Балбес с сердцем

      За тридцать лет неспокойной жизни судьба Като берегла его от встреч со всякими богатенькими сынками. Короче, миловала его и берегла нервную систему. Наверное, Камбэ её подкупил, раз на нём она либо сдалась, либо смоталась в бессрочный отпуск. Като же оказался не так податлив, при первой очень неприятной встрече решив — вот подобные богатые засранцы с банковским счётом в голове ему явно не по душе. Камбэ точно должен был наиграться в полицейского и заскучать после первой недели в их отделе, а после вернуться к своим высококлассным богатеньким делам.       Но проходит неделя, две, там уже скоро и месяц пролетит, но Камбэ исправно рано утром приезжает раньше всех в отдел на своей очень крутой машине, немного бесит по обыкновению, но внимательно наблюдает, впитывает их простую жизнь.       Като же чувствует, что судьба-чертовка, валяясь на пляже на Бали, попивает шампанское в честь шальных мыслей о том, что Камбэ он даже начал потихоньку доверять.       Он ведь никого не водит в свою маленькую съёмную квартиру, может, да, он простак, но это его маленькое убежище и царство. А потом Камбэ вдруг оказывается без гроша в кармане и растерянно хмурится, у него смешно бурчит в животе от голода, и Като даже на миг хочется посмеяться и подковырнуть издёвкой, а он просто тащит его за собой в супермаркет, доверяет рулить тележкой с продуктами, а после — тащить пакет. Камбэ бы пенделя дать за его замашки и фырканье на его маленькую квартиру, Като же суёт ему свои джинсы, толстовку и гель для душа.       Без образа молодого наглого хлыща Камбэ — мальчишка, настороженно смотрящий из-под встрёпанной чёлки. Вредности и самомнения бы ему ещё поменьше, но, в целом, и так сойдёт, оказывается, и богатенький засранец может за обе щёки уплетать простой ужин и смотреть современный сериал за банкой пива. Такого Камбэ самое то щёлкнуть по покрасневшему носу и дружески похлопать по плечу, и Като, проваливаясь в пьяный сытый сон, чувствует лёгкое прикосновение к своим волосам.       Да не, приснилось, наверное. Утром Камбэ, как Золушка сумасшедшего, перевоплощается в безразличного хладнокровного богатея, и Като точно думает — приснилось, ну и чёрт с ним.       А потом — щенок. Другой, конечно же, не их потеряшка, но тоже белый, весёлый и пушистый. Детям нужна сказка, и Камбэ уже не Золушка, а чёртова фея-крёстная с побитым щенячьим взглядом, делает правильно-неправильное волшебство.       Ладно, сказка, так сказка, в жизни Като её давно не хватает, поэтому, когда они вместе идут к автобусной остановке.       — Знаешь, а у тебя ведь тоже есть сердце, — весело говорит он, легонько хлопая Камбэ ладонью меж лопаток, и тот кидает на него молчаливый внимательный взгляд, скрывается за холодной ухмылкой, но Като уже не провести так легко. Только собственное сердце теперь его дурит, скачет гулко в груди.       А однажды замирает в тревожном ужасе. Да, он знал это лучше всех — однажды у Камбэ не получится решить проблему чеком с суммой из десятка нулей. Деньги не нужны ведь тем, кто сгорел в отчаянии, горе или собственной слабости и жаждет забрать с собой в ад ещё парочку душ. Като готов на ад в своей сказке, когда закрывает Камбэ собой от шальной пули из пистолета съехавшего с катушек наркомана, решившего устроить погром в крупном торговом центре. Его сердцу тогда слишком горячо и больно. Или ему это снится. Или он в аду с ядовито-белым потолком и гирьками на веках, потому что открыть глаза — та ещё задача, а дышать в кислородной маске ещё хуже.       Като всё-таки оглядывает, как может, палату — большая и светлая на него одного, вон, рядом с кроватью пищит куча приборов. Наверняка Камбэ постарался, устроил всё по высшему уровню. Всё-таки добился своего, спустил на него свои деньжищи. Главное, чтобы сам в соседней не слёг. От этой мысли тревожно, большой прибор рядом издаёт вредный писк, точно сейчас прибежит какая-нибудь медсестра и вколет ему укол до того, как он успеет что-то спросить. Но вдруг совсем рядом раздаётся шум, и Като косится на большое кресло сбоку — а сразу и не заметил. Камбэ, встрёпанный и замотавшийся в плед, похож на нахохлившегося воробья. Взгляд у него сонный — он что, спал вот так, рядом с его кроватью? От этого неловко, но так спокойно.       Сказать бы ему что, но слова не слушаются, да и вообще Като сам готов провалиться в сон, сил у него совсем нет, ему точно тут валяться ещё не один день. Поэтому он, просто борясь со сном, смотрит в чужое лицо. Камбэ стоит над его кроватью, и ощущение этого его взгляда сверху вниз смутно знакомое. А, точно, на мосту в день их первой встречи. Тогда он ухмыльнулся, не протянул руку, позволил ему упасть в холодную воду. А сейчас неловко садится на край кровати.       У него тёплая ладонь, тонкие пальцы. Сильные, крепкие — Като вцепляется в них так, сколько позволяют крохи сил. Хоть на это их хватит, если даже на сказать «спасибо» пока не хватает. Камбэ хоть и балбес, но поймёт же, да? Если не поймёт, Като, когда оклемается, крикнет ему это в самое ухо.       — Ты сказал как-то, что у меня сердце есть. Помнишь? Я думал, оно у меня тогда взорвётся, когда… Спасибо, что защитил меня. Но у меня сердце всё равно с ума сходит, знаешь?       Като знает — его собственное ворчит само на себя, что расшалилось так не вовремя, подбитое ведь. Но ладно, они уж разберутся. А пока Камбэ неловко гладит его по волосам и настраивает сердечные струны на веру в эту странную сказку.       Като это не снится.