***
Первый шанс опробовать новый метод уничтожения Тобирамы выпадает ему всего через неделю, и Изуна в восторге. Даже не столько из-за того, что Сенджу решают вмешаться в попытку Учих собрать пошлину с лесной дороги, которая проходит по текущей границе между их землями, сколько из-за того, что Тобирама, яростный и резкий, идет впереди всех, маяча перед Изуной. Ботан, один из их главных командиров отряда, немедленно прогоняет троих торговцев с дороги, в то время как остальная часть Сенджу рассредотачивается, чтобы преградить Учихам путь. — Ублюдок Сенджу, — мрачно приветствует его Изуна, едва различая бело-голубое пятно в тени деревьев. Иногда его глубоко оскорбляет, что Тобирама по-прежнему остается одной из самых ярких вещей, которые он может видеть, просто из-за цвета его волос и доспехов. — Пес Учиха, — холодно отвечает Тобирама, и Изуна хмурится, поднимая руки. Он видит, как дергается голова Тобирамы, и, возможно, какая-то часть его довольна тем, что Тобирама все еще считает его достаточно опасным противником, поэтому он закрывает глаза и дергается назад, когда Изуна толкает его и активирует гендзюцу щелчком чакры. Пусть Тобирама думает, что он промахнулся; Изуна скоро докажет, что он ошибается. — Если бы клан Учиха так отчаянно нуждался в деньгах, Изуна, — говорит Тобирама тем особым дерзким тоном, который всегда заставляет Изуну желать прикончить его прямо на месте, — ты мог бы просто попросить Мадару брать плату за то время, которое он проводит наедине с моим братом. …Пожалуй, не стоит ждать, пока подействует дзюцу. Изуна собирается убить Тобираму голыми руками. — Что?! — рычит он и обнажает катану. — Мой брат — глава клана Учиха, а не какая-то проститутка! Тобирама усмехается. — Я бы никогда не стал смешивать его с представителями такой ценной профессии, — возражает он. — Но взимание платы за совместное времяпровождение — это то, что Учихи делают на миссиях, не так ли? Иначе по какой еще причине ваши цены были бы так завышены? Изуна рычит, бросаясь к расплывчатому пятну в форме Тобирамы. Рядом сверкает меч, но Изуна падает низко, сбивая Тобираму с ног, прежде чем тот успевает уклониться. Он со злостью впихивает еще больше чакры в гендзюцу как раз в тот момент, когда Тобирама открывает глаза. На создание этой иллюзии Изуна потратил почти всю последнюю неделю, продумывая все мельчайшие детали, работая день и ночь, чтобы добиться желаемого результата. Гендзюцу действует и на Изуну, но не причиняет ему вреда, поэтому он может слышать мгновенный всплеск романтической баллады, когда становится видно красные пятна глаз Тобирамы. Тобирама под Изуной замирает, не в силах отвести от противника взгляд. Изуна пытается не выдать своих эмоций, но он физически не может удержаться от ухмылки, когда наклоняется над Тобирамой, приставив лезвие катаны к его горлу. — Что случилось, Сенджу? — с издевкой в голосе произносит он. — Обычно ты больше сопротивляешься. Слышен шум; рывок, слишком внезапный даже для рефлексов Учихи. Изуна отлетает в сторону и приземляется лицом в куст с печатями; он должен успеть выбраться оттуда прежде, чем Тобирама сможет в буквальном смысле надрать ему задницу, но… Тобирама заметно вздрагивает каждый раз, когда Изуна прикасается к нему, и музыка в такие моменты резко усиливается. Это того стоило.***
Было бы не совсем справедливо говорить, что Изуна начал преследовать врага после своего первого успеха, но… Изуна всегда преследует всех после своего первого успеха и не жалеет об этом вообще. Это до смешного просто. Земли Учих и Сенджу всегда разделялись границей, но между ними располагался гражданский город, более или менее нейтральный, тянущийся прямо вдоль границы. Более того, Тобирама часто проявляет активность, патрулируя, сопровождая отряды до Танзаку-гай или просто тренируясь у реки, так что Изуне вовсе не обязательно вступать в битву, чтобы пересекаться с ним. Даже лучше, когда они не сражаются, как бы подло это ни звучало. Изуна бродит среди деревьев, изо всех сил стараясь походить на скромного слепца, и каждый раз, когда Тобирама смотрит на него, он слышит, как нарастает музыка. А еще слышит, как Тобирама воет, словно обиженный кот, когда это случается впервые, и всплеск, который следует сразу за тем, как Сенджу спотыкается и плюхается в реку. После этого все сомнения о том, стоит ли продолжать издеваться над Тобирамой, пропадают. Это действительно лучшая идея, которая у него когда-либо возникала, и он наслаждается ею до неприличия.***
— Что ты сделал? — Мадара шипит ему на ухо, как оскорбленная змея, ощетинившись от негодования, но в его позе есть что-то защитное, учитывая то, как Тобирама смотрит на кунаи через стол. Изуна обычно ненавидит такого рода миссии, когда идиоты, не имеющие представления о политике кланов шиноби в этом районе, нанимают для одной миссии сразу и Учих, и Сенджу, но сегодня… сегодня это шанс. Он ухмыляется, игриво помахивая пальцами Тобираме только потому, что это заставляет того покраснеть от едва сдерживаемой ярости, и говорит: — Абсолютно ничего. Почему ты думаешь, что я что-то сделал? Мадара смотрит на него с недоверием. — Потому что ты счастлив, — язвительно шепчет он, — а обычно ты счастлив только тогда, когда кого-то мучаешь. — Я мучаю Тобираму своим присутствием, — отвечает Изуна, и это правда. Начинаются романтические напевы особенно резкой баллады, и Тобирама заметно вздрагивает, закрывая глаза. Изуна почти уверен, что видит, как на виске Сенджу дергается венка. Наносить удары Тобираме, пусть и не холодным оружием, — это высшее блаженство, и Изуна намеревается делать это при каждой возможности. Но все же предпочтительнее было бы его заколоть и выпотрошить, потому что Тобирама — слишком опасный противник, чтобы оставлять его в живых. Все равно, даже со всеми своими умениями, он все еще остается мудаком, и Изуна более чем готов услужливо подносить Тобираме на блюдечке все, что тот искренне ненавидит. Мадара косится на него. Он тоже теряет зрение, хоть и не так быстро, как Изуна; «одно из немногих преимуществ борьбы против такого человека, как Хаширама, который имеет достаточно чакры, чтобы быть практически невосприимчивым ко всем гендзюцу, и чьи техники невозможно скопировать», — думает Изуна больше с облегчением, чем с горечью. Он рад, что глаза его старшего брата все еще в норме. — Но ты даже не видишь его, — осторожно замечает Мадара. — Верно, — соглашается Изуна, и он действительно сожалеет об этом каждый раз, когда Тобирама подвергается воздействию его иллюзии. — Но я представляю его измученное лицо. Мадара фыркает. — Похоже, ты не думаешь о последствиях, — критически говорит он и отворачивается, когда Касуми тихо спрашивает его о чем-то. Когда брат отвлекается, Изуна позволяет ухмылке скользнуть обратно на свое лицо, снова глядя на Тобираму. Он замечает смутный рывок, когда романтические струны достигают особенно высокого тона, и многозначительно произносит: — Что-то не так, Сенджу? Ты какой-то дерганый в последнее время. Раздается низкий рык. — Если ты не перестанешь бродить возле реки каждый раз, когда я снимаю рубашку, — морщась, говорит Тобирама, — у меня сложится о тебе неправильное впечатление, Учиха. Мадара закашливается, а Изуна только закатывает глаза, постукивая его по спине. — Вряд ли это пойдет мне на пользу, Сенджу, — парирует он. — Даже если бы я действительно хотел увидеть тебя без рубашки. Но если ты будешь унижаться и умолять меня, то я, так уж и быть, посмо… — Благодари небеса, — рычит Тобирама, — что эта встреча в условиях перемирия, иначе я бы без колебаний… — Брат, — раздраженно обрывает Хаширама, потому что у него, как и у Мадары, кажется, есть шестое чувство, подсказывающее, когда его младший братец собирается совершить что-то опрометчивое. Тобирама хмурится, но рот закрывает. Изуна мстительно добавляет к мелодии печальные, одурманенные отчаянием женские крики об истинной любви, и даже он видит, как плечи Тобирамы резко поднимаются, словно его только что шлепнули по заднице. — Перемирие, — повторяет Изуна. — Но только до завершения миссии. — Я рассчитываю на это, — мрачно говорит Тобирама и отводит взгляд.***
Того факта, что Тобирама не любит его блуждания мимо, когда он снимает рубашку, достаточно, чтобы Изуна захотел делать это как можно чаще. Поэтому Изуна старается появляться у реки при каждой возможности следующие несколько недель, когда позволяют миссии. К сожалению, все усилия, которые Изуна прилагает, чтобы увернуться от Мадары и выскользнуть из лагеря, поначалу кажутся напрасными: нигде нет и следа величайшего придурка клана Сенджу, даже в тех местах, где он обычно тренируется. Когда Изуна тонко спрашивает, видел ли Хикаку его в каком-либо из своих пограничных патрулей, — ну, он думает, что это выглядит тонко, даже если Хикаку закатывает глаза и бормочет что-то об идиотах и навязчивых идеях, — Хикаку подтверждает, что Тобирама не показывался на землях Сенджу. В этом нет ничего необычного. У Тобирамы есть привычка увлекаться исследованиями глупых вещей или изобретать развлечения и исчезать на месяц, появляясь только на поле битвы, при этом выглядя так, будто его кто-то выкопал из неглубокой могилы посреди зимы. Здравый смысл в мозгах у всех Сенджу, похоже, едва ли плещется в малом количестве, а у Тобирамы — попросту отсутствует. Тем не менее, это слегка расстраивает, потому что у Изуны появилась новая игрушка, с которой он хочет повеселиться, и если здравомыслие Тобирамы — вещь сомнительная, то так даже лучше. Он развлекает себя в основном тем, что блуждает по берегу реки, как почти слепой призрак, тщательно настраивая гендзюцу, чтобы играть разные мелодии, запускать их случайным образом, и задается вопросом, достаточно ли прошло времени, чтобы Тобирама автоматически ассоциировал ужасные романтические песни с видением Изуны. Изуна, вроде как, надеется, что сможет заставить Тобираму ненавидеть его еще больше. Хотя это занятие становится немного скучным. Изуна не ходит ни на миссии, ни на сражения. Мадара ускользнул, чтобы снова тайком увидеться с Хаширамой, он в этом уверен, и это расстраивает по целому ряду причин, которые начинаются с дебилов Сенджу и заканчиваются неизбежным предательством, но… Что ж. Изуна — слепой Учиха, который больше не в состоянии даже охранять собственного брата, потому что Мадара — чересчур заботливый ублюдок. Это делает Изуну практически бесполезным, и от осознания этого хочется убивать всех, чтобы хоть немного ослабить жгучую ярость. И вот однажды утром, когда солнце только-только взошло, а роса еще не остыла на ногах Изуны, пока он пробирался по знакомой тропинке рядом с Накано, он слышит всплеск. Это всплеск не рыбы и даже не обычного человека. Тише, чем большинство людей, в такое время и при такой температуре, когда никто в здравом уме не будет плавать… значит, это может быть только один идиот. Изуна проверяет, удобно ли покоится его катана в ножнах, засовывает сенбон в рукав и выходит из-за деревьев, пробираясь вниз к краю воды. Когда солнце на небосклоне только начинает показываться, трудно разглядеть что-то большее, чем расплывчатые темные силуэты, но Тобирама — бледный рельеф на фоне полумрака; Сенджу хорошо заметно, когда он рассекает безликую воду, и на мгновение Изуна хмуро смотрит на него, пытаясь заполнить размытые контуры образами из своей памяти. Он думает, что волосы Тобирамы раньше были чуть длиннее, но не может сказать наверняка. Злобно, раздраженный на весь мир, он прикладывает все силы, чтобы вопль страстного горя звучал особенно отвратительно; он раздается сразу, как только Тобирама выныривает из воды. В ответ слышится низкое яростное рычание, и Тобирама мгновенно поднимается, вылезая из реки; Изуна видит бледное пятно, обвивающееся красными татуировками, когда Тобирама поворачивается к нему. Он не вооружен, но даже Изуна не собирается считать Сенджу Тобираму уязвимым с огромным источником родной стихии прямо позади него. — Учиха, — рычит он. — Это территория Сенджу. Убирайся, или я сам тебя уберу. Изуна добавляет к гендзюцу меланхоличный припев только потому, что он может, и с удовлетворением наблюдает, как Тобирама дергается. — А? — спрашивает он с невинным удивлением. — Я пересек границу? Кажется, я даже не заметил… Ну, понимаешь, это не так просто, когда ты слепой. Тобирама фыркает. — Ты точно знаешь, где находишься, — твердо говорит он. — Слепота не делает тебя менее опасным, Изуна. Изуна отказывается позволить теплу в груди отразиться на своем лице, но… ладно. Все равно приятно, что второй по силе шиноби в клане Сенджу считает его достойным противником, даже несмотря на то, что он лишился зрения. Хотя в последнее время Мадара вел себя особенно властно… но знание того, что Тобирама, как и раньше, приложит все свои силы, чтобы убить Изуну, в некоторой степени успокаивает. — Это значит, что теперь мне не придется смотреть на твое лицо, — ухмыляется он и обхватывает рукоять катаны. То, как от этого движения напрягается Тобирама, приятно. — Нет, Тобирама, в последнее время ты не причиняешь мне боль. Спасибо за это. Наступает долгая, почти поразительная минута молчания, когда Изуна ожидает ответа. А затем Тобирама тихо говорит: — Наши братья снова встречаются. Изуна моргает, не ожидая смены темы. — С тех пор, как ты чуть не убил меня, — отмечает он. Это был не лучший его бой, и идиотское пространственно-временное ниндзюцу Тобирамы — не то, к чему можно было подготовиться; но Мадара не обратил никакого внимания на мольбы Изуны, готового с гордостью отдать жизнь за клан, не доверять Сенджу, но и Хаширама не вонзил нож в спину своему врагу, поэтому Изуна готов назвать это в целом нейтральным исходом. Тобирама усмехается, скрестив руки на груди. Ярко-красные пятна татуировок обвиваются вокруг его рук, спускаются вниз по груди, чтобы обернуться вокруг его бедер, и Изуна не смотрит, но трудно не заметить, когда это единственное, что он видит по-настоящему ясно. — Они снова обсуждают свою деревню, — многозначительно говорит он, и Изуна состраивает недовольную гримасу. На этот раз, поскольку они оба были главами кланов, их не могли остановить резкие слова отцов. Это будет головная боль. — Если мы убьем друг друга, это положит конец всему, — без особой надежды предлагает он. Скорее всего, это неправда, учитывая то, насколько преданы друг другу эти два идиота. Хаширама уже разорвал помолвку с Узумаки Мито, потому что это опечалило Мадару. Даже если бы он и Тобирама могли заключить своего рода договор о совместном убийстве, то это, вероятно, только сблизило бы Хашираму и Мадару еще сильнее на фоне общего горя, а такое развитие событий выглядело бы слегка ужасающе. Тобирама насмешливо фыркает и делает шаг ближе. Изуна, вроде, сожалеет, что не может разглядеть какие-либо детали, потому что перед глазами чертовски много голой кожи, а на внешней стороне бедра Тобирамы — надписи, похожие на цепочку печатей, которые могут представлять угрозу. — Я не собираюсь тебя убивать, — говорит он. — Какими бы раздражающими ни были твои дзюцу. «Черт», — думает Изуна, но выражение его лица остается совершенно невинным, когда он наклоняет голову. — Дзюцу? — спрашивает он в притворном замешательстве. — Что ты… Слишком быстро, чтобы успеть среагировать на это, сильная рука вцепляется в воротник его юкаты и резко притягивает ближе, пока его нос не оказывается в сантиметре от носа Тобирамы. — Музыка, — многозначительно произносит Тобирама. — Если ты хочешь играть мне песни о любви, Изуна, научись пользоваться музыкальными инструментами. А потом он целует Изуну, потому что он ублюдок, а Изуна… А Изуна целует в ответ, потому что он тоже ублюдок, и кусает его губы, не заботясь о последствиях. Впрочем, как и всегда. У него просто нет причин не отвечать на ласки Тобирамы. Он позволяет музыке перейти в нечто приторно-романтическое, и, когда Тобирама раздраженно стонет, Изуна смеется и толкает его в реку.