Птички

Единственное, что вообще их связывало, была одинаковая связка ключей от съёмной квартиры в центре Москвы. Но сейчас Бинх был последним в списке набранных номеров. Тесак ему позвонил затем, чтобы Бинх не закрывал дверь на верхний замок. Потому что Тесак пьяным бы его не открыл. Позвонил заранее, в одиннадцать, зная, что Бинх раньше двенадцати не ложится. Какого чёрта тот в три часа ночи не спал, Тесак не знал. Он вообще не понял, как позвонил Бинху ещё раз и абсолютно не помнил, что сказал. Тот перезвонил через сорок минут с сухим «жду тебя внизу». Размытая алкоголем память подсказала, что метро закрылось в час. Оставаться на хате с в хлам упитыми однокурсниками он не собирался. У него не было ни копейки в кармане на такси. …Он позвонил в три часа ночи соседу по квартире, чтобы тот отвёз его домой? Соседу, который в два раза его старше, ходит с выражением лица «я окружён идиотами» 24/7 и параноик до мозга костей. Двойной замок, сигнализация, работающие (!!!) камеры в подъезде. Плевать, что силовик, он реально псих! И ему Тесак позвонил. И Бинх приехал. Судя по второму звонку, ещё и ждал, пока до Тесака дойдёт, что произошло: перезвонил только через двадцать минут. Стоило сесть в машину, как стёкла тут же запотели. Тесак, пристегнувшись дрожащими руками, отвернулся, стараясь не дышать. Бинх включил кондиционер, дожидаясь, пока конденсат исчезнет, и щёлкнул рычагом дворников: метель усилилась, залепляя лобовое мокрыми комьями снега. И молчал. Это нервировало. Тесак ожидал ругани, гнева (соседи в прошлый раз вызвали полицию, когда Бинх орал на кого-то из своих подчинённых в телефон), осуждения, нотаций — чего угодно, но не тишины. Кусочек стекла запотел уже от дыхания, и Тесак принялся выводить на нём галочки птичек: иное рисовать он не умел. Звук стеклоочистителей умиротворял и клонил в сон. Тесак даже не заметил, как Бинх тронулся (не умом, это Бинх сделал наверняка задолго до этого). Его вообще ничего сейчас не интересовало, кроме птичек на стекле. Если подуть на уже нарисованную, она не исчезнет, но станет блёклой. Поверх можно нарисовать ещё одну. И ещё. Рекурсия, мать её. …Интересно, Бинх всегда так аккуратно водит, или потому что у него в хлам упитый пассажир? Боится, что его вырвет прямо на эту охеренно дорогую приборную панель, отделанную деревом? Так Тесак не гордый, может и себе на ноги. Спрашивать Тесак не стал: поперёк горла встала текила, а джин и водка, которые были после, только усугубили ситуацию. Зато молчание настраивало на размышления. Наверно, он сейчас в стадии задушевных разговоров на кухне. Вот только вместо кухни у него салон чужого автомобиля, а вместо однокурсника — сосед по квартире. — А меня девушка бросила, — булькнул Тесак, не отрываясь от рисования, — а мне всё равно. Бинх молчал и даже не смотрел в его сторону. — Утром бросила, — он продолжил. — А сейчас написала, что пошутила и хочет всё вернуть. Идиотка, да? — и сам же ответил, — Идиотка. А я олень рогатый. Они все такие, да? Бинх молчал. Перестроился только, но вряд ли это был ответ на вопрос. — Я б вообще сам добрался, вы чего вообще, — Тесак сменил тему, надеясь хоть на какую-нибудь реакцию. — Пешком бы дошёл. — На улице февраль, минус двадцать и гололедица. Я не хочу завтра описывать твой окоченевший труп. Не то чтобы Тесак хотел такого ответа, но он был всяко лучше, чем молчание. А ещё почему-то эта забота трогала. — А меня никогда на машине не подвозили, — ещё одна птичка вышла кривой, Бинх мягко нажал на газ, но с координацией у Тесака было плохо. — И не забирали никогда. А вы — забрали. И снова никакой реакции. Будто Бинх не человека вёз, а мешок картошки. Драгоценный мешок картошки, чтобы ни одна не побилась по пути. Из машины Тесак сам не вышел, только с помощью, когда его выволокли почти за грудки. Вдохнул мороза, закашлялся, зажмурился от опаленных холодом лёгких. Осмотрелся зачем-то: ну не привёз же его Бинх на пустырь, чтобы пристрелить, как шелудивую собаку? С чего вообще такие мысли? Да нет, их двор. Подъезд их, дверь в тамбур, квартира. Комнаты Тесак всё-таки перепутал, завалился на чужой расстеленный диван прямо в одежде. Его даже не мутило: душа болела обо всём сразу, хотелось говорить и молчать одновременно. Бинх его не перебивал, не просил заткнуться, не выставил из комнаты. Он даже казался совсем чуть-чуть заинтересованным. Самую капельку, вот как та, которая испортила Тесачьих птичек на запотевшем стекле. Через пару часов Тесак проснулся в том же месте, где и уснул — у Бинха в комнате. В той же позе — в углу, сидя, обняв колени руками. Бинх оказался тут же. В постели. В нормальной, правда, позе, головой на подушке в противоположной части дивана. Тесак постарался не скрипеть костями и пружинами, даже встал на колени и пополз, удерживая равновесие, но всё-таки умудрился наступить Бинху, кажется, на лодыжку. Тычок ногой в бок был болезненным, брошенное в спину сонное «жираф проснулся» — обидным, а вот записка на кухне — неожиданной. «Минералка в холодильнике, аспирин в аптечке на второй полке сверху над раковиной, ты достанешь. Сигареты возьми в кармане моей синей куртки (я их пересчитал, будешь должен). И не буди меня до обеда. P.S.: В следующий раз предупреди заранее о том, что тебя надо забирать после вписки. А.Х.» Что порадовало Тесака больше, он так и не понял: то ли холодная вода, то ли обезболивающие, то ли то, что было нарисовано на оборотной стороне записки. У него с Бинхом оказалось гораздо больше общего, чем просто одинаковые ключи. Бинх тоже умел рисовать птичек только галочками.