Что ты видишь впереди?

— Что ты видишь впереди? Эрик поворачивает голову вправо, чтобы в который раз посмотреть на профиль своего парня, увлеченного картиной звездного неба. Волосы у младшего сожженные от неудавшегося осветления и ломкие, но Чанхи готов поклясться, что на ощупь они мягче любого шелка. Из-за того, что серебряная тоника неправильно легла, пряди отливают фиолетовым цветом, отражая звезды ночного неба. По крайней мере, так думает старший, поэтому на секунду замирает, когда поворачивается в сторону своего любимого. — Впереди? Только что видел небо, сейчас — тебя. И неизвестно, что из этого больше манит своей красотой. — Чанхи, я серьезно, — вздыхает Эрик и встречается с глазами, полными обожания. Такими же, как и у него самого, наверное. — Что ты будешь делать дальше? — Поцелую тебя? — то ли спрашивает, то ли утверждает Чанхи, но это не так уж и важно, потому что ладонь Эрика упирается в грудь старшего, а брови его хмурятся, показывая всю серьезность разговора, который не может быть прерван или спрятан в очередном смешке или флирте. Ветер вовсе не нежно путает волосы парней, стоящих на крыше многоэтажки в час ночи. Эрик только закончил школу: ему бы думать о поступлении, будущих вечеринках, лекциях и семинарах, но, вопреки всему, в голове только одно. Только один, смотрящий вопросительным и встревоженным взглядом прямо в душу. Плачущую и просящую что-то сделать с ее возможностью вот-вот выйти наружу непрошеными слезами, которые не то что постыдные — просто ненужные. У Чанхи подписан контракт, о котором парень мечтал всю свою жизнь. Вот-вот он ворвется в топы как участник новой мужской группы, чьи песни наверняка будут звучать в наушниках людей, живущих во всех уголках света. И Эрик рад. Правда рад, что его любимый добился столь многого, вот только он прекрасно понимает, что станет одним из. Одним из запрещенных пунктов контракта, табуирующего отношения. Одним из возможных скандалов, если кто-то увидит, как молодой айдол идет с ним под ручку. Одним из лишних часов, которые Чанхи мог бы потратить на сон. Одним из непрочитанных сообщений в строке многочисленных уведомлений. Одни из прошлых дней, которые вспоминать Чхве будет наверняка, но не радостью, а с сожалением, что когда-то ввязался настолько, что вырывать пришлось с корнем и корчась от боли. Сигарета между пальцами Эрика упрямо отказывается зажигаться, и он психует, скидывая пачку с крыши и наблюдая, за тем, как она стремительно летит вниз. Хочется вместе с ней. Хочется, чтоб не увидеть никогда, что будет там дальше, ведь к черту мир без любви, а Чанхи быть с ним не сможет. Это не то что ясно — это горит неоновой вывеской в сознании и заставляет ненавидеть самого себя и судьбу еще сильнее. Зачем они встретились вообще? Чанхи накрывает ладонь младшего своей, и по обеим бежит мелкая дрожь, вызванная осознанием, горчащим на кончике языка и обжигающим легкие настолько, что кажется, будто они вот-вот загорятся под напором чувств, станут тлеющими угольками, жалобно треснут в последний раз, то ли сожалея, то ли усмехаясь над глупостью, и распадутся на части, прекращая и дыхание, и жизнь, обреченную на страдания. — Эрик... Голос у Чанхи уже совсем не радостный. Парень зовет любимого, но создается ощущение, что говорит в пустоту. Он так много трудился, столько усилий приложил для того, чтобы стать трейни, а затем и попасть в первоначальный состав новой группы под началом активно развивающегося музыкального агентства. Но почему-то сейчас сердце болит так, будто в него с каждой секундой молчания любимого втыкают небольшую иглу, пропитанную смертельным ядом. Однако и тот не приносит столько несчастья, сколько возникает при взгляде на Эрика, чьи глаза на мокром месте, а губы плотно сжаты — то ли для того, чтобы не сказать лишнего, то ли для того, чтобы сдержать эмоции, и без того ярко проявляющиеся на молодом лице. — Чанхи, ответишь на мой вопрос нормально? Младший с трудом выравнивает дыхание и глядит на Чанхи так, будто тот является единственной ниточкой, ведущей к счастью, и потерять его значит потерять всё лучшее заранее, даже не попробовав бороться. — Я стану айдолом, ты поступишь в универ, и мы... — после недолгого молчания тихо начинает Чанхи, однако закончить ему не дают. — Да не будет никакого «мы»! — Эрик срывается на крик и толкает старшего в грудь. — Ты прекрасно понимаешь, что в таких условиях не будет никакого «мы». Будешь только ты. А меня не будет. С тобой меня в таких условиях не будет. Под конец парень почти шепчет, однако эти слова настолько оглушают, будто их кричали в рупор. Настолько ранят, будто каждое из них высекли тонким лезвием на коже, а затем полили соленой водой из собственных глаз. Пальцы Эрика жадно сжимают плечи Чанхи, стараясь то ли удержать, то ли удержаться. Ладонь Чанхи далеко не теплая, но на фоне ветра и холода, текущего по венам от мысли, что можно всё потерять вот так вот резко и навсегда, кажется жгучей, подобной раскаленному железу, оставляющему след, стоит только коснуться нежной щеки младшего. Сейчас нет смысла искать виноватых и невинных. Они оба в западне. Оба попали туда не по собственной воле, а благодаря случаю или обстоятельству — благодаря судьбе, которая оказалась крайне жестокой, раз предрешила им столь печальный конец, в котором не читается и намека на возможное в дальнейшем соединение. Оба отчаянно не желают расставаться. Оба пылают изнутри чувствами, готовые сгореть друг для друга в огне и стать вечной памятью о самой сильной любви. О той любви, которую описывают в книжках: когда Чанхи целует нежно, до легкого трепета ресниц; когда Эрик подается навстречу и обхватывает любимое лицо ладонями, стараясь скрыть от всех, кроме себя; когда оба чувствуют жар, исходящий из сердец, несмотря на то, что на улице морозно; когда никто не боится заболеть, потому что Эрик уже болен Чанхи, а Чанхи — Эриком. Сердце норовит вот-вот выскочить из груди и убежать далеко и надолго — куда угодно, хоть навсегда. Лишь бы можно было быть рядом. Лишь бы чувствовать свет, исходящий от Чанхи. Лишь бы с наслаждением утыкаться в макушку Эрика, вдыхая запах шампуня. И остается в памяти только лучшее — вкус сладкого маффина, съеденного на двоих, и поцелуя после него, запечатанного в сердце не просто накрепко — навечно. — Чанхи, что ты видишь впереди? Эрик опускает руки и отходит на три шага назад, давая старшему не пространство, а пустоту — то, что будет без него. Чанхи протягивает было руку, но осекается, возвращая ее обратно. Между ними всё еще расстояние, которое с каждой секундой становится все непреодолимее. И слезы на щеках Эрика сияют в свете полной луны, словно он весь усыпан яркими звездами, а Чанхи до этого неба никак не добраться. — Впереди, — глубоко вдохнув, отвечает на вопрос Чанхи, — концерты, записи клипов, вечные тренировки, оглушающие крики фанатов, создание мерча, трансляции в вилайве, музыкальные шоу... Но никак не Эрик. Всё ясно и не требует дополнительных объяснений. Эрик улыбается сквозь слезы, на прощание запоминает блеск в любимых глазах и разворачивается, направляясь к двери, ведущей с крыши на лестницу. Жаль, что не на ту, что ведет в небо. — Эрик, — когда парень практически скрывается за дверью, его окликает Чанхи, заставляя остановиться на несколько секунд, — а ты что видишь впереди? — Ничего, — следует короткий ответ, и Эрик пропадает из виду, так и не сказав главного. Без тебя — ничего.