навсегда твой

Taylor Swift - hoax

Они были знакомы всего пару лет, когда Союз начал замечать, как иногда Уран останавливался и пару секунд просто смотрел на небо. Светлое и безоблачное, затянутое свинцовыми тучами, ночное с россыпью звезд — он смотрел на него, затаив дыхание, и, если приглядеться, то в его глазах можно увидеть тоску, которой не бывает у людей. Даже страны, чьи земли насквозь пропитаны кровью, в свои самые темные времена, думая о спокойных днях или потерянных территориях, не могли смотреть так тоскливо. А он — мог, и тоска эта была древней, от нее веяло космическим холодом и одиночеством тех времен еще до появления людей. В какой-то их тихих вечеров в кабинете Союза, когда они размеренно распивали трофейный коньяк, Уран обмолвился, что останется с ним, даже когда имя Союза исчезнет из истории. По блестящим от выпитого глазам и плавающей полуулыбке не было понятно, шутит ли Уран, или говорит серьезно, или просто слегка перебрал и теперь ворочает языком направо и налево. В трезвом состоянии Союз вполне мог бы принять подобную фразу как угрозу, но тогда только разразился хохотом, разлил еще коньяка и поднял рюмку за «нерушимый и вечный Советский Союз». Уран поддержал тост, почему-то не поднимая глаз, словно не видел это прелестный туркменский ковер уже сотню раз до этого. И в очередной раз поймав в поле зрения элемент, застывший с головой, поднятой к небесам, к Союзу вдруг пришло осознание, что Уран действительно переживет его и всех, кого он знает, и кого еще не знает. И та брошенная словно невзначай фраза была совсем не шуткой. Уран говорил аккуратно, тщательно подбирая слова; голос у него негромкий, мягкий, но слышно было всегда — и в тишине кабинета, и на партийных собраниях, где он, даже не меняясь в лице, легко перебивал зычный Союз, заставляя того замолчать. Иногда Союз, наблюдая, как невысокий, в общем-то, Уран стоял напротив огромных работяг и отдавал распоряжения — без приказных интонаций, слегка меланхолично, будто ему все равно — задумывался, а какой голос был у него лет эдак две тысячи назад. Был ли он таким же вкрадчивым или более эмоциональным? Срывался ли он иногда на крик в общении с простыми смертными? Как вообще звучит его голос, когда срывается? Когда ломается от напряжения боли, страха или… удовольствия? От последнего Союз вспыхивал ярче обычного и разворачивался на каблуках, оставляя за спиной двери цеха. Но вопрос неизменно вертелся в голове, не давая уснуть — так как же? — Ты как любопытный щенок везде суешь свой нос, это раздражает, — Уран, взъерошенный после сна, в несуразной пижаме не по размеру, явно не был доволен столь ранним визитом, но, тем не менее, пропустил Союз в квартиру. Жилье страна подбирал ему лично, перебрал сотню вариантов: было важно, чтобы квартира была не слишком шикарной, но и не совсем крошечной; чтобы была как можно ближе к центру, но в тихом районе. После японских событий Уран, и в обычное время немногословный, а тогда вообще не произносящий практически ни слова, тенью ходил по богатым дворцам партии. Поэтому Союз просто не мог оставить его за городом, куда рвался сам элемент, чтобы не случилось ничего. Это было очень глупое желание, но Уран почему-то согласился остаться в столице. Может, он и не хотел за город, но боялся за простых людей, которые будут могут жить рядом с ним, может, это просто было временное помутнение, но сам факт — сейчас Союз сидел за небольшим кухонным столиком, перед ним была кружка дымящего крепкого чая, а сам Уран стоял у окна, сложив руки на груди. Из огромных рукавов пижамы выглядывали только пальцы с аккуратными ногтями, спокойно лежащие на плечах. Какого-либо весомого повода для того, чтобы завалиться к Урану с утра пораньше, выдернуть его из теплой кровати (элементы, оказываются, тоже спят — это удивляло) и заставить его копошиться на кухне, чтобы угостить высокого во всех смыслах слова гостя, не было, поэтому на закономерный вопрос «Какого черта?», Союз просто пожал плечами и немного извиняющимся тоном заявил, что хочет знать больше. Собственно, весомого повода, чтобы впускать Союз к себе, у Урана тоже не было. И все же они вместе смотрели на то, как стынет чай, и никто не решался заговорить первым. Вернее, не решался Союз, Урану же было все равно. Он смотрел на светлые волосы русского, растрепанные после шапки — в Москве была студеная зима — на то, как в прядях путается свет от уличного фонаря и случайно проезжающей машины, сползая по точеным скулам и волевому подбородку. — Мне кажется, нужно включить свет, — почему-то наедине с Ураном, в непривычной для себя обстановке Союз разом становился менее уверенным в себе. На советах он обычно раскидывался приказами, твердо стоял на своем, а здесь тушевался под сверкающими в темноте карими глазами. Уран говорил, что это неопасно. Союз не больно этому верил. — Я прекрасно тебя вижу. — Я — нет. Усталый вздох Урана, звук пары шагов босиком по паркету, и Союз невольно зажмурился от резкой вспышки света. Сразу стало видно и отсутствие пыли, и почти пустой сервант с единственной тарелкой внутри. На вопросительный взгляд Уран лишь закатил глаза. — Мне не нужна еда, этот комплект посуды предназначен исключительно для гостей. Ты, кстати, сейчас не пьешь из единственной кружки в доме, — элемент ловким движением ноги подцепил стул и уселся на него, проехав коленом в миллиметре от бедра Союза. Вопрос о том, как часто в этом доме бывают иные гости, потонул в первом же судорожном глотке чая. На вопросы, которые отогревшийся Союз выдавал пулеметной очередью, Уран отвечал по-разному. То, что так или иначе касалось атомной энергии, пояснялось максимально подробно и самым серьезным тоном. Личные вопросы вызывали у него только усмешку и последующие остроумные ответы, на первый же вопрос о Германии Уран отвечать отказался категорически и всем своим видом дал понять, что эту тему трогать не стоит. Вопрос, ради которого Союз и пришел с самого раннего утра к элементу домой, потому что не мог уснуть: «Почему ты так смотришь на небо?» — на секунду выбил его из колеи. Союз еле успел уловить, как изменилось лицо Урана, перед тем, как тот, выдавив улыбку, произнес снисходительным голосом уставшего учителя: — Неужели у вас в библиотеках нет ни одного сборника мифов Древней Греции? — При чем здесь они? — от неожиданного ответа Союз даже неосознанно наклонился ближе к Урану, чтобы впитать дальнейшую информацию. — Греки, конечно, любили привирать, и больше половины описанного там —ложь и провокация, но самый главный факт остается в какой-то степени правдивым, хотя и, на мой взгляд, слишком поэтично изложенным. С богом неба они, конечно, погорячились, но небеса действительно были моим домом до тех пор, пока не появилась Земля. Как небеса — космос, но тебе же без разницы, да? — Уран мазнул челкой по носу Союза, поднимая голову, и только в этот момент тот понял, насколько близко он был к элементу. Смертельно опасному элементу, между прочим, который откинулся на спинку стула и спрятал глаза, в которых опять затаилось нечто гораздо более древнее, чем кто-либо мог вообще себе представить. Скомкано попрощавшись, Союз вылетел из квартиры и, как только оказался в своем доме, зашел в кабинет, громко хлопнув дверью, достал из стола случайный листок и размашисто написал: «КОСМОС». Затем подумал, постучал карандашом по подбородку, вспомнил мимолетное прикосновение мягких волос к кончику носа и добавил: «покорить». это было ГРАНДИОЗНО Советский Союз стал первым государством, запустившим в космос искусственный спутник. Первое живое существо. Человека. Об этом говорили все, писали все, восхищались все. Имя Советского Союза не сходило с первых полос как отечественных, так и зарубежных газет, Союз даже смеялся однажды, что американцы съели все локти от зависти. Уран, впрочем, за шутку это не считал, потому что Плутоний, расквартировавшаяся на тот момент в Нью-Йорке, передавала, что Америка в панике и судорожно пытается отправить человека на Луну. Но первым в открытый космос все равно вышел советский человек. Когда в квартире раздался телефонный звонок, Уран музицировал, пытаясь отвлечь себя от навязчивых мыслей. Неожиданно для себя самого, он переживал за исход операции едва ли не больше Союза. Естественно, на публике приходилось держать лицо, но в тишине собственных комнат, в которых он находился один, Уран мог позволить себе нервничать. Это злило, потому что ему, черт возьми, миллиарды лет, а он трясется от напряжения, как осиновый лист, как мальчишка перед первой контрольной, как кадет перед первым свиданием. Поэтому, когда раздалась громкая трель звонка, Уран подорвался с кушетки, влетел в гостиную и поднял трубку, едва переведя дыхание: — Слушаю. — Мы вышли в открытый космос, — голос Союза был искажен расстоянием и телефонной линией, но все равно в нем ясно чувствовалась неприкрытая радость и гордость. Настолько, что Уран облегченно расплылся в улыбке, падая в мягкое кресло. — Поздравляю тебя. Это огромный шаг для всего человечества, который сделали вы, — слова были картонными и сухими, Уран никогда не считал себя красноречивым, особенно в такие волнительные моменты, но на другом конце провода все равно засмеялись, ярко и искренне. — Надеюсь, теперь ты перестанешь смотреть на небо с такой тоской. Ведь космос стал гораздо ближе, — от теплых интонаций Союза по позвоночнику пробежали мурашки, и Уран на пару мгновений выпал из реального мира в переваривание сказанного. Ведь не может быть, что Союз так отчаянно, пылко, страстно горел идеей покорения космоса, делал огромные шаги для этого, покорил-таки его ради… него? — Теперь у меня нет никакого морального права так поступать, — только и смог выдавить из себя Уран, приложив все усилия, чтобы его голос звучал также, как и всегда. В ответ он снова услышал смех. — Жду тебя к шести в Кремлевском дворце, будем отмечать столь знаменательное событие с первыми лицами государства. Оденься только прилично, пожалуйста, рубашку там, брюки погладь, галстук, — Уран на такое просто фыркнул. Он всегда выглядел опрятно, просто Союзу хотелось в очередной раз похвастаться, мол, смотрите, какой представительный элемент живет у нас, а не у западных «друзей». — И, если ты даже сегодня не напьешься вдрызг, я сошлю тебя в Обнинск на постоянное место жительства. — В чем проблема Обнинска, не понимаю, приятный город… — Так, хватит. В шесть, в парадном костюме и отличном настроении. — Будет сделано, товарищ «само лицо государства», — дружески съязвил Уран и положил трубку, не дожидаясь ответа. Ну ведь не может быть… Действительно, бред какой-то. После торжественного распития шампанского с высокопоставленными лицами (шампанского было очень много), Союз утянул Уран через коридоры с красными коврами в свой кабинет прямо за рукав парадного пиджака. Уран пытался сопротивляться, но не слишком усердно, к тому же, в самом деле, это же та самая красная машина, она сносит все на своем пути, что говорить про какой-то элемент. — Настоящие русские не пьют это французское пойло, — слегка заплетающимся языком говорил Союз, разливая тягучую, как хрустальный мед, ледяную водку по рюмкам, пока Уран, захмелевший лишь слегка, с легкой ухмылкой рассматривал эту картину. — Шампанское пусть пьют эти французы, а мы — русские, и мы будем пить русскую водку. — Вообще-то меня вроде как считают немцем, — еле сдерживаясь, чтобы не засмеяться государству-триумфатору прямо в лицо, отвечал Уран, принимая из рук Союза свою рюмку. Тот стоял, прислонившись бедрами к краю своего стола, раскрасневшийся от выпивки; пальто было расстегнуто, как и ворот рубашки, и можно было видеть, как капли пота стекают по крепкой шее вниз, к ключицам. Фраза про немца развеселила Союз, и он, выставив руку вперед, громогласно объявил первый тост: — За тебя, потому что мы вместе, плечом к плечу, прокладываем дорогу к светлому мировому будущему! — Сколько ты уже выпил? За меня пить не обязательно, я просто делаю свою работу, а вот ты и твой народ достойны всех тостов в этой Вселенной. За вас — за тебя и советских людей, которые сделали мечту реальностью! Ура! — Уран чокнулся с Союзом и, не дождавшись того, опрокинул содержимое рюмки в себя. Союз последовал за ним всего лишь мгновением спустя, сменив опешившее выражение лица на неприлично счастливое. Пить с Ураном было хорошо. Он не лез на рожон, спокойно выслушивал все излияния души и, что самое важное, умел незаметно подливать. Настолько незаметно, что в какой-то момент Союз сам не понял, как подошел к новенькому проигрывателю и поставил пластинку. — «Метель», Свиридов, вальс, — заиграли первые аккорды, и Союз приглашающе подал руку Урану, который до этого, сидя в кресле, расфокусированным взглядом ловил блики всех включенных в кабинете ламп об грани рюмки. Когда в поле его зрения попала рука в перчатке, он поднял голову и неловко улыбнулся. — Ну, долго ты еще сидеть будешь? Я тебя, вообще-то, на победный танец приглашаю. — Не знал, что ты умеешь танцевать, — Уран не без помощи Союза поднялся, схватившись за широкую ладонь, и скинул сковывающий пиджак, разминая шею. Сам Союз уже давно избавился от пальто и закатал рукава, обнажив предплечья с перекатывающимися под светлой, еще не успевшей загореть кожей мышцами. — Кто поведет? — Победитель, конечно, — с широкой улыбкой заявил страна, перехватывая руку элемента удобнее и прижимая к себе за талию. — Почему-то я думал, что ты тоньше. — Мы танцуем или обсуждаем мою физическую форму? При желании я могу перекинуть тебя через бедро прямо в стол даже из этой позиции, поэтому, пожалуйста, давай уже начнем, потому что, сам понимаешь, водка стынет, — Уран, макушкой едва достающий до плеча Союза, пнул того в лодыжку, заставляя двигаться в такт. Союз сделал шаг, прижав элемент еще крепче. Поворот, еще шаг, поворот, и, немного привыкнув к габаритам, закружил Уран в ритме быстрого вальса по всему кабинет. Уран держался уверенно, академически положив руку на плечо Союза, будто танцевал так всю свою долгую жизнь. Когда музыка стала громче за счет форте и духовых, Союз разошелся еще быстрее, с каждым разом делая шире шаг. — Ты не развалишься так у меня? — чуть запыхавшись спросил Союз, приподнимая Уран над полом в очередном повороте и затем ставя его обратно. — Единственный, кто здесь может развалиться — это ты, у меня есть еще парочка миллионов лет в запасе, — Уран, казалось, вообще не обратил на действия Союза внимания, в ответ на что поймал слегка разочарованный взгляд. — Ну что ты, я танцую вальс с тех пор, как меня представили ко двору. Ни один бал не обходился без него, к тому же, из-за моего роста, меня часто использовали в качестве «партнерши» для других элементов на тренировках. Так что вальс для меня так же естественен, как и дыхание, причем в любой позиции. Хочешь, я поведу? — Нет уж, спасибо, — рассмеялся Союз, легким движением усадив Уран обратно в кресло, когда музыка закончилась, а сам удалившись к столу, чтобы долить остатки водки по рюмкам. Развернувшись к элементу уже с выпивкой в обеих руках, Союз вдруг застыл. Уран откинулся на спинку кресла, буквально утонув в нем, глаза его были прикрыты, а ртом он жадно глотал воздух, дополнительно обдувая себя рубашкой со спущенным галстуком, чтобы охладиться после танцев. На щеках у него выступил лихорадочный румянец, волосы взмокли, и он неосознанно зачесал их назад ладонью. От этого простого движения Союз на секунду забыл, как дышать, и когда Уран приоткрыл глаза, темные, подернутые поволокой, взгляд которых был направлен прямо на него, рюмки чуть не выскользнули из его рук. Но он все равно нашел в себе силы сдвинуться с места и, подойдя к элементу, легко прислонить холодное стекло к его разгоряченному лицу. — На брудершафт? — внезапно охрипшим голосом предложил Союз, присаживаясь на одно колено перед креслом, чтобы их лица были примерно друг напротив друга. Уран взял свою рюмку, одним движением склоняясь к стране, оказываясь слишком близко и слишком далеко одновременно. — Мы ведь и так уже на «ты», — он покрутил рюмку в пальцах, тем не менее принимая предложение и обхватывая руку Союза своей рукой. — За что пьем? — За нас, — выдавил из себя страна Советов, наблюдая, как по щеке элемента стекает капля воды от холодной рюмки. Сам же Уран ее будто не заметил — кивнул, повторяя тост, и залпом выпил, запрокидывая голову, обнажая незащищенную воротником рубашки шею. Союз следует за ним, опрокидывая в себя очередную рюмку водки за сегодня, надеясь, что она сможет оправдать его действия. А после он коснулся щеки Урана, большим пальцем подбирая ту самую каплю. Ладонь Урана легла на губы Союза прежде, чем тот коснулся ими элемента. — Я убью тебя. Союз остановился, чувствуя прикосновение пальцев Урана, которые мягко, но уверенно отталкивали его. — Я серьезно. Я убью тебя, а ты даже не заметишь, — голос Урана, низкий от выпитого, щекотал Союз изнутри, в то время, как снаружи его на части разрывали слегка сощуренные глаза. — Ты должен думать о народе. Союз отвел в сторону ладонь элемента, сжимая ее в своей руке. — О народе. Уран, не отнимая руки, опустил глаза и нервно облизнул губы под пристальным, выжигающим в сердце дыры взглядом Союза. — А не обо мне. Где-то в середине семидесятых Союз протянул только что вернувшемуся из деловой поездки на родину Урану кожаную куртку. Сказал, что это последний писк моды, для которого он сам слегка крупноват. А Урану в самый раз. — Ты же понимаешь, что в ФРГ с этим дела обстоят гораздо проще? — Это ты ничего не понимаешь, надевай давай. Обреченно вздохнув, Уран снял свое извечное пальто и взял из рук Союза куртку. Кожа была мягкой, пахла чем-то родным, да и фурнитура была добротной. — Не-не, ее на голое тело надо, — остановил элемент от продевания руки в рукав Союз. — Ты охренел? — Это не я, это мода. — Я не буду надевать это на голое тело, Союз. Это вульгарщина. — Мне нужно увидеть, как это смотрится на людях, чтобы понять, пропускать подобное или запретить. — Я не человек, у тебя министров куча, на них и пробуй, — лицо Урана выражало смертельную усталость, он смотрел на Союз снизу-вверх, как на несмышленого ребенка. Но камень переубедить проще, чём страну Советов, и элемент, смирившись со своей участью подопытного, стянул рубашку прямо через голову и быстро надел куртку, пытаясь как можно быстрее застегнуться. Но замок, как назло, не желал поддаваться, а сам Союз, видя, как мучается Уран, не предпринял даже попытки помочь ему. — Да не суетись ты так, тоже мне, барышня на выданье, — Союз скользил взглядом по грудной клетке, резко очерченной мышцами, по торсу с явным рельефом пресса, цепляясь за потемневшие от времени крупные шрамы, идущие от солнечного сплетения, опоясывающие тело элемента. Шрамы выглядели ужасно, но еще более ужасным был тот факт, что он знал, откуда они. Союз подозревал, что они продолжаются и на спине, и по своему опыту зная, какая это боль, скрипнул зубами от злости к людям, которые стали причиной их появления. Наверное, он смотрел слишком пристально, потому что Уран поймал его взгляд и потемнел буквально на глазах, моментально застегиваясь до подбородка. — Ты… — В ней жарко и неприятно, — перебил его элемент, в глазах которого играли совсем недобрые искры, рот был скривлен в раздражении и ходили желваки. Он не дал и слова вставить Союзу, за рукав выволок того из комнаты в коридор (и откуда в нем столько силы?) и захлопнул дверь прямо перед носом. Открыл он ее спустя пару минут, застегнутый на все пуговицы, хотя на улице было очень теплое начало мая, и практически швырнул куртку в руки страны. Правда, перед этим аккуратно сложив ее. — Я… — Замолчи, Союз, — голос как всегда негромкий, но гудящий от злости, от которого внутри все переворачивалось, заставил посмотреть Урану в глаза. — Сколько вопросов ни задавай, я все равно не отвечу. Он бросил взгляд на куртку, и, будто нехотя, тихо продолжил: — Куртка хороша, но лучше отдать ее кому-нибудь другому — она больше подойдет молодежи, чем такому дряхлому старику, как я. В голове Союза всплыло сильное тело, не совсем вяжущееся со словами про дряхлого старика, но в ответ он промолчал. Не сказал, что Уран выглядит в этой «молодежной» куртке так, что дух захватывает. Не сказал, как сильно его не хватало весь этот месяц. Как сильно скучал, взглядом буравя календарь на стене. Только кивнул головой, перекидывая то, что должно было стать подарком в честь возвращения, через локоть, развернулся и направился к выходу, но уже у дверей до него донеслось усталое: — Союз. Ноги, до этого бодро шагающие, моментально остановились, и Союз развернулся всем корпусом. Уран все так же стоял у двери, сложив руки на груди, но в его взгляде уже не было того холода, а на губах плавала едва заметная улыбка. — Я сильно скучал и рад вернуться. На улицу по ступенькам Союз выбежал уже в прекрасном настроении, которое мгновенно подхватили щебетанием птицы, рассевшиеся на ближайших деревьях. Куртку он повесил в шкафу своего кабинета. Вдруг пригодится. Все-таки сидела она великолепно. Всюду были цветы, ленты, шары, музыка, иностранная речь — олимпиада в Москве поражала размахом даже видавшего многое Урана, который обычно наблюдал за происходящей на улицах феерией из окна. Союзу чудом удалось вытянуть его на открытие, заговаривая зубы словами, как это важно для него, как для страны, что там будет много иностранных гостей, птиц высокого полёта, конечно же, и что Урану давно пора отойти от образа простого рабочего электростанции к образу политической фигуры, с которой считаются во время партий — в общем, меля свою обычную советскую чушь. Уран в это время завязывал галстук, который Союз же ему и подарил — красный, атласный, скользящий в руках, как последний слизняк. На любые возражения по поводу его ношения, страна Советов отмахивался, мол, это же не пионерский галстук, ничего страшного, потерпишь пару часов. Сам Союз выглядел ни много, ни мало блестяще: уложенные светлые волосы, гладко выбритый, пиджак плотно обхватывал широкие плечи, а белая рубашка здорово оттеняла уже успевший проявиться летний загар. Галстуки у них двоих, впрочем, были одинаковыми. На стадионе было шумно, жарко и очень многолюдно. Уран предпринял попытку забиться какой-нибудь темный угол, чтобы не отсвечивать простому народу, но Союз крепко взял его за руку и, проведя через коридор для гостей, усадил рядом с собой на лучшие места. Вокруг были какие-то послы, лидеры других государств, сами другие государства. Уран надеялся увидеть среди них хотя бы один элемент, особенно Плутоний, но сестра еще накануне предупредила его, что ее очень навряд ли отпустят из института где-то в центре Америки. Не найдя в толпе знакомых лиц, Уран размял шею и уселся поудобнее, потому что зрелище ожидалось захватывающее. — Не нашел никого из своих? — из-за гула приходилось чуть ли не кричать прямо в ухо, и элемент вздрогнул от внезапно наклонившегося к нему Союза, который обжег кожу своим горячим дыханием. Уран отрицательно мотнул головой, не поворачивая головы, и в этот раз, когда шею и кромку уха обдало жаром, он даже не шелохнулся. — Тогда я отойду ненадолго, мне нужно сделать пару-тройку приветственных кивков перед началом, сам понимаешь. И только когда Союз поднялся, возвысившись над остальными гостями стадиона, и отошел в сторону скопления людей, Уран понял, что все это время его держали за руку. — У меня очень плохие предчувствия. Союз сидел, откинувшись на спинку стула, полы его пальто разъехались, а руки безвольно висели, почти касаясь кончиками пальцев пола. — Очень-очень плохие предчувствия. В небольшой кухне почти не осталось воздуха, его почти полностью заменил алкогольный пар — запотели даже стекла. Уран стоял в проходе, прислонившись к косяку, и смотрел, как и несколько лет назад, на растрепанные волосы, дрожащие веки, длинные ресницы, раздувающиеся крылья носа, скулы, вечернюю щетину. Союз ввалился к нему в квартиру, еле держащийся на ногах, источающий спиртовое амбре — элемент даже поморщился, хотя раньше никогда такого не случалось, даже в самые лихие времена. Страна, никак не отреагировав на откровенно опешившего хозяина, сразу прошел на кухню, прям в ботинках и пальто, и развалился на первом попавшемся стуле. — Как будто должно произойти что-то плохое, а я не знаю, что. И откуда этого плохого ждать, — Союз скосил расплывающийся взгляд на стоящего поодаль Урана, и в мутных голубых глаза сквозило отчаяние. — Ты понимаешь? Меня всего распирает, а я даже не знаю, что делать. Уран понимал. Он помнил, как точно такое же чувство окутывало немецких исследовательских корпусах, когда еще никто не знал, чем именно закончится война. Тревога съедала изнутри, причем, непонятная тревога — на тот момент ничего не могло пойти не так. Все валилось из рук, ученые недоумевали почему обычно спокойный элемент стал вдруг дерганным, суетливым и перестал спать. Германия, у которой и без того в то время дел было по горло, каждый вечер приходила в его комнаты, справляясь о самочувствии, и в ответ на высказанные тихим голосом сомнения баюкала на груди, уверяя, что они делают все правильно, что скоро все закончится, что слава об их научных и технических достижениях будет лететь впереди них. Уран верил, успокаивался и ложился спать, чтобы на следующее утро вновь проснуться в объятьях всепоглощающей тревоги. А потом обнаружил себя в американских застенках, прикованным к стене, и понял, что все это время некое провидение пыталось его предупредить, но он того не понял. — Подойди ко мне, пожалуйста, — Уран никогда прежде не видел Союз таким подавленным, и когда тот протянул к нему руку в просьбе, он прошел вглубь кухни и сжал ладонь так крепко, что у страны захрустели пальцы. — И правда силен. Он потянул элемент на себя, и Уран рухнул к нему на колени, потеряв равновесие. Не расцепляя рук, Союз протянул левую ладонь к лицу Урана. Тот было дернулся, но страна запустил пальцы в его волосы, убирая челку назад, слегка оттягивая голову, на задворках сознания отмечая, как беззащитно дернулся кадык на белой шее. — Со… — Вот скажи мне, Уран, — едва слышно прошептал Союз, за затылок притягивая элемент к себе, свои лбом касаясь его и заглядывая в темные карие глаза, в которых, почему-то, не было привычных искр. — Ты живешь миллиарды лет, на твоих глазах поднимались и приходили в упадок целые цивилизации, ты видел столько войн и революций, что мне страшно представить, ты видел, как создается настоящее. По сравнению с тобой, вся моя жизнь — это мгновение. И я не знаю ничего, я не знаю, что мне делать. Скажи мне, пожалуйста, прошу тебя… Союз шептал это, почти касаясь губами губ Урана, и тот не мог найти в себе силы отодвинуться. Он видел в этом одоленном сомнениями, изъеденном неизвестностью, разбитом Союзе себя полувековой давности. И он помнил, чем это закончилось. И он уж точно не хотел такого же конца для ставшего за эти годы дорогим не совсем человека. — Если бы я знал, что делать, то не оказался бы в центре разрушенного мною же города, разорванным на части, — Уран хотел бы никогда не касаться этой темы, но эти голубые глаза часто невольно заставляли его делать вещи, которые он сам бы ни за что не сделал. — Возраст — это не всегда показатель ума, знаешь ли. Союз ослабил хватку на затылке, и Уран скользнул вниз, утыкаясь носом в шерстяную ткань пальто. Чувствуя осторожное прикосновение к рубцам на спине, которые можно было потрогать через тонкую пижамную рубашку, ощущая дыхание страны в волосах, слыша его нетерпеливое сердцебиение, элемент больше ничего не мог сказать, задушенный подступившими к горлу слезами. — Такого больше никогда не произойдет. Я тебе обещаю, слышишь, Уран? Больше никто не умрет, ты больше не получишь ни одного шрама, под тобой больше никогда не будет выжженной земли, на твоих руках больше не будет крови. Только, прошу… Союз невесомо целовал короткие волосы Урана, вдыхая глубокий аромат земли после дождя, которым всегда пах элемент. Аромат, который лейтмотивом сквозил через всю жизнь великого Советского Союза. — Прошу, останься со мной навсегда. — Я же говорил, — голос Урана был глухим, ломающимся, но все также отчетливо слышным в ночной тишине. — Я буду с тобой даже тогда, когда в мире не останется ни единой души, которая могла бы вспомнить тебя. Когда от твоего облика не останется даже горстки пепла. Когда от твоего имени не останется даже звука. Я буду с тобой. Люди расступались с пути Урана еще до того, как видели его в коридорах дворца. Они запирались в кабинетах, отходя подальше от дверей к окнам. Кто-то прятался под стол и за шкаф; те, у кого была возможность, бежали на верхние этажи или вообще из здания через черный ход. Уран шел так быстро, что казалось, будто он летит. Грязный, весь в пыли и крови, источающий губительное излучение за десятки метров вокруг себя, судорожно сжимающий в руке тонкую папку, он миновал пустые коридоры, направляясь прямиком к кабинету союза. Стучать не имело смысла — Уран просто выбил дверь одним движением руки и, оказавшись внутри, запустил папку прямо в лицо начавшему вставать с кресла Союзу. — Эвакуируй. Людей. Союз, чудом поймавший бумаги, на которых содержались самые первые документальные сведения о произошедшем минувшей ночью на Чернобыльской АЭС, окинул взглядом черти в чем перепачканный элемент. — Это твоя кровь? — Да, блять, моя, и если ты срочно не эвакуируешь людей из зоны поражения, ее станет гораздо больше, — Уран дышал через плотно сжатые зубы, с каждым словом оказываясь все ближе к столу Союза, пока не уперся в него телом. — Там реактору полная крышка, и полный город на расстоянии о руки. — Я не могу принимать такие решения самостоятельно. Нужно собрать совет… — Ты вызвал меня со срочным отчетом, послал на верную гибель людей, которые доставили меня сюда, только для того, чтобы сказать, что ты не можешь принимать решения? — заткнул Уран только раскрывший в объяснениях бюрократической машины рот Союз, за полы пальто вытаскивая его из-за стола. — Эвакуируй, сука, людей, или всем конец. Прочитай, наконец, бумажки, и пойми, какой же пиздец творится там. Пожарников уже не спасти, тех, кого пошлют на ликвидацию последствий — тоже. Спаси хотя бы обычных людей, которые не знают, что происходит у них же под носом. Там вообще никто не понимает, что происходит. Кроме меня. Союз смотрел, как в глазах Урана горят уже не искры, а пламя вместо радужки. Пламя ярости, ужаса и отчаяния, потому что он ничего не может сделать. Люди погибают у четвертого энергоблока, а он стоит в роскошных кабинетах и трясет за грудки государство, чтобы тот принял срочные меры. Союз опустил взгляд на бумаги, которые принес Уран, и с каждой строчкой его лицо становилось все мрачнее и мрачнее. Это походило на страшный сон, который случился наяву. Его рука потянулась к служебному телефону, но Уран перехватил ее. — Немедленная эвакуация людей. Создать штаб по ликвидации последствий. Привлечь военных, технику, самую тяжелую, чтобы защититься от излучения. Пока горит пожар трудно оценить настоящие масштабы бедствия, но у меня ни одного положительного прогноза. Скорее, все будет только хуже. Союз кивнул и набрал номер генерального секретаря. Уран отпустил его пальто, отходя назад, чтобы не мешать их разговору. Он посмотрел на свою левую ладонь, испещренную свежими красно-розовыми шрамами, попробовал сжать и разжать ее. Взрыв был стремительный и очень мощный, кажется, ему оторвало руку, но когда он пришел в себя от боли, то все уже было на месте. У него не было времени осмотреться в вертолете, хотя он и переоделся, потому что от его рабочей одежды ничего не осталось. И пока Союз пытался убедить Михаила Сергеевича в как можно более скорой эвакуации населения, Уран расстегнул пропитавшуюся кровью рубашку, аккуратно стягивая ее с себя. Так и есть: на левой руке была повреждена не только ладонь, которую разнесло или раздробило осколками на мелкие куски, но и плечо, на котором появился рваный шрам — руку все-таки оторвало. На левом боку стремительно регенерировал огромный ожог — повезло что его не вырвало вместе с органами, иначе он бы здесь не стоял здесь. Со лба, не переставая, сочилась кровь, заливаясь в глаза, но это было нестрашно. Страшно было то, что Союз, положив трубку, ходил по кабинету, опустив голову, будто обдумывая, что сказать Урану. Наконец, он остановился перед ним и посмотрел ему прямо в глаза. — Он отказал в эвакуации до тех пор, пока не потушат пожар. Сказал, что паника — это последнее, что нужно в сложившейся ситуации. Сначала Уран подумал, как жаль, что ему не оторвало голову, потому что она регенерирует дольше всего. Потом — как жаль, что самого товарища Горбачева там не было. — Это же не мои личные интересы, мать вашу! Вам настолько насрать на собственный народ? — Уран уже замахнулся менее поврежденной рукой для удара, но Союз поймал его кулак у своей груди. — Успокойся, пожалуйста, — сурово произнес Союз, заводя правую руку Урана за его спину, чтобы он больше не мог ударить ею. Левую, едва не прилетевшую ему в скулу, он тоже поймал. — Да как я могу успокоиться? — Уран пнул его в голень так, что Союз скривился от боли, но рук не отпустил. — Я был там, видел все изнутри, я просто не могу вот так все оставить. — Пожалуйста, успокойся, и мы все решим. Надавим на правительство, добьёмся соблюдения твоих требований, только сначала нужно успокоиться, иначе мы лишимся всей верхушки, понимаешь? Обещаю, мы все сделаем, сразу же, как только ты остынешь. — Ты уже обещал! — услышав знакомые слова, Уран как с цепи сорвался, ударяя теперь по бедру, отчего Союз пошатнулся. — Ты обещал! Обещал, что люди больше не будут умирать из-за меня! Ты целовал мои волосы и нагло врал, что на моих руках больше не будет крови! ПОСМОТРИ ЖЕ НА НИХ СЕЙЧАС! Уран дернул руками, но Союз держал их крепче прежнего, так, что кости хрустели у обоих. Со лба элемента черными каплями кровь капала прямо на тот самый туркменский ковер, меняя выученный наизусть узор. Союз сделал шаг к Урану, перехватывая его запястья в одну руку, чтобы другой убрать пропитанную насквозь челку с глаз, которые тут же яростно посмотрели на него. И в следующее мгновение, Уран, приподнявшись на носках, неуклюже ткнулся почерневшими губами в приоткрывшийся от удивления рот Союза. Именно, что ткнулся, потому что отстранился тут же, загнанно дыша и сверкая от злости глазами. — Может, если я… Договорить ему не дал Союз, резко подавшись вперед, и, прижимая горячее тело Урана к себе, целуя снова. отчаянно, пылко, страстно Как делал все, что было хоть как-то связано с Ураном. Как строил станции и ледоколы, как осваивал космос, как учился танцевать, как придумывал идеальную церемонию открытия олимпиады. У этого было множество других причин, но одна из них всегда оставалась неизменной. И сейчас он был готов рискнуть собственной жизнью, собирая губами ядовитую кровь, которая будет облучать его изнутри, сокращая годы, которые он проведет на этой бренной земле, ради призрачного шанса, что это снимет с Урана бремя вины, которое он нес с момента их первой встречи. «Ты должен думать о народе, а не обо мне» Какая чушь. Союз с упоением зарывался в спутанные волосы, цеплял жесткие губы, касался гладких зубов, которые кусали его, но он тут же слизывал нечеловеческую кровь, ловил задушенные всхлипы Урана, прижимая его к себе все сильнее. И он чувствовал, как сдался Уран, обхватывая его шею освобожденными руками и целуя в ответ. Так, будто от этого зависела жизнь всего человечества. Так, будто он хотел этого долгие годы, но не мог решиться. Так, будто упущенные в недомолвках, долгих взглядах и прикосновениях сорок лет можно было наверстать в один час. И в чем-то он был прав. Уран вышел из кабинета, хлопнув дверью так, что со стены упал портрет Ленина. Спустя пять лет Советского Союза не стало. Россия, рослая и широкоплечая, стояла в дверном проеме старой квартиры Урана. — Скоро придут рабочие разбирать кабинет отца. Я знаю, что вы были близкими друзьями, может, Вы хотели бы что-то забрать оттуда себе на память. Кабинет был залит светом, насколько позволяло зимнее солнце. Уран стоял в дверях, окидывая взглядом такие родные предметы, которые больше не имели смысла. Туркменский ковер. Хрустальные рюмки и графин. Кресло, самое мягкое в уже бывшем Советском Союзе. Проигрыватель. Уран подошел ближе и аккуратно извлек последнюю пластинку, которая играла при жизни «нерушимого и вечного». «Метель», Свиридов. Он не был удивлен, но все равно как-то непривычно защипало в глазах. «Единственный, кто здесь может развалиться — это ты…» — Уран, тут что-то еще есть, — окликнула его Россия, отвлекая от горьких мыслей, но повернувшись, ему стало только больнее. Девушка держала в руках кожаную куртку, ту самую, что Союз когда-то протянул Урану с просьбой померить. — Попробуй надеть, мне кажется, тебе пойдет, — натягивая привычную дежурную улыбку, предложил элемент, подойдя ближе. Пластинку он отложил на низкий столик у любимого кресла, чтобы потом забрать с собой. Россия не смогла даже застегнуть ее на груди. — Может, все-таки, Вы попробуете? — Уран аккуратно принял куртку, скинул свое пальто и надел-таки ее на рубашку. Она села, как влитая, будто шилась специально для него. Ширина плеч, длина рукавов, спина — все было идеально. Уран расстегнул молнию на кармане, чтобы проверить его глубину, и наткнулся на что-то твердое. Мельком взглянув на Россию, которая была увлечена уже прибывшими рабочими и не обращала внимания на крутящийся у зеркала элемент, он достал предмет на свет. Это оказалась совсем небольшая открытка с изображением Кремля. Уран перевернул ее и, прочитав, что было написано сзади, больше не мог сдерживать слез. «С возвращением. Я скучал. Навсегда твой, Союз»