cherry blossom

в выпускном классе у хисына мало что получалось с учёбой, зато получалось с танцами. прогулянные уроки и куча хвостов, а ещё безызвестная проекция будущего его собственной жизни и вдруг резко поникший сонхун. у сонхуна в том году волосы окрасились в каштановый, и сам он тоже поменялся — разговаривал на низких тонах, старался меньше улыбаться и постоянно оглядывался по сторонам. началось всё с рамённой, в один из ста вечеров, что они проводили в двух кварталах от школы — это место было известно, как пристанище для прогула уроков; джей часто приносил туда выпивку — а потому, компания сформировалась как-то сама. сжатое в обществе неизвестных людей время устаканилось только тогда, когда из лексикона пропало хён на высоких тонах. хисын был на год старше сонхуна, джей тоже. иногда им казалось, что сонхуну как-то не интересно, что разговор о силикатной мантии марса для него покажется более захватывающим, чем обсуждение школьных потасовок или девчонок из параллельного класса. зачинщиком этих бесед всегда был джей, а хисын просто поддерживал, потому что хисын — как эталон самого лучшего друга. сонхун и хисын особо близки не были, просто всегда знали о чём поговорить, всегда знали, что скучать по их картонному городу с бетонными стенами они не будут, всегда знали, что в сеуле лучше, что воздух там чище и что все их мечты могут быть осуществлены только в утопающем в пробках мегаполисе. сонхун и хисын особо близки не были, но всегда чувствовали, что между ними есть некая связывающая их воедино прямая, по которой они обязаны были бы двигаться вместе. разделённая на две части прямая их совместного общего была непригодной до того момента, пока в один из очередных вечеров в рамённой не добавилась миска, а над ней не появился джейк. джей тогда сказал: он на время приехал. и добавил: из австралии. и он мой кузен. познакомьтесь, что ли. зима в том году была холодной и снежной. хисын не делал ничего и никуда не лез, предпочитая роль пассивного зрителя самого клишированного сюжета. он думал, что знает всё наперёд, а потому — просто смотрел, как меняются дни, наблюдая за тем, как джейк и сонхун сближались, как стулья за стойкой в рамённой оказывались слишком рядом и разделённые на двое диалоги становились довольно частым явлением. джей любил общаться громко и со всеми, но из компании четверых человек на него внимание обращал только хисын. хисын только через заснеженную зиму понял, что в груди почему-то печёт и неприятно обжигает. и только весной осознал, что щёки его адски краснеют, стоит сонхуну задержать на его лице взгляд на несколько секунд. он боялся перейти черту, потому что — вдруг сломается то, что строилось не слишком долго, не очень кропотливо, но слишком честно, слишком по-доброму и с большими желаниями. улыбка на лице хисына превратилась в картонные декорации и натянутое пожелание удачи с первым выступлением на городском конкурсе чтецов: джейк-а, не обосрись только. сквозь заснеженную зиму и десятки беспечных дней сонхун ощущал, что джейк врастает в него, врезается прямо в лоб, в самый мозг, в пучину мыслей. что что-то хрустит, надламывается в нём самом и поселяется прямо в сердце; сонхун тогда мало что понимал в любви и всё это казалось чем-то вроде сюрреализма — как воспоминания из детской страшилки, только в старших классах, за три месяца до выпускного хисына и за год до его собственного. взгляды хисына сонхун тоже замечал, но почему-то старательно игнорировал. потому что — это же хисын, какие ещё знаки. они должны были стать двумя параллельными прямыми, которые никогда бы не пересеклись, но вышло так, что из миллиона возможных комбинаций, из самого странного стечения обстоятельств они оказались теми, кто делил общую прямую их собственной жизни. просто никто не понимал, потому что добровольно обжечь пальцы о зажжённую огнём конфорку — было бы глупым решением. зима стала для хисына слишком колючей. джей тогда заметил это и как бы невзначай спросил. хисын отмахнулся, но в пустых глазах ответ лежал на поверхности — джей читать умел и очень хорошо, чтобы проигнорировать те обжигающие взгляды в сторону джейка и сонхуна. джей был хорошим другом, но в этом вопросе поддержать хисына не мог. кузеном тоже хорошим был, только общаться не очень умел, да и не особо-то и хотелось — джейк сказал, что его друзья остались за экватором и чтобы джей не лез с вопросами, потому что ничего не узнает и только время потратит. времяпровождение в комнате корейского тинейджера, выросшего на классике американского кинематографа (вcледствие чего обвешанные в плакатах стены и сборник боевиков золотого века) ни к чему не привело. джей пытался стать лекарством, но хисыну не подходил выписанный рецепт. зима прошла и многое изменилось. расцвели бутоны на деревьях у школьного забора, в актовом зале ставилась хореография к новым танцам, а вместе с ней и жёлто-зелёные синяки на ногах хисына, в коридорах было шумно и душно, весеннее солнце ластилось по каждому квадратному метру школьного фасада. сонхун и джейк оказались в одном классе и на переменах всегда занимали одну лавку в буфете. из запыленной весенней реальности появился джей и тут же пропал; теперь у него новая компания — в рамённой его миски часто не бывало. хисын тренировался упорно и слишком много, чтобы мысли, словно молоток, перестали бить по его голове. осознание происходящего только усугубляло ситуацию, и в один из апрельских дней хисын позвал сонхуна в рамённую. их разговор был крайне неуютным — то ли слишком громким, то ли слишком тихим. хисын тогда надеялся, что сонхун всё же не поймёт его, а если и поймёт, то неправильно. хисын тогда очень хотел, чтобы сонхун просто проглотил его слова, как проглотил острый рамён пять минут назад — только в этот раз без слёз и сожалений о случившемся. их разговор был крайне неуютным и ни к чему не привёл. сонхун покрасил волосы в каштановый зачем-то, старался избегать хисына и часто оглядывался по сторонам. джейк этого не замечал (или делал вид, что не замечает) потому что у самого голова была чем-то вроде ядерного микса. в корее хорошо, но билеты в австралию намного лучше, а ещё солнце там почему-то теплее и светит ярче. сладкая иллюзия первой любви завершилась на том моменте, когда джейк, помахав рукой, сказал: пока.

рамённая в двух кварталах от школы была известна тем, что в ней можно прогулять уроки. сонхун смотрит на рыжеющее небо, как на конденсатор его собственной жизни. он упустил в памяти тот момент, когда хисын, окончив школу, уехал в сеул, как из их жизни резко исчез джей, как в австралию вернулся джейк. сонхун упустил в памяти многие моменты в жизни, потому что сам словно потерялся. выпускной год в школе был сложным ещё и потому, что в сердце появилась огромная чёрная дыра — размером с космическую, вселенских масштабов. осознание пришло позже того момента, когда сонхун, набрав заученный номер, позвонил в сеул и услышал на другом конце провода слишком знакомое привет. в том году он остался совсем один, и наверное, что-то должно было поменяться. распустились новые бутоны, изменилась планировка школы, на улицах проводились ремонтные работы, и люди вечно куда-то спешили. наверное, именно одиночество вырисовывало в памяти сонхуна вечную улыбку хисына — широкую, белую, совсем не искреннюю, совсем не такую, как у остальных. в том году у сонхуна до конца разломалось то, что давало трещину зимой. в том году сонхун звонил хисыну каждый вечер, заваривал острый рамён и разговаривал с ним о сеуле, а потом о школе, о танцах, о силикатной мантии марса, о всём, что угодно, потому что хисыну правда было интересно; в том году сонхун отправил документы по почте в столичный университет и получил приглашение. в том году сонхун собрал вещи, купил билет и переехал в сеул. хисын тогда был второкурсником и с улыбкой пообещал, что покажет ему все прелести итэвона. школа маячила за горизонтом розовых цветов на деревьях; теперь тут новый забор и ещё много новых людей, лиц которых сонхун никогда не увидит и имён которых никогда не узнает. здесь, словно призрак, возникает хисын и громко вздыхает. это место изменилось с тех пор, как они оба оказались в сеуле — хисын на год раньше, сонхун на год позже. оно осталось в воспоминаниях, как приятная и словно никогда не существовавшая реальность, в которой они когда-то побывали. на самом деле, сонхуну в этом месте находиться было странно и непривычно. скошенная трава уже не отдаёт неприятным зудом в носу, а постеры с айдолами третьего поколения давно сняты и разложены на свалке за чертой города; по улицам не бегают суматошные младшеклассники, солнце не испепеляет глаза, а рамённая в двух кварталах от школы закрылась навсегда. вместо пёстрой вывески здесь заколочены окна, а от запаха только что приготовленной лапши остались лишь воспоминания. хисын говорит: тут я в тебя влюбился. а потом, положив руку на его плечо, добавляет: четыре года назад, помнишь? сонхун улыбается. — помню. (признание хисына с того самого дня стало точкой невозврата на их общей прямой).