиво предлагала ему свои пирожки. У Черного была сушка, так что лишние углеводы ни к чему. Черный убеждал ее, что он не волк и не бабушка, и в пирожках не нуждается. Шапка, задетая отказом, злилась и пихала Черного в грудь.       — Черный, да просыпайся ты! — с чего настойчивая засранка решила, что он спит? — Черный, началось!       Как на зло, именно в эту ночь он спал крепко и спокойно, хотя буквально вчера подрывался на каждый скрип, доводя Курильщика до белого каления. Пара секунд, чтобы прийти в себя и понять, что теребит его не красная малолетка, а вполне себе взрослый Курильщик. Вполне взрослый, чтобы забеременеть и, видимо, почти родить.       Черный подскочил и растерянно уставился на него. Курильщик держался за живот и явно чего-то ждал. Наконец, Черный спрыгнул с кровати и принялся метаться по комнате. Нужно собирать вещи, куда-то звонить… А что собирать? И куда звонить?       — Свет включи, — Курильщик едва не добавил едкое ругательство, раздражаясь от растерянности супруга. Но очередная схватка уберегла тому уши. — Сумка уже в коридоре. Иди заводи машину.       Курильщик уже подумывал вызывать скорую, но Черный таки взял себя в руки, щелкнул по выключателю и принялся спешно одеваться. Предутренняя свежесть взбодрила его и практически вернула холодный рассудок. Подогнав машину, он вернулся в дом и, не обращая внимания на скептический взгляд Курильщика, закинул объемистый баул на плечо, подхватил того на руки и понес к пассажирскому сиденью. Выезжая со двора, он вспомнил, что не упаковал инвалидную коляску, но возвращаться не стал — плохая примета.       До больницы домчались с ветерком. Черный наблюдал, как Курильщика увозят в закрытую зону. Тот был предельно сосредоточен и наглядно демонстрировал пример спартанской стойкости. Сам Черный таким спокойствием похвастаться, увы, не мог. Невозможность повлиять на что-то важное выводила. Ему вручили какие-то бумаги, и он на автомате царапал их плохо пишущей ручкой.       В приемном покое кучковались взвинченные мужчины.       «Тоже будущие отцы», — догадался Черный, подходя к автомату с кофе, хотя бодриться ему не было нужды — он и так мог ловить комаров на подлете.       — Что, первый раз? — участливо обратился к нему невысокий лысоватый мужчина в очках.       Черный кивнул.       — Не дрейф, приятель! — оживился мужчина и хлопнул его по спине. — Нормально все будет — у меня уже третий.       Черный опять кивнул, уже благодарно, — поддержка будущего многодетного отца пришлась весьма кстати. Мужчина не выглядел стоиком, и Черный решил, что если уж он дважды пережил процесс, то и Черный сможет. Хотя бы раз.       — Мой в прошлый раз меня подушкой избил — я не тот комбинезон на выписку принес, — делился высокий худой мужчина, на вид ровесник Черного.       — А я не в тот роддом приехал, да еще и машина заглохла. Пришлось на метро добираться, — рассказывал совсем молодой по виду парень.       — Какие цветы можно в палату? — интересовался третий, видимо, такой же неопытный, как и Черный.       На Черного пребывание в компании товарищей по несчастью подействовало успокаивающе. Не может же все быть так плохо, как рисовалось Черному. Миллионы людей становятся родителями и вроде бы не жалуются. Даже вторых детей заводят. Он решил непременно уточнить потом, какой комбинезон нужен Курильщику, проверить машину и купить не пахнущий букет.       К утру молодая темнокожая девушка повела его к стеклянной витрине. Конечно, витриной это не было, но Черный решил именно так, разглядывая ящички с закутанными в пеленки новорожденными. У Черного возникла тревожная мысль, что детей непременно перепутают — они же все на одно лицо. Пока не выцепил взглядом одного. С круглыми щечками и курносым носом. Смотрящего прямо на него глазами цвета мартовского неба. Замирая в предвкушении, он скосил глаза на табличку в ножках ребенка. У него застучало в висках — на бумажке отчетливо читалась его фамилия, а рядом пометка: «мальчик». Черный схватился за ограждающий поручень и крепко зажмурился, прежде чем снова прочесть надпись. Не ошибся ли?       Не ошибся. На всякий случай пробежался глазами по другим табличкам. Ни одной похожей фамилии.       — Признал, папаша? — медсестра подошла ближе и взглянула на него смеющимися глазами. Она часто брала смены в родильном отделении, именно для того, чтобы первой видеть замирающие лица новоиспеченных отцов.       Черный сглотнул, судорожно закивал, и, не выдержав, крепко сжал девушку в объятиях. Она к такому уже привыкла и не отнесла на свой счет.       Приезжать ему велели ближе к вечеру. Окрыленный Черный не стал спорить, хотя и хотелось прорваться в палату прямо сейчас. Но он был слишком рассудителен и счастлив.       Приехав домой, он прилег на так и не заправленную кровать, но сердце колотилось так, что о сне не могло быть и речи. Из головы все не шел образ новорожденного человека. Его новорожденного человека. Черный вставил в уши наушники, выкрутил на максимум громкость и принялся драить жилище. Новорожденным важна гигиена.       Его тяжелые шаги громко разносились по коридору, эхом отдаваясь в голове. На пороге нужно палаты он замер и несмело постучался.       — Открыто, — донесся до него бодрый голос.       Это была одиночная палата с окнами на небольшой пруд. Курильщик сидел в лучах заходящего солнца, склонившись над матерчатым кулем. Черный как во сне сделал шаг вперед и увидел детское лицо. То самое, что с утра не сводило с него глаз. Теперь оно смешно строило ему рожи. Просто умилительные рожи. У Черного ослабели ноги, и он плюхнулся на край кровати.       — Подбородок твой, — проворковал Курильщик, прислоняясь к его плечу. Черный смог только рассеянно кивнуть, чувствуя, как подступают слезы. Он сгреб Курильщика в охапку и поцеловал в висок. Курильщик счастливо рассмеялся.       Они одномоментно простили друг другу все обиды. Черный — все последние месяцы круглосуточной нервотрепки. Курильщик — все выкинутые в окно кисти и тюбики с краской (не начатые, между прочим!) Разве эта ерунда не стоит нынешнего счастья?       — Как назовем? — хрипло поинтересовался Черный, склоняясь щекой к разлохмаченной макушке.       — А ты как хочешь? — Курильщик ткнулся носом ему в ключицу.        Ребенок, будто поняв, что решается его судьба, затих.       — От меня у него фамилия, — Черный вспомнил трогательную табличку и едва не задохнулся от колыхания сердца. Они с Курильщиком не раз ругались и из-за имени, и из-за фамилии (боже, какая же это на самом деле ерунда). — Так что выбирай ты.       — Тогда… может Кристофер? Крис? — Курильщик, глядя на нос-пуговку, вспомнил любимую в сказку про Винни-Пуха. И именно в этот момент очень захотел сына как у Милна.       — Привет, Крис, — Черный готов был поклясться, что в этот момент сын скосил на него хитрый взгляд, который до этого получался только у Курильщика.       — Хочешь подержать? — спохватился Курильщик.       — Э… не знаю, — Черный до ужаса испугался уронить или еще как повредить крохотное существо.       — Брось, это не сложно, — Курильщик проворно всучил ему конверт, и Черный перестал чувствовать руки — задеревенели от напряжения. — Вот так, только головку поддерживай.       Он сам выложил руки Черного как надо. Крис заворочался и закряхтел, чем перепугал Черного до полусмерти, а потом широко зевнул, и Черный едва не умер от счастья.       У Криса был поразительный объем легких и очень сильные голосовые связки. В этом в первую же ночь дома наглядно убедились молодые родители. А может и парочка соседей. Еще у него было обостренное чувство справедливости — одинаково жалобно он плакал у обоих отцов, не выделяя себе любимчиков.       Примерно к концу первого месяца Крис начал улыбаться, оживляясь, когда кто-то из них подходит к колыбели, и был сразу прощен за все прошлые и будущие бессонные ночи.       Курильщика распирало от гордости, когда Крис, впервые переданный на руки Циммерману-старшему, завопил и потянул ручки обратно к нему.       — Ничего, — приободрил Черный растерявшегося деда. — Привыкнет. Мы ему тоже сначала не нравились.       Цвет глаз у Криса поменялся на чайный. И этими чайными глазами он мог часами следить за вертящейся над кроваткой каруселью. Курильщику казалось, что он выделяет карикатурно-желтую Луну в смешном колпачке. Он прикрыл ее рукой и по возмущенному агуканью понял, что не ошибся. Курильщику эта подвеска тоже нравилась больше других.       Крис уже практически не плакал, но протяжно гулил. Кроме тех случаев, когда решал подразнить родителей. Он начинал громко рыдать, пока Курильщик не брал его на руки. Замолкнув на пару минут, он находил взглядом Черного и заливался еще жалостнее, пока не оказывался на руках у него (Курильщик в это время переживал кризис под названием «я плохой отец»). Крис же, помолчав пару минут, начинал рваться обратно к Курильщику, заставляя уже Черного задумываться о качестве своего отцовства. И так по кругу.       Это занимало Криса на добрых полчаса, после которых он, как ни в чем не бывало, принимался слюнявить резиновую кошку — подарок Сфинкса. Первым его коварный замысел разгадал Курильщик и сразу наябедничал Черному.       — Признавайся, ты тоже так в детстве родителей доводил, — Черный опустился на подлокотник кресла, где Курильщик держал на руках притихшего Криса. Тот, наверное, понял, что его раскусили и пронзительно честными глазами смотрел на обоих отцов.       — И уже за это наказан, — хмыкнул Курильщик, поправляя воротничок на детской футболке. Крис схватился за его палец и принялся деловито ощупывать. Потом заинтересовался полосками на рубашке Черного и решил оторвать мешающую исследованиям пуговицу.       Крис уже вставал на ножки и радостно скакал, неуклюже приседая в коленях, когда Черный приходил с работы. Но никак не хотел говорить.       — Я читал, что это можно считать задержкой развития, — Курильщик хмуро наблюдал, как Черный берет сына на руки.       — Перестань, маленький еще — научится, — Черный наоборот считал Криса очень смышленым. Только смышленый ребенок может открыть отцовскую сумку и среди кипы бумаг найти самые нужные. Только смышленый ребенок изорвет их так мелко, что текст невозможно будет восстановить.       Крис уже выворачивался в сильных руках, планируя повторное покушение на отцовские документы. Но Черный наловчился удерживать его так, чтобы не причинять дискомфорта и не пускать к сумке одновременно. Крис обиженно сопел, но вскоре успокоился — решил отложить налет на более удачное время.       — У Лэри дочки в девять месяцев заговорили, — не успокаивался Курильщик. — А Крису почти десять.       — Е…и…       — Мы же читали — девочки всегда раньше заговаривают, — парировал Черный.       — Е…и!       — Не всегда. Да девочки и в семь могут говорить начать.       — Е! И! — Крис все сильнее возмущался, что его попытки привлечь внимание терпят катастрофу.       Черный и Курильщик замолчали и одновременно посмотрели на него.       — Ну, уже нет! — спохватился Курильщик. — Этот засранец не будет твоим первым словом! Ну-ка, скажи — папа! Па-па!       Крис затих, а потом покладисто согласился:       — Па…па…       И перекочевал на руки к расплывшемуся в счастливой улыбке Курильщику.       — Папа, — Крису нравилось, когда папа его целовал, поэтому он решил закрепить успех. — Папа! Папа!       — Эрик, он говорит! — Черный мигом оказался на корточках возле коляски. — Скажи еще!       Этот папа Крису нравился не меньше, поэтому он решил порадовать и его:       — Э… ик!       — А ты боялся, — Черный взлохматил легкие волоски на детском затылке. — Это самый лучший ребенок на свете!       — Просто у него самый лучший отец, — в уголках глаз Курильщика поблескивали слезы.       — Отцы, — поправил Черный, целуя блестящие глаза.       Курильщик обхватил свободной рукой его шею и приник к мягким, чуть шелушащимся губам. Крис внимательно наблюдал за ними и интуитивно притих, боясь помешать. У него был и свой интерес — чем дольше они не узнают, что игрушечная гусеница разломана им подчистую, тем лучше.