Заболевший

      Эрена знобило. Лёгкое недомогание с вечера переросло за ночь в настоящую болезнь.       Джаггер плохо спал: кошмары преследовали сны дурным сюжетом, заставляющим просыпаться в немом крике, глотая ртом воздух, и рыдать. Не от боли потери, а от безысходности действий.       На утро прорезался сухой кашель. Голос охрип от спазма в горле, а на языке образовалась болезненная корка мокроты. От боли в мышцах Эрен не смог подняться с кровати: запущенное лечение простуды дало о себе знать.       Ханджи негодовала. Это был первый в её жизни случай, когда приходилось заботиться о простудившемся гиганте. Да, Эрен был для Легиона Разведки именно гигантом. Не товарищем, и даже не человеком. Существом, перед которым они наигранно улыбались, опасаясь за свою жизнь каждую секунду, когда Джаггер был рядом.       Даже дружелюбная Зоэ, которая с такой заботой помогала Эрену влиться в коллектив, наверняка считала новобранца очередным своим экспериментом, а большего накала её фанатизму придавал тот факт, что в отличие от безмозглых титанов, Джаггер был разумен.       Травяное жаропонижающее оказалось бесполезным. Уже через час после принятия микстур у Эрена снова поднялась температура. Раны на теле скаута заживали практически мгновенно, но этот факт никак не отражался на болезни. Парень не прикасался к еде. Даже сваренный Петрой суп, слюнки из-за которого текли у большей части отряда, остался совершенно нетронутым.       После кружки горячего чая у Эрена появился насморк. Стопки носовых платков из арсенала личной гигиены солдат оказалось недостаточно, поэтому Ханджи пришлось изрядно постараться, чтобы разыскать лишний кусок материи, подходящей на роль «сопливчика».       Джаггеру выделили утолщенное пуховое одеяло. На тот случай, если ночью вновь станет холодно. После отбоя Зоэ удалилась, предварительно убедившись, что у её наблюдаемого нет весомой температуры. Шаги в главном проходе постепенно утихали; солдаты расходились по своим комнатам.       В коридоре потухли факелы. Эрен остался один.       В такие моменты становилось особенно больно. Где-то там, в давно покинувшем его детстве, мама оставалась у его кровати на всю ночь. Гладила по голове, целовала в лоб и обязательно говорила, что недуг скоро отступит. И Эрен верил в это — его грела материнская любовь.       Уже позже, когда внезапная лихорадка настигала его в солдатской казарме, у кровати Джаггера скапливался целый взвод. И в такие ночи Эрена согревала не только сплоченная дружба и забота товарищей, но и целая куча тёплых одеял и подушек, которыми застилали его постель. А утром Микаса делала ему марлевый компресс, заботливо укутывая шею названного брата в свой шарф…       От воспоминаний на душе скопился ком боли. Тягучей, режущей остатки блаженного сна мелкими лезвиями горечи и страдания. Эрен лежал, отчаянно подавляя собирающиеся на глазах слёзы. Проглатывал всё это предательским чувством пустоты и одиночества…       Щелчок входной двери заставил Джаггера зажмурить глаза и размазать остатки слезинок одеялом. Сердце билось в груди как бешеное. От страха по телу пробежали мурашки. Эрен настороженно замер.       Тихо, еле слышно защелкнулась от закрытия ручка деревянной двери… Тихие шаги, проследовавшие к кровати, издали за собой лишь неприметный шорох.       Капрал осторожно поставил разгоряченную от заваренного чая кружку на стол. Керамическое дно глухо звякнуло, и Ривай нервно сжал руку в кулак. Джаггер не смел дышать…       Райвель холодно посмотрел на кровать, пытаясь разглядеть в смятой кучке одеяла лицо Эрена. Подросток сощурил глаза; маленький огонёк свечи скрыл лицо тенью от тела капрала.       Он прекрасно знал, что мальчишка не спит. ~       Эрен плавно вдыхает воздух ртом, когда Ривай задувает догорающую свечку. Мрак накрывает комнату, заставляя Джаггера вздрогнуть от нарастающего ощущения в груди. Лёгкий запах дыма и травяного сбора щекочет нос. Парень умиротворенно закрывает глаза.       Кровать скрипит под весом чужого тела; капрал осторожно ложится рядом, прижимая к себе собранного как в охапку — в одеяло — Эрена. Мужская ладонь мягко ложится на растрёпанную мальчишескую голову, аккуратно стягивая край одеяла с зарывшегося в него лица. Эрен краснеет, тело бросает в невыносимый жар… — Не пытайся притвориться, будто бы спишь, Джаггер.       От металлического голоса капрала Эрену становится не по себе. Щеки наливаются кровью, а сравнимое со стыдом чувство бьет прямо в зенит. Капрал нежно поглаживает лицо подростка пальцами, устремляясь от скул к подбородку. Водит по мягким губам и шее, чувствуя, как пульсирует на разгорячённой шее вена. Джаггер утыкается носом в шею мужчины. Райвель тянет его к себе.       С трепетом он касается обветренных губ солдата, мимолетно, но невероятно чувственно. У Эрена слезятся глаза, а у капрала — заглядывают прямо в душу. Ривай целуется тонко, бдительно. Как и в бою, он ведет себя подобно воину. На лбу маленькими капельками образуется от вожделения испарина. У Эрена нарывает, бьётся в апогее странного увлечения сердце. Холод глаз капрала заставляет сомкнуть веки в сладкой неге. Парень поддается, проваливаясь в пучину безудержного ночного бытия искоренённым сознанием… — Переносишь заразу… — бессильно выдает капрал. — Завтра же вымоешь всю комнату до блеска.       Райвель не умеет выражать чувства — это качество его характера. Парень хрипло сопит на его плече. Ему совершенно не до приказов… Не важно даже приличие.       Спящему солдату спокойно. Так же, как и на сердце у капрала.