Not A Monster.

Шум падающей воды грубо царапает слух. Холод – бодрит. Тяжёлые струи непрерывно бьют в кожу, массируя уставшие от длительного бега мышцы. Боль ощущается в каждой клетке тела, тянет, выворачивает кости. Вода только добавляет неприятных ощущений, но Синклер не спешит снизить напор. Вместо этого она закрывает глаза и подставляет лицо под струи, чувствуя, как они очищают кожу, смывая засохшую грязь. Перед мысленным взором появляется улыбающееся лицо Дани. Тёмные волосы Мунстар падают ей на глаза, прилипают к потному лбу. Они только что сделали не менее десяти кругов вокруг особняка, и теперь девушка пытается отдышаться. Даниэлль хорошо бегает, признаётся себе Рейн, несмотря на волчью форму, более сильную, более совершенную – она всё равно с трудом обогнала её лишь на последних кругах. И всё же Дани улыбается, похоже проигрыш её не заботит. Рейн нравится эта беззаботная улыбка. Будто ничего не произошло, будто она не убила своих родителей, будто Рейн не превращается в зверя каждый чёртов раз, когда теряет над собой контроль. Будто они просто два обычных подростка в закрытой школе-интернате. Хотелось бы, чтобы это было правдой. Никаких мутантов, никаких проклятых симуляций управления своими силами, и никаких сил тоже. Лишь они, Рейн Синклер и Даниэлль Мунстар, улыбающаяся только для неё. И ничего больше. «Ох, ты отвратительна», – голос матери в голове обрывает воспоминание злобным уточнением. Улыбка, появившаяся на лице, сползает. «Что подумает Дани, если узнает о твоих мыслях? А вдруг она услышит их, пока ты в форме волка?» – Перестань, – бормочет Рейн, вода попадает ей в рот, и девушка выплёвывает её. «Думаешь, она поймёт их? Вряд ли». – Перестань! – на этот раз Синклер опускает голову вниз, упираясь лбом в холодный кафель душевой кабинки. Струи больно бьют в спину, но даже шум душа не заглушает эту противную интонацию, вкрадчиво пробирающуюся прямо в мысли. «Каждый из находящихся здесь – монстр. Но ты монстр вдвойне». – ПЕРЕСТАНЬ! – голос Рейн разносится по всей душевой, отражается эхом от стен. Мерзотный голос в её голове только хихикает, даже не стараясь быть тише. «Когда ты скажешь ей, с кем она разговаривает? Или ты считаешь себя способной скрывать это вечно?» Рейн знает, что спорить бесполезно. Она уже пыталась это делать и проигрывала каждый раз. Поэтому вместо спора, она вновь закрывает глаза и задерживает дыхание. Считает секунды, надеясь перебить этим навязчивые реплики. Один, два, три… В самом начале тело ещё не понимает, что происходит, чувствует себя нормально, привычно. Но чем больше проходит времени – тем труднее становится удерживаться от вдоха. И тем тише бормочет внутренний голос. Тридцать четыре, тридцать пять, тридцать шесть… Ладони девушки упираются в кафельную плитку, пальцы сжимаются, оставляя весьма ощутимые царапины на полировке. И если у неё настолько крепкие ногти в человеческой форме, то страшно представить, какая ужасающая сила скрывается за когтями зверя. Сорок семь… Голос окончательно затихает, а вот воздуха начинает откровенно не хватать. Рейн сглатывает слюну всё чаще, стискивает зубы до ноющей боли и чувствует, как меняется её тело. Уши вытягиваются, улавливают больше звуков, ставшие острыми зубы удлиняются ещё сильнее, преобразуясь в клыки, изменяется форма зрачка, цвет глаз. Пятьдесят восемь… Несколько плиток под давлением рук трескаются, режут острыми краями пальцы. Рейн ощущает тёплые капли, скользящие по ладоням, слышит, как они падают на пол, громко разбиваясь о кафель. Тяжёлый запах крови ещё не добрался до ноздрей, но сознание помнит его до сих пор, вызывая в памяти мерзкие воспоминания. Пятьдесят девять… Из груди доносится ни с чем несравнимый рычащий звук недовольного чудовища. Шестьдесят один… Это предел. Ноги Рейн не выдерживают, она больно бьётся коленями, когда падает, распластываясь на полу. Пытается вдохнуть воздух и едва не захлёбывается водой, с трудом откашливая её. Тело содрогается, быстро возвращается в привычный вид. Или, можно сказать, тот вид, который хотели бы видеть большинство людей. «Монстр», – шепчет голос, тут же появляясь, будто никуда и не уходил. Да, монстр. Вот, кем она является на самом деле. Чудовищем, принявшим облик подростка, чтобы втираться в доверие к остальным. Существом, созданным самим Дьяволом, служащим для выполнения его отвратительных планов. И что бы там Сесилия не твердила про мутантов, про высших созданий, про эволюцию, желающую привести человеческую расу к идеалу… Рейн знает, всё это чушь собачья. Высшие создания не становятся уродами. Высшие создания не причиняют боль тем, кого любят. Высшие создания не являются зверьми, неспособными контролировать себя и свою жажду крови. Рейн Синклер – не высшее создание. Она мерзкое творение, не заслуживающее жизни. «Тогда почему ты живёшь?» Она не знает ответа на этот вопрос, да и есть ли он в принципе? Разве насильники, маньяки, серийные убийцы не живут так же, как и она? Разве каждый из них не дышит таким же воздухом, не смотрит в одно и тоже небо и не живёт практически идентичной жизнью? Встаёт утром, ложится вечером, двигается в течение дня, делает что-то, разговаривает с кем-то. Разве не это делают все люди? Так почему же быть чудовищем досталось только ей? Нет, нет, не лишь ей, корит себя Рейн. Вокруг неё полно монстров. Чего стоит только эта русская девушка Ильяна? У неё глаза холодные, бездушные. Жутко смотреть в них, волчица всегда отводит взгляд первой. Сама Распутина не стесняется своих действий, с улыбкой рассказывает, как убивала, интересуется подробностями чужих смертей. Постоянно выбирает самые страшные программы в моделировании ситуаций, которые предлагает Рейес. И смеётся с них так громко, что чувствительные уши оборотня каждый раз болезненно ноют. Разве Ильяна не монстр? А Роберто? В отличие от них всех, он убил только одного человека – собственную девушку. Сжёг её заживо, может случайно, а может и нет. Он, конечно, грустит по этому поводу, не любит вспоминать, но Рейн ловит себя на мысли, что не доверяет этому горячему парнишке. Кто знает, что у него в голове. Сэм кажется более добрым. Постоянно интересуется её настроением, утешает, когда после симуляций она выходит трясущейся и едва живой, преследуемая пробудившимися кошмарами. Но разве не он обрушил шахту, что привело к гибели нескольких людей? Разве это не делает его самого кошмаром? Сесилия называет их всех мутантами, но в действительности они просто уроды. «А как же Даниэлль? Что насчёт неё?» – спрашивает внутренний голос. И Рейн вздрагивает, будто вопрос звучит вслух. «Ну же. Не хочешь назвать чудовищем и её?» Она не хочет. Она действительно не хочет этого. – Ты правда убила своего отца? – Рейн спросила тогда прямо, хоть перед этим и набиралась духу задать один единственный вопрос. – Не знаю, – Дани не выглядела уверенной. – Она говорит – да. Она не называет имени, но обе прекрасно понимают, кого имеет в виду Мунстар. Что если Сесилия ошиблась? Что если Даниэлль по ошибке попала сюда, а теперь ей приходится встречаться со всеми своими страхами, потому что не существует другой программы преодоления своих способностей? Что если… «Ой, ты себя-то слышишь? – фыркает голос. – Всё, лишь бы оправдать». – Я никого не оправдываю, я просто… – Ты просто, что? – сначала Рейн думает, что этот вопрос звучит в её голове, но сознание цепляется за непривычную формулировку. Она никогда так не говорила с собой, а значит… Глаза девушки распахиваются, перед её взором появляется нога в тяжёлом ботинке. Ботинок стоит в луже, однако его обладательницу это нисколько не беспокоит. Рейн прослеживает ноги в рваных колготках, короткие шорты, чёрный топ и ледяные голубые глаза в обрамлении светлых волос. – Какого? – понимая своё положение, волчица старается встать. К несчастью, ей это удаётся не с первого раза, она поскальзывается на мокром полу, но всё же обретает равновесие. Ильяна смотрит на неё, чуть приподняв брови. В руках у неё неизменная игрушка – фиолетовый дракончик, надевающийся на руку. Синклер не помнит, когда последний раз видела её без него. Возможно, никогда в принципе. У блондинки скучающий вид. Если она и удивлена тем, что Рейн валялась на полу, то не показывает этого. – Я знаю этот знак, – Ильяна беспристрастно скользит взглядом по раздетой девушке, останавливаясь на метке на её шее. Грубо вырезанная «W» покалывает от попавшей в неё воды. Рейн поднимает руку, стараясь прикрыть шрам. – Символ отлучения от церкви, не так ли? Она кивает. – Печально. Но ты всё ещё используешь религию, как оправдание своих сил, – Ильяна разглядывает одежду, оставленную на скамейке. Подцепляет пальцем цепочку креста и поднимает вверх, заставляя покачиваться на вытянутой руке. – Иронично. – Не твоё дело, – в мгновение Рейн преодолевает пространство между ними, чтобы схватить крест. Прижимает его к себе, будто боится, что сейчас Распутина накинется на неё и отберёт талисман. – Ты ненавидишь себя, – бормочет блондинка. – Вот моё дело. – Почему это? Ты всегда была одиночкой, – это звучит грубо, но Рейн и не думает делать фразы мягче. Русская девушка её пугает, они разговаривали и раньше, но обычно это происходило лишь на групповых занятиях. Ильяна пожимает плечами, вытягивает руку с дракончиком вперёд и писклявит, открывая рот игрушке. – Потому что она знает, что это такое. – О чём ты? – чувствуя себя до ужаса глупо, Рейн задаёт вопрос дракончику. Закатывая глаза, блондинка качает головой, но всё же отвечает. – О твоих чувствах. – К-каких чувствах? – один взгляд Распутиной даёт понять, что именно она имеет в виду. Ощущая, как краснеют кончики ушей, Синклер уходит в отрицание. – Нет у меня никаких чувств! – «Нет у меня никаких чувств», – передразнивает дракончик. – Знаешь, тут только двое слепых на весь особняк. И это вы с Мунстар. Одевайся, у нас новая терапия. Сесилия приказала найти тебя, хочет попробовать групповые страхи. Две последние фразы Ильяна заканчивает своим голосом. В нём слышится раздражение, кажется, ей не нравится новое практическое занятие. Рейн не знает, может ли оно понравится хоть кому-то, название звучит уже отвратительно. От него одного кожа покрывается мурашками. Захотят ли ребята видеть её страхи? Захочет ли она видеть их? – Я приду через пару минут, – со вздохом Рейн выключает воду. – Знаешь, кто это? – уже уходя, Ильяна внезапно разворачивается и вновь вытягивает руку с надетым дракончиком вперёд. – Его зовут Локхид. Когда я была моложе, мне подарили его, чтобы он защищал меня от ночных кошмаров. И он исправно делал это все эти годы. Его дала мне моя девушка. Катя. – Ты… ты… – Рейн отшатывается в сторону, прижимается голыми лопатками к стене и с ужасом смотрит на блондинку. – Ты тоже, – смеётся русская. – Помни об этом. Или ты думаешь, никто не видит, как ты пялишься на Дани? – Я не… нет! – Нет – не видит, или нет – не думаешь? – уточняет она. – Я не… не такая, как ты, – шипит Рейн. – Я не чудовище! Я не монстр! И только когда слёзы обжигают лицо, она осознаёт, что плачет. – Я не монстр, – повторяет она, чувствуя, как соскальзывает голос. – Моя... моя религия запрещает... Ильяна обрывает её на полуслове взмахом руки, цепляет игрушку на пояс и фыркает. – Если твоя религия считает, что ты монстр, то зачем она нужна? Подумай как-нибудь об этом. Распутина выходит быстрее, чем Рейн способна сформулировать ответ, словно он ей и не нужен.