***
этим же вечером он срывается. наспех глотает таблетки и бежит по адресу, что плотно засел под коркой мозга. уже у самой двери немного восстанавливает дыхание и громко стучит. чанхи? — парня встречает удивленное лицо енхуна. — ты в порядке? бледный какой-то… розоволосый готов расплакаться прямо здесь, на пороге, но вместо этого дает волю другим своим эмоциям. тем, что позволили прорасти цветам в слабом теле. стоит двери захлопнуться, он подходит к старшему, оставляя между их лицами пару несчастных сантиметров. чанхи не смотрит в глаза. понимает, что стоит взглянуть — пропадет. сорвется и раскажет все. — ты нужен мне — выдыхает он в губы напротив. енхун понимает, что что-то не так. понимает, но не перечит. притягивает к себе за талию и целует. чанхи отзывается на это так отчаянно, словно крича о том, что больно. и старший чувствует, но не догадывается, что сам же и является ей причиной. пальто и обувь чанхи остаются валяться на полу в прихожей, а его самого подхватывают сильные руки. дождь продолжает настойчиво стучаться в окно гостиной, где на диванчике перед телевизором расположились две тушки. парни частенько устраивали подобные ночевки с просмотром фильмов и горой различного фастфуда. в этот раз все получилось спонтанно: чанхи, завидев стремительно сгущающиеся тучи, собрал все необходимое и приехал по такому родному адресу. — у меня холодно и одиноко, — сказал он и сразу побежал ставить чайник, а старший и не против. ему нравится вот так, в куче подушек, смотреть «войну бесконечности». даже когда умирает питер паркер, и со стороны слышится всхлип, он поворачивается к младшему и не упускает шанс подразнить, назвав того плаксой. правда, позже сам ревет над железным человеком. чанхи смотрит на заплаканное лицо уснувшего друга и не может не улыбнуться. — дурак, — по-детски бросает он, аккуратно устраиваясь у старшего под боком. все те же руки опускают хрупкое тело на постель. холодные простыни соприкасаются с горячей кожей, и чанхи только сейчас замечает, что они распрощались с одеждой еще по пути в спальню. — ты издеваешься? — смех разносится по комнате. — это наш первый проект, а ты херней страдаешь. енхун, что до этого пытался балансировать линейкой на лбу, широко улыбается и прыгает на кровать, прямо к своему партнеру по несчастью. — давай отдохнем, чанхи-я? — я пришел всего полчаса назад, — с укором посмотрел тот на лучшего друга. — ну чанхи~ ну пошли перекусим, — ен включил свои щенячьи глазки. и младший держался. ровно семь секунд. — ц! ты вроде старше, но ведешь себя как ребенок. — он опускает взгляд и убирает книгу с колен. — зато я симпотишный, — тот гордо задрал подбородок, победно ухмыляясь. пока в лицо не прилетела та самая линейка. — говорю же — дурак. розовые пряди красиво контрастируют с бледной кожей. странно, что енхун сейчас думает именно о них, а не о каштановых чанмина. в комнате темно, только луна просачивается сквозь шторы, подглядывая как переворачиваются сейчас миры двух людей. чанхи выглядит поистине нереальным. словно сам является луной. призрачной, со множеством секретов, блеклой, но все еще истощающей свет. и старший задается вопросом: «всегда ли он был таким?» «или я просто этого не замечал?» енхун ураганом влетает внутрь, чуть ли не сбивая с ног хозяина квартиры. тот, немного оклемавшись, следует за гостем на кухню. — ну садись же! — старший улыбается во все тридцать два зуба и ерзает от нетерпения. чанхи закатывает глаза в своей привычной манере, но на стул все же присаживается. — может уже расскажешь почему вломился ко мне ни свет ни заря, еще и светишься поярче солнца в полдень, м? хун хихикает и заявляет: — я влюбился. им оказался парень с танцевального факультета. джи чанмин. красивый, смешной и двигается как боженька. дальше чанхи не слушал. поделившись своим восхищением с другом за чашечкой чая, енхун собрался и ушел по своим срочным делам. а чанхи? чанхи продолжает смотреть в одну точку перед собой, пока не слышит как закрывается дверь. тогда, словно по сигналу, сознание отключается и глаза застилает пелена слез, что так отчаянно рвались наружу все это время. тело тянет к земле с необъяснимой силой, и чхве позволяет себе сползти со стула на пол. он обхватывает дрожащими руками колени и утыкается в них лицом, всхлипывая вновь и вновь. — дурак ты, хен. жарко. очень жарко, и кислорода не хватает обоим. каждое прикосновение обжигает, и чанхи думает, что сгорит. прямо здесь и сейчас превратится в кучку пепла. и он не против, если это избавит его тело и душу от мучений. енхун входит медленно, стараясь не причинить младшему вред. он раньше и не задумывался об удовольствии партнера, но сегодня все по-другому. сегодня ему хочется отдавать, а не забирать. даже воздух пропитан чем-то, до этого момента неизведанным. хун вдыхает полной грудью и прикрывает глаза, стараясь не сорваться. парень под ним настолько притягательный, что в голове все превращается в туман. в этот мир его возвращает чужая ладонь, что неожиданно притягивает за шею к себе. — нет. смотри на меня и не смей отводить взгляд. старший слушается и утопает в глазах напротив. — ну-ка, посмотри на меня. сейчас же. ен понимает, что приказной тон чанхи — это уже не шутки, и поднимает голову, позволяя настольной лампе осветить свое лицо и явить младшему множество ссадин с огромным фингалом впридачу. глаза того стремительно расширяются, а рот то открывается, то закрывается в попытке произнести хоть что-нибудь. старший не сдерживает слабой улыбки. «на рыбку похож» — т-ты…ты совсем с ума сошел? что произошло? — розоволосый хватается за голову, на считанные секунды выбегая на кухню и возвращаясь с аптечкой и упаковкой пельменей с морозилки. теперь он благодорит свое шестое чувство, что заставило подняться и прийти к хуну без предупреждения. — сел. быстро. — тот немедля садится на край кровати, чтобы чанхи всучил ему пельмени, — на, к глазу приложи. и я все еще жду ответа: что, черт возьми, произошло? -…поэтому я не сдержался и въебал. енхун уверенно закончил свой рассказ, пока младший обрабатывал ему ссадины. — ауч! — он отдергивает руку, когда кусочек ваты дошел до разодранных костяшек. — терпи. — чанхи с сожалением смотрит на раны. — так, … это все из-за чанмина? — уйдя в себя, он продолжает забинтовывать чужие запястья. — мгм. они оскорбили его — они и получили. чанхи согласно кивает, все еще думая о чем-то своем. из мыслей его вытаскивает неожиданный вопрос хуна, что все это время внимательно смотрел на него: — чани, как давно ты перекрасился в розовый? тот в ответ смотрит с подозрением, — уже недели две как, хен. я даже писал тебе об этом и фото скидывал… — правда? — видно, старший искренне удивлен, что немного выбивает из колеи чанхи. «конечно, ты ведь больше ничего не видишь и не слышишь, если только это не касается чанмина…» — готово. — использованная вата отправляется в мусорку, а пельмени обратно в морозилку. — ну что бы я без тебя делал, чанхи-я. брюнет встает с кровати, немного кривясь от боли в мышцах, и с благодарностью обнимает своего друга. — пропал бы ты, дурак. тело младшего поддается чужим прикосновениям, извивается. он снова тянется за поцелуем, притягивает ближе, не оставляя между их телами и миллиметра. мелодичные стоны ласкают уши, и енхуну сносит крышу. он увеличивает темп и впивается чанхи в шею. розоволосый прогибается в спине и стонет еще громче. старший загипнотизированно стонет в унисон и повторяет, словно мантру — чанхи. чанхи. чанхи у хозяина имени слезы льются от переизбытка эмоций. наконец-то они только вдвоем. очередная банка крепкого пива остается опустошенной. по периметру валяются еще с десяток подобных ей. совместный вечер двух друзей, что алкоголем заглушают собственных тараканов в голове. разговоры ни о чем отвлекают, а темы у них находились всегда. енхун опьяневшим взглядом пробегается по телу младшего и в какой-то момент замолкает, словно обдумывая последующие слова. — чанхи-я, ты… не думал, что мы могли бы…помочь друг другу? розоволосый поднимает вопросительно бровь, — о чем ты, хен? старший прикусил губу и быстро сократил между ними расстояние. буквально нависая над чанхи, он выдыхает в самые губы, — просто взаимопомощь, хорошо? если хочешь, завтра сделаем вид, что ничего не было… затуманенное сознание чанхи отказывается переваривать происходящие, позволяя эмоциям выйти из-под контроля. сейчас он чувствует лишь алкоголь в крови, жар от тела над ним и желание. бесконечное желание стать ближе. — х-хорошо. чанхи целует. целует. целует. а еще кусает. прижимается. царапает. не дает и шанса представить в голове кого-то другого. только он и никаких лишних образов, нарисованных воображением. енхун смотрит. проводит руками по всем изгибам, языком соединяет родинки и впитывает каждое мгновение. впервые за полгода их «взаимопомощи» он замечает шрамик у чанхи под ключицей и спешит провести по нему губами, стараясь больше не пропустить ни единой детали. что бы вы почувствовали, если б добились настоящей близости с давно любимым человеком? счастье? может, облегчение? чанхи чувствовал боль. в его ситуации пора бы и привыкнуть, но эта боль разрывает его изнутри. буквально. парень залетает к себе в квартиру и тут же падает на колени, больше не сдерживая приступ кашля. они хотели забыться друг в друге на мгновение. только чанхи хотел енхуна, а енхун хотел… чанмина. младший понял это, когда в самый пик наслаждения с родных губ слетело чужое имя. он держался. по крайней мере, старался. и когда енхун уснул, быстро собрался и ушел прочь. теперь тело скручивает от боли, и чанхи не замечает, как на лице появляются мокрые дорожки от слез. воздуха не хватает катастрофически, но вызвать скорую он даже не думает. сам знает, что происходит. собрав последние силы, он добирается до туалета, где кашель накрывает с новой силой. «желтый лепесток выглядит слишком ярким на окровавленной ладони…» парень слабо усмехается собственным мыслям и отключается. той ночью, в попытке заглушить внутреннюю боль, он исполосовал себе всю грудь. шрамы останутся, чтобы каждый раз напоминать о том дне, когда все пошло по наклонной. енхуна будит солнце, ласково обводящее лучами скульптурные черты лица. произошедшее кажется сном, но розовая макушка на другой стороне кровати подтверждает обратное. «остался…» парень пару раз моргает, не веря своим глазам. он переворачивается на бок и продолжает всматриваться в немного исхудавшее лицо напротив. что-то очевидно не так. это повторилось. потом еще раз. еще и еще. чанхи не понимает, что с ними произошло. вернее, понимает, но не хочет признавать. все шло по отработанному сценарию: раз в неделю енхун звонит, младший приезжает и «помогает», не оставаясь даже до утра. таблеток хватает всего на несколько часов, поэтому после каждой их встречи чанхи задыхается у себя в ванной, пока первые лучи солнца не покажутся сквозь плотно закрытые занавески, призывая подняться и давая еле ощутимую надежду, что все наладится. и так по кругу. совместные ночевки, смех и улыбки остались в фотопленке общих воспоминаний. чхве правда пытался делать вид, что ничего не изменилось, но это оказалось намного труднее, чем он мог себе представить. — я пошел — мгм, дверь захлопни — получилось! хен, представляешь, меня взяли! — круто. кстати, ты знал, что чанмин работает в кафе здесь неподалеку и-… — что-то сегодня ты задержался — прости, отцу стало плохо. он в больнице — мне жаль… проходи сразу в спальню. со временем чанхи перестал пытаться заводить разговор, но старшему, видимо, это было только на руку. последний неплохо так устроился: жилетка для слез? на, пожалуйста. недотрах? вот он я, бери не хочу. а… н-не хочешь меня? ничего страшного, просто закрой глаза и представляй кого угодно. но спроси чанхи: зачем тогда ты возвращаешься? зачем продолжаешь унижаться, понимая, что на твоем месте видят совершенно другого человека? зачем позволяешь стеблям внутри крепнуть? ответ на все один отчаяние если енхун нуждается в его теле, он это сделает. если это облегчит тому жизнь, пусть всего на долю процента, он это сделает. если это — единственный способ быть ближе, он это сделает. вот так. день за днем собирать себя по кусочкам, чтобы по щелчку чужих пальцев разбиться вновь. чанхи понимает, что слишком много себе позволил, когда просыпается, чувствуя, как сдавливает легкие и дышать с каждой секундой становится труднее. он подрывается с кровати и быстро натягивает на себя разбросанные вчера вещи. енхун крутится у плиты на кухне, когда краем глаза замечает движение в прихожей и сразу же направляется туда. — сбегаешь? — с улыбкой застает младшего врасплох. чанхи виновато поднимает взгляд и замирает. «неужели, это наша последняя встреча?» — крутится в голове. он молчит. старается отложить глубоко в памяти образ такого енхуна. теплого, в пижамных штанах и дурацком фартуке, но до безумия уютного. — может хоть позавтракаем вместе? чанхи улыбается ему и, покачав головой, открывает дверь. — прости, хен. он уходит, не оборачиваясь.***
парень бежит вдоль улицы, закрываясь рукой от противных дождевых капель. «как иронично, — проносится в голове, — только драматичной музыки на фоне не хватает.» глаза снова предательски щиплет, а к горлу подкатывает ком. «лишь бы успеть, лишь бы только успеть.» за поворотом подъезд, потом лифт, и вот чхве трясущейся рукой вставляет ключ в замочную скважину. другой он прикрывает рот, чтобы ненароком не залить кровью лестничную площадку. оказавшись внутри, он хочет вздохнуть с облегчением, но легкие словно кинжалом пронизывает боль. ноги не держат, приходится снова рухнуть на колени. непроходящие синяки на них бессовестно ноят, но это — лужа по сравнению с океаном, что сейчас бушует внутри. агония. руки неконтролируемо хватаются за горло от недостатка кислорода, из-за чего пальцы сжимаются на тонкой шее, врезаясь ногтями в нежную плоть. чанхи все чувствует. чувствует, как давно окрепший бутон поднимается по горлу, рвется на свободу, к солнцу, к свету. утомленный в тюрьме под названием «тело», хочет скорее распуститься и явить себя миру. врач говорил, что так будет. значит, это все-таки конец? судорога скручивает безжалостно, как только аккуратные стебли начинают ползти по венам. голова кружится. последнее, что запомнил чанхи, это неожиданно оживший телефон и высветившееся на главном экране сообщение. енхуни-хен — может прогуляемся вечером? судорожный вздох слетел с дрожащих окровавленных губ, прежде чем мир в глазах начал темнеть. — к-какой же ты все-таки дурак, хен.